Воинственные служители Защитника возбуждённо загомонили. Не все из них знали о подкупе неофициального следователя, но все ждали совсем других результатов.

— Несмотря на свой опыт в распутывании преступлений, — хладнокровно продолжал Вир, — я не сумел найти нападавших. Следы обрывались на дороге и грабители скрылись… возможно, там, где их никто бы не подумал искать. Я могу лишь высказать предположение: преступление было совершено не ради выгоды… денежной выгоды. Хотели убить или искалечить инспектора. Ни графу, ни барону это было не нужно. Они не имеют отношения к этому делу!

Инквизиторы загомонили ещё громче, но перечить не стали. Сопляку-следователю верит Совет, значит, поверят и остальные бароны. Голословно возражать — удел слабых и глупцов. Здесь надо хитрее…

— Значит, ты не нашёл преступников? — обвиняющим голосом спросил аббат.

— Нет, — склонил голову Вир. — Даже лучшие из нас иногда терпят неудачу… когда им противостоят силы слишком могущественные.

Аббат побагровел, едва не слившись цветом со своей сутаной. Постоянные намёки следователя на инквизицию… не перекупил ли его барон? Но как это доказать?!

— Я бы хотел, чтобы благородные господа, — обратился Вир к феодалам, — чтобы вы выслушали самого пострадавшего. Во владениях барона Фирмина он говорил мне, что имеет свои предположения относительно произошедшего с ним несчастья.

Инквизиторы развернулись и посмотрели на Крама. Он был страшно бледен, но кивнул аббату. Перед Ассамблеей он обещал дать нужные братьям показания, но теперь держать слово не собирался.

— Говори, — велел аббат. Крам поклонился инквизиторам и вышел к трибуне. Вир посторонился, уступая инспектору место. Воинственные служители Защитника снова зашептались. Трибуна, стоявшая между столом Совета и скамьями баронов, была скорее для удобства приглашённых докладчиков, чем по необходимости. Здесь вполне разрешалось говорить со своего места, разве что предписывалось встать — чтобы все видели выступающего. Инквизиторам не понравилось, что их инспектор предпочёл докладываться Ассамблее вдали от своих.

— Я был, — начал Крам прерывающимся голосом, — послан во владения барона Фирмина. Сначала — с обычным заданием проинспектировать проживающую там ведьму. Я прибыл туда и обнаружил, что ведьма не занимается запрещённым колдовством и не может быть осуждена светскими законами. Суд инквизиции осуждает каждую ведьму, но для этого нужно разрешение властей, которые…

Бароны зашумели, требуя, чтобы инквизитор перестал рассказывать всем известные вещи и переходил к делу.

— Я не нашёл ничего запрещённого, — повторил инспектор. — Но нашёл, что барон заботится обо всех жителях своих владений — даже о тех, кто не являются его вассалами.

— О проклятых! — выкрикнул аббат. Крам сделал вид, что не слышит. Не было такого закона, по которому проклятые отличались от обычных людей. Светский суд наказывал только за деяния — не за профессию.

— Вернувшись в монастырь святого Минея, я доложил о результатах своей поездки отцу Нестору, — Крам кивнул на аббата. — Он вновь послал меня к барону Фирмину. С точным заданием — найти улики, обвиняющие сеньора в запретном колдовстве.

— Ложь! — выкрикнул аббат.

— Улики я должен был отыскать любой ценой, — упрямо рассказывал Крам. — Ложь, обман, предательство и подтасовка фактов, откровенный подлог. Отца Нестора устраивало всё.

— Ложь!

— Нападение нарушило мои планы. Месяц я пролежал, прикованный к постели, чудесным колдовством ведьмы излеченный от увечий, неустанной заботой и травами спасённый от воспаления лёгких. День и ночь она ухаживала за мной. И когда разум вернулся ко мне, я устыдился своего задания.

— Она тебя одурманила! — заорал отец Нестор.

— Нет, — твёрдо ответил инспектор. — Мой разум, едва спал жар, оставался твёрд и ясен. Я помнил, кто я такой и каков мой долг. Но долгие дни, проведённые на ложе болезни, заставили меня иначе взглянуть на служение Защитника. Мы, инквизиторы, пытаем и убиваем во имя добра, но радуется от этого только Враг.

Бароны опять зашумели, требуя, чтобы Крам отбросил богословские рассуждения и перешёл к делу. Его совесть сеньоров не касалась, им было интересно про преступление.

— Ни ведьма, ни её коллеги, ни барон, ни его вассалы, милосердно и заботливо отнёсшиеся ко мне в часы болезни, не могут иметь отношения к нападению на меня преступников.

— Так кто же виноват? — раздался выкрик из зала.

— Когда ко мне вернулись силы, — словно и не услышав вопроса, продолжал Крам, — я написал письмо в монастырь, прежде извещённый бароном о моём несчастье. Оттуда пришёл ответ.

Инспектор умолк, в зале снова стало тихо.

— Мои собратья, — с некоторой обидой объявил Крам, — не радовались чудесному излечению. Они просили меня инсценировать повторное нападение — уже точно бароном.

— Лжёшь!

— Я сохранил письмо, — парировал Крам. Он достал бумагу, отдал Виру, а тот передал документ Совету. Председатель что-то прошептал следователю, тот кивнул.

— Я могу послать за секретарём, — объявил председатель Совета. — Он принесёт прошение благочестивого аббата Нестора, мы сличим почерка.

— Подделка!

— Я могу послать за белым магом, который помогает Совету в подобных вопросах, — предложил председатель. — Вы будете отрицать действенность белой магии?

Это был опасный вопрос. Инквизиция пока не пыталась бороться со Слоновой башней.

— Я признаю! — раздражённо крикнул аббат. — И магию и письмо! Я писал! И что с того?

— Я хочу подчеркнуть, — снова взял слово Крам, — что инквизиция пойдёт на любую подлость, лишь бы навредить барону Фирмину.

Инквизиторы расшумелись так, что Краму пришлось пережидать их возмущение. Теперь они хорошо понимали, почему этот предатель предпочёл говорить с трибуны. Мечи они отдали страже у дверей, но всегда оставались кинжалы…

— Правильно ли я вас понял, юноша, — спросил председатель, — вы обвиняете инквизицию в устроенном на вас нападении?

— Да! — объявил Крам. Все разом вскочили на ноги и закричали, принимая или оспаривая это заявление. Инспектор, едва сдерживая волнение, молча ждал, пока стихнет шум в зале. И дождался.

— Негодяй! — бросил ему аббат. — Сколько тебе заплатил барон? Чем тебя прельстила твоя девка?!

— Вы оскорбили дочь рыцаря! — вмешался барон Фирмин. — Я требую, чтобы вы принесли ей извинения!

— Ах, да, конечно! Мы это слышали! Дочь рыцаря, скрывающая своё происхождение — какая старая история! А на последних страницах она окажется родственницей какого-нибудь герцога! Вы не могли придумать байку поновее?! Не из рыцарских романов, которыми зачитывалась ещё ваша матушка?

— Я готов честью поручиться за свои слова, — холодно бросил барон. — И требую извинений.

Аббат насмешливо поклонился в сторону охаянной им девушки.

— Прошу меня простить, юная госпожа. Но чем этот молодой человек докажет свою невиновность? У предателя нет ни чести, ни права. Пусть барон Фирмин не гневается — поручительства за изменника инквизиция не примет.

Крам страшно побледнел.

— Я готов поклясться — жизнью, душой, Защитником, если не годится моя честь, что свои выводы сделал сам и не получил за них никаких посулов или наград.

— Кому нужна твоя жизнь, щенок? Душу ты продал врагу рода человечества и не имеешь права призывать Защитника.

— Святой отец! Вы оскорбили меня больше, чем это допустимо между двумя свободными людьми! Пусть нас рассудит Защитник! Я полагаюсь на его суд.

— Какой именно суд ты выбираешь? — быстро спросил аббат.

— Поединок!

— Нет, предатель. Не будет тебе поединка. Никто из братьев не скрестит с отступником оружия, что дано лишь для защиты нашей святой веры.

— Тогда…

Крам подошёл к стене и взял горящий факел.

— Какого вы хотите испытания, огнём?

— Ты не осмелишься…

Крам поднёс факел к эмблеме на своём рукаве.

— Именем Защитника я клянусь, что не получал ни просьб, ни приказа от барона Фирмина и его вассалов о том, чтобы обвинить инквизицию в подстроенном нападении на меня — ни прямо, ни через третьих лиц.