– Вот эти штучки великолепно помогают, – сказал он.

– Это обезболивающее?

Он нахмурился, словно никогда не задумывался над этим.

– Думаю, да. Синие пилюльки сильнее всего, но вызывают забавные глюки и сушняк. Можно сказать, что они просто «перекрикивают» головную боль.

– Не знала, что ты страдаешь от головных болей, – сказала она, принимая пузырек из его рук.

– Ну... – протянул он.

– Человеку, страдающему от мигреней, я могу посочувствовать, – сказала она. – В противоположность, скажем, человеку, тайно экспериментирующему с лазаретной аптечкой.

– Значит, будем называть это мигренями, – с мудрым видом кивнул Фраука, – и не станем больше возвращаться к этому вопросу. Я только хотел помочь.

Он повернулся к двери.

– Извини, – окликнула его Кара. – Извини. Прости меня. У меня действительно очень сильно болит голова. Скажи, Вистан, твоя жизнь ведь довольно тосклива?

– Есть и свои радости. – Тупилыцик пожал плечами. – Как правило, они довольно непродолжительны и интенсивны. Но в остальное время... Короче, спасибо, что обратила внимание.

Кара набрала в стакан воды из-под ржавого крана и вытряхнула несколько капсул на ладонь.

– Две?

– Сам я обычно глотаю сразу три или четыре, – печально сказал он, потирая широкую грудь. – Но у меня и масса тела побольше, да и с утра дел не слишком много.

Она рассмеялась и проглотила две капсулы.

– Как мальчик? – спросила Кара.

– Почему бы тебе самой его не проведать?

Он провел ее по короткому соединительному коридору к маленькой комнатке, примыкающей к лазарету и хирургической палате. Только одна из шести кроватей была занята. Бледный, исхудавший Заэль лежал на ней в своем бесконечном сне, подключенный к системам жизнеобеспечения и биомонитору. Возле его кровати стояли единственный стул и тумбочка, на которой покоились лампа, информационный планшет и блюдце, полное окурков.

– Есть какие-нибудь изменения? – прошептала Кара.

– Ага. Он проснулся и принялся танцевать. Совсем забыл тебе рассказать.

– Трепло! – прошипела она с усмешкой.

– Когда он проснется, боюсь, я буду тосковать. – Фраука произнес эти слова с удивившей ее грустью. – Кто тогда будет слушать мои истории?

– Тебе чего-нибудь принести? – спросила она, но Фраука только покачал головой. – Что ж, спокойной ночи и... спасибо.

Она ушла. Фраука подошел к стулу и уселся на него, прикурив лхо-папиросу и включив планшет. Мерцание монитора отразилось на его лице.

– Так, где я остановился? – произнес он. – Ах да... «Ее розовые соски напряглись от возбуждения. Она запищала от восхищения, когда его набедренная повязка упала на палубу. Очень медленно он...»

– У тебя кровь из носа идет.

– Что?

– У тебя кровь из носа идет.

– Проклятие! – произнес Фраука, поднося палец к верхней губе.

Он отложил информационный планшет, раздавил папиросу в блюдце и извлек из кармана носовой платок. Вытерев нос, он уставился на замаранную ткань. Кровь у него шла уже не в первый раз. Старые пятна казались налетом ржавчины.

– Не сильно. Уже прекратилось.

– Но все-таки шла.

– Да. Ну и что? – Он убрал платок и пару раз шмыгнул носом.

– Что?

– Да, что? – Фраука достал новую лхо-папиросу. – Что? Почему ты спрашиваешь?

– Я жду ответа.

– Она просто шла. Заткнись уже.

– Без причины кровь из носа не пойдет.

– А я уверен, что так бывает. И в моем случае, сынок, я просто неудачно в нем поковырялся.

– В обеих ноздрях сразу?

– Окажи мне услугу. Заткнись. Я читаю.

– Мне уже надоели эти бесконечные грязные рассказы.

– А вот мне – нет, – отрубил Фраука, снова поднимая планшет. – «Ее полные груди были столь же белыми и округлыми, как и...» – Он опустил планшет и посмотрел на мальчика. – Ты хоть знаешь, что я должен сделать, если ты проснешься?

– Да. Я ощущаю тяжесть пистолета в твоем кармане и тяжесть обещания, данного тобой Креслу, в твоей голове.

– Ладно...

Последовала долгая пауза.

– Я неприкасаемый, – произнес затем Вистан. – И не существует никакой возможности для тебя ощутить что-нибудь в моей голове.

– И все же?

– Заткнись. Где я там остановился?

– Что-то там о грудях?

– Верно. Точно.

– Ты хоть понимаешь, что больше не можешь доверять ни одному из них? Понимаешь? Слишком много грязных историй. Слишком много тайн. Кара, Тониус, Бэллак, Шейл...

– Поэтому-то я никому и не скажу. А ты?

Мальчик недвижно, точно мертвый, лежал на кровати.

– Верно... где я там остановился?

Она направлялась по центральному коридору к мостику, когда появился Белкнап.

– Привет, – сказала она.

– Все еще «просто проходишь мимо»? – спросил он. Кара кивнула.

– Шолто уснул. Слишком много «тупиловки». Знаешь, а у него много забавных историй. Не поверишь, но он полагает, что в его роду были...

– Мне страшно! – резко перебила она.

Он посмотрел на нее. Объяснять причины не было необходимости.

– Пойдем в лазарет.

– Не могу. Я должна быть на мостике. Сеанс связи через пять минут.

– Хорошо. Не беспокойся. Проверь системы. А я пока схожу все настрою, а затем вернусь за тобой.

Она снова кивнула.

– Все будет хорошо, – сказал он, беря ее ладони, складывая их в знамение аквилы и прижимая их к ее груди. – Не теряй веру.

Белкнап поцеловал Кару, и она с такой силой обняла его за шею, словно собиралась сломать ее.

– Через десять минут, – произнес он, высвобождаясь.

И они разошлись.

На мостике обнаружился Файфланк, он сидел на месте главного рулевого и проводил какие-то непонятные системные проверки. Когда вошла Кара, человекопес поднял на нее взгляд и что-то прорычал, а затем вернулся к своей работе.

Кара села за вокс-терминал, потерла глаза обеими ладонями и сделала глубокий вдох.

Пульт засветился. Автоматика пробудила системы. Руны вспыхнули и побежали по главному коммутационному экрану. Кара подождала, пока успокоятся графики, а затем ввела код связи.

– Гнездо жаждет Коготь, – напечатала она. – С неба, со звезд друзей голоса.

Последовала пауза. А затем на экране возникли слова.

– Слишком устал я для глоссии, Кара. У нас все в порядке. У нас есть одна наводка, возможно, нам повезло. А у вас как дела?

– Все отлично, – напечатала она.

– Хорошо. Еще поговорим с тобой через три часа. Доброй ночи, Кара.

– И вам, Гидеон, доброй ночи.

Беринт (темный, грязный, уродливый улей, прилепившийся к юго-западной оконечности второго по размерам континента Утохра) окружали пять десятков добывающих станций, изрыгающих дым. Все это скопление жилых и промышленных зданий, раскинувшееся более чем на десять тысяч километров в диаметре, нельзя было разглядеть с орбиты. Нельзя было увидеть с «Аретузы». Нельзя, поскольку небо Утохра затягивали ядовитые тучи. Большую часть поверхности суши и обоих океанов покрывала корка льда, а облачный покров представлял собой плотную, непроницаемую завесу, благодаря которой зима продолжалась уже тридцать тысяч лет. Астрономы винили в этих отвратительных погодных условиях столкновение с одной из меньших лун.

Я просеиваю и изучаю подобную информацию лишь для того, чтобы ход моих мыслей не останавливался.

Сам Утохр, восьмая луна из двадцати восьми, движется на большом расстоянии по орбите вокруг Кито – густонаселенного имперского мира. Утохр, кажущийся когтем в зимнем небе этой планеты, имеет мрачную репутацию. Ранние поселенцы Кито окружили восьмую луну мифами, в которых она выступала в качестве ада, куда после смерти отправлялись уродливые и злые души.