Слейд прошла по террасе, лежащей в тени этой самой башни. Трели и карканье гнездящихся там птиц наводили на мысли о потерянных душах. Серые стены облепили густые бороды плюща и астеролии.

В гостиной наверху спорили Куллин и Молох. Она слышала их голоса, несмотря на постоянный грохот грозы. Препирались они уже несколько недель. Орфео обычно характеризовал эти перебранки как «дебаты», но она видела, что в глазах обоих мужчин зреет обида друг на друга. Основу для этих «дебатов» представляли подробности операции, которую они должны были осуществить вместе.

В их разговорах постоянно всплывала проблема Слайта. С тех пор как Куллин впервые упомянул о связи Молоха с этим демоном – и Рейвенором, – Зигмунд становился все более одержимым их затеей и словно обезумел. С точки зрения Лейлы, его поведение объяснялось самой обыкновенной паранойей, не более того. Он был крайне разочарован, когда узнал про отказ Рейвенора, будто и в самом деле рассчитывал на положительный ответ. Он допоздна засиживался в своей комнате, обложившись книгами и манускриптами, позаимствованными из библиотеки Куллина, и что-то быстро, почти лихорадочно записывал в блокноты.

Эльмингард был битком набит древними текстами, трудами по магии и изотерическими предметами, многие из которых до сих пор хранились в ящиках, ожидая, пока кто-нибудь удосужится их распаковать. Куллин отправил за ними, когда решился наконец обустроиться в этом месте, и теперь посылки поступали со складов, из банковских хранилищ и от частных тайников, раскиданных по всему сектору. Орфео обладал коллекциями всевозможных предметов, но был вынужден до поры до времени прятать накопленные им загадочные штуковины в тысяче отдельных тайников.

В путешествие с собой он всегда брал только самые ценные вещи: обладающие подлинной силой устройства, которые Куллин называл сверкающими орудиями судьбы; отдельные тексты; некоторые карты и гримуары. Так, например, он всегда держал при себе небольшую, но бесценную библиотечку с книгами в антроподермических переплетах – жизнеописания великих святых, мудрецов, убийц и еретиков, хранящиеся под обложками из их собственной кожи. Также Орфео не расставался со своей коллекцией диодандов. Впрочем, в отчаянном бегстве с Юстиса Майорис он был вынужден бросить диоданды в Петрополисе, что до сих пор служило ему поводом для жалоб на жизнь. Он уже организовал операцию по их возвращению, в которой вновь фигурировала длинная цепочка безликих посредников, но, учитывая необходимость соблюдать предельную осторожность, коллекция воссоединится со своим владельцем не раньше чем через несколько лет.

Слейд подошла к гостиной и заглянула в приоткрытую дверь. Молох и Куллин разговаривали, постепенно распаляясь. Уже третий день их спор вертелся вокруг возможности постройки новых гнозис-машин и возвращения на Слиф. Услышав это название в первый раз, Лейла спросила о нем у Орфео, когда они остались вдвоем.

– Лея, Слиф – это один из внешних миров, – сказал он тогда. – Небольшой шарик грязи, расположенный за тридевять земель отсюда, на самом краю сектора Калликсес.

– Ты там бывал?

– Нет, – отвечал он, – но я читал о нем в отчетах. А вот Молох видел его собственными глазами. Там Рейвенор убил его в первый раз.

Лейла Слейд озадаченно посмотрела на Куллина. Тот прыснул со смеху, будто только что выдал превосходную шутку.

– Не понимаю. Что такого замечательного в этом месте?

– Там расположены кратеры, Лейла, вулканические кратеры. И они обладают особым свойством. Ткань реальности тонка на этой планете. Можно встать на самом краю Имматериума и прислушаться к его вибрациям. Кратеры разговаривают.

– Прямо-таки и разговаривают?

– Да. Голоса варпа, обрывки бормотания демонов. Если запастись правильным оборудованием – в данном случае очень занятными и дорогостоящими устройствами, называемыми гнозис-машинами, – эти голоса можно поймать и сохранить.

– Для анализа?

– Да, а также в качестве источника инфернального могущества.

Потом Куллин еще много чего ей рассказывал, но используемые им термины становились все более специфичными и загадочными, поэтому вскоре Лейла утратила нить разговора. Лейла знала, что он прекрасно понимал: у нее нет ни малейшей надежды разобраться в том, как работают гнозис-машины, и все-таки настоял на этих объяснениях. Он даже нарисовал для нее небольшой набросок.

Затем он рассказал ей о Рейвеноре. Когда Молох находился на Слифе с несколькими гнозис-машинами, созданными Когнитэ, туда с целью уничтожить проект заявилась Инквизиция. Молох и Рейвенор вступили в сражение – тогда они еще даже не знали друг друга, – и Зигмунду едва удалось унести ноги.

Он то ли прыгнул, то ли свалился в кратер. Его спасли при помощи телепорта, но не раньше, чем Молох оказался охвачен пламенем, ударившим вверх. Демонические энергии обожгли его, и он долго не мог оправиться от ран.

Куллин рассказал ей, что именно тот случай он полагает временем, когда судьбы Молоха и Рейвенора соединились и оказались в руках Губительных Сил. При помощи кратеров варп уловил их запахи, попробовал их на вкус и овладел ими. Неисповедимы пути Имматериума – пути слишком долгие, слишком тернистые и слишком загадочные, чтобы в них смог что-либо понять человеческий разум. Но Губительные Силы увидели, что еще до конца своих коротеньких жизней Молох и Рейвенор окажут им великую услугу.

– Говоря об услуге, ты имеешь в виду Слайта? – спросила она тогда.

– Да, услугой станет именно Слайт, – отвечал он.

Лейла попятилась от двери гостиной. Из того, что ей удалось подслушать, она поняла, что между Молохом и ее господином возникло несогласие касательно каких-то деталей конструкции гнозис-машин и того, какой сплав лучше использовать для внутренних механизмов. Также они обсуждали и привлечение к делу частных производителей, скорее всего с Кэкстона или Сарума, и стоимость их услуг, и то, каким образом можно будет доставить машины на место.

Согласия они достигли только в том, что кратеры Слифа могут послужить источником ценной и необходимой им информации об этом загадочном Слайте.

В ухе Лейлы запищало устройство, она поспешила прочь от гостиной, на улицу и, пройдя по небольшому, обнесенному стеной дворику, взбежала по лестнице к центральному входу в здание.

За спиной Слейд пророкотал гром. Ветер усиливался, заставляя гнуться сухие кусты роз, росшие во дворе. Небо разделилось на две половины – ярко-желтую на востоке и черную, точно гематома, на западе, откуда надвигалась гроза. Казалось, будто день и ночь решили в этот раз прийти вместе.

Лейла зашла в центр управления системами безопасности. Как и во многих других комнатах Эльмингарда, здесь расслаивающийся пластик и ветхая каменная кладка соседствовали с куда более современной отделкой. Стены были обшиты стальными панелями, а под решетчатым полом тянулись энергетические и информационные кабели.

По краям помещения стояло шесть когитаторов, расставленных звездой и повернутых к центру комнаты. Машины пощелкивали и гудели, мерцали лампы, а по графическим пластинам бежали волны зеленых синусоид. В самом центре «звезды» помещался массивный гололитический дисплей, дающий изображение на триста шестьдесят градусов. В стол возле каждого из когитаторов был вмонтирован вокс-терминал, подключенный проложенными под решеткой кабелями к громоздкому, высокомощному вокс-передатчику, стоящему в углу комнаты. Вытяжная вентиляция под потолком позволяла поддерживать приемлемую температуру, несмотря на жар, исходящий от машин.

На посту находились Друэт и Цабо – члены команды, которую в результате тщательного отбора создал Куллин. Одеты они были в незамысловатую униформу, скроенную из голубой шерсти и застегивающуюся на изящные серебряные пуговицы.

– В чем дело? – спросила Лейла.

– Мадам, к нам приближается транспорт, – произнес Друэт.

– Откуда?

– Посадочное поле Дорсая. Передают верные коды.

– Далеко они? – спросила Слейд.

– Будут через шесть минут, мадам, – ответил Цабо.