— Это очень больно, — сказал Глокта, — но боль можно перетерпеть, если знаешь, что она не продлится долго. Если ей положен срок, скажем, до заката. Чтобы по-настоящему сломить человека, необходимо пригрозить ему, что он чего-то лишится безвозвратно. Так изувечить, чтобы исцеление было невозможно. Уж я-то знаю.

— А-а! — завопил посланник и заметался на стуле.

Секутор обтер нож о плечо его белого одеяния и швырнул на стол ухо Излика. Оно лежало на деревянной столешнице — одинокий окровавленный полукруглый кусок плоти. Глокта посмотрел на него.

«В точно такой же душной камере на протяжении долгих месяцев слуги императора превращали меня в отвратительного калеку, пародию на человека. Я надеялся, что если проделать то же самое с одним из них, если вырезать из него свое мщение, по фунту его плоти за каждый фунт моей, то можно будет почувствовать хотя бы тень удовлетворения. Однако я не чувствую ничего. Ничего, кроме собственной боли».

Он вытянул вперед больную ногу, ощутил щелчок в колене, сморщился и со свистом втянул воздух сквозь беззубые десны.

«Тогда зачем я это делаю?»

Глокта вздохнул.

— Следующим будет большой палец ноги. Потом палец на руке, потом глаз, кисть руки, нос — и так далее, понимаете? У нас еще целый час до того, как вас хватятся, а работаем мы быстро. — Глокта кивнул на отрезанное ухо. — К закату здесь будет груда вашего мяса по щиколотку высотой. Если потребуется, я буду кромсать вас, пока от вас не останется ничего, кроме языка и мешка кишок. Но я узнаю, кто предатель, это я вам обещаю. Ну как? Вы по-прежнему ничего не знаете?

Посланник глядел на него, тяжело дыша. Темная кровь струйкой бежала из его великолепного носа, стекала по подбородку, капала с челюсти.

«Лишился дара речи от шока или обдумывает следующий ход? Не имеет значения».

— Ладно, мне это начинает надоедать. Начни с его рук, Иней.

Альбинос схватил пленника за запястье.

— Подождите! — взвыл посланник. — Ради бога, подождите! Это Вюрмс! Корстен дан Вюрмс, сын самого губернатора!

«Вюрмс. Слишком очевидно. Впрочем, самые очевидные ответы обычно оказываются верными. Этот маленький негодяй родного отца продаст, если найдет покупателя…»

— И эта женщина — Эйдер!

Глокта нахмурился.

— Эйдер? Вы уверены?

— Она все и придумала! Все, от начала до конца!

Глокта облизал свои голые десны. Вкус был кислый. «Что это, ужасное разочарование или ужасное ощущение, что я понимал все с самого начала? Она была единственной, у кого хватило бы мозгов, или смелости, или возможностей для измены. Жаль… Но ведь нам отлично известно, что нет смысла надеяться на счастливый конец».

— Эйдер и Вюрмс, — пробормотал Глокта. — Вюрмс и Эйдер. Наша маленькая мерзкая загадка почти разгадана.

Он посмотрел на Инея.

— Ты знаешь, что делать.

Холм поднимался над травой — круглый или, вернее, конический, похожий на создание рук человеческих. Этот огромный одинокий курган посреди плоской равнины выглядел странно. Ферро подозревала неладное.

Выщербленные камни стояли неровным кольцом вокруг вершины и валялись на склонах, одни торчком, другие на боку. Самые маленькие — высотой по колено, самые крупные — вдвое больше человеческого роста. Темные голые камни, упрямо сопротивлявшиеся ветру. Древние, холодные, злобные. Ферро угрюмо посмотрела на них.

Ей почудилось, что они так же угрюмо взглянули на нее в ответ.

— Что это за место? — спросил Девятипалый.

Ки пожал плечами.

— Просто древнее место. Очень древнее. Старше, чем сама империя. Может, оно было здесь еще до Эуса, в те времена, когда по земле ходили демоны. — Он усмехнулся. — А может, демоны его и создали, как знать? Никто не знает, что здесь такое. То ли храм забытых богов, то ли могила.

— Наша могила, — прошептала Ферро.

— Что?

— Хорошее место для привала, — сказала она громко. — Отсюда просматривается равнина.

Девятипалый нахмурился и поглядел вверх.

— Хорошо. Привал.

Ферро взобралась на один из камней, прищурилась и всмотрелась вдаль. Ветер набрасывался на траву и поднимал в ней волны, словно на море. Не оставлял он в покое и огромные тучи — крутил, рвал на части, гнал по небу. Ветер свистел Ферро в лицо, хлестал по глазам, но она не обращала на него внимания.

Это всего лишь ветер. Все как обычно.

Девятипалый стоял рядом с ней и тоже щурился от холодного солнечного света.

— Ну как, есть там что-нибудь?

— За нами погоня.

Преследователи были далеко, но она видела их: крошечные точки возле горизонта. Всадники двигались по океану травы. Девятипалый скривился.

— Ты уверена?

— Да. Тебя это удивляет?

— Нет. — Он оставил попытки что-то разглядеть и потер глаза. — Плохие новости никогда не удивляют. Разве что расстраивают.

— Я насчитала тринадцать человек.

— Ты можешь их сосчитать? Я их даже не вижу! Они ищут нас?

Ферро развела руками.

— А ты видишь здесь кого-то другого? Должно быть, наш веселый Финниус нашел себе друзей.

— Проклятье. — Логен взглянул вниз, на повозку, оставленную у подножия холма. — Мы не сумеем от них уйти.

— Не сумеем. — Она поджала губы. — Ты мог бы спросить у духов, что они думают на этот счет.

— Зачем? Что нового духи могут мне сказать? Что мы вляпались в дерьмо?

Они помолчали.

— Лучше дождемся их тут. Повозку затащим на вершину. По крайней мере, здесь есть холм и несколько камней, за которыми можно прятаться.

— Я как раз об этом думала. И нам хватит времени, чтобы приготовиться.

— Хорошо. Тогда пора начинать.

Острие лопаты вгрызалось в почву, раздавался резкий звук металла, скребущего по земле. Слишком знакомый звук. Рыть яму и рыть могилу — в чем разница?

Ферро доводилось рыть могилы для разных людей. Для соратников — тех, кого удавалось найти. Для друзей — во всяком случае, больше друзей у нее не было. Пару раз — для любовников, если их можно так назвать. Для бандитов, убийц, рабов. Для всех, кто ненавидел гурков. Для всех, кто по той или иной причине укрывался в Бесплодных землях.

Лопата погружается в землю, потом идет вверх…

После схватки, если ты выживаешь, ты начинаешь копать. Выкладываешь рядком трупы. Роешь могилы для своих павших товарищей — разрубленных мечами, пронзенных стрелами, искромсанных, растерзанных. Копаешь глубоко, насколько можешь, скидываешь тела вниз и засыпаешь землей; они гниют и о них можно забыть, а ты продолжаешь путь в одиночестве. Так было всегда.

Но здесь, на этом странном холме посреди чужой страны, у нее еще было время. Еще оставался шанс, что ее товарищи выживут. Это совсем другое, и, несмотря на все свое презрение, угрюмость и гнев, Ферро держалась за этот шанс так же, как сжимала лопату — отчаянно крепко.

Странно, что она до сих пор не потеряла надежды.

— Ты хорошо копаешь, — сказал Девятипалый.

Она подняла прищуренные глаза — он возвышался над ней на краю могилы.

— Много опыта.

Она воткнула лопату в землю возле ямы, подтянулась, опершись на руки, и выпрыгнула наружу, затем села на край, свесив ноги. Ее рубашка липла к телу, лицо было влажным от пота. Ферро вытерла лоб грязной рукой. Логен протянул ей мех с водой, и она вытащила пробку зубами.

— Сколько у нас времени?

Ферро прополоскала рот и выплюнула воду.

— Смотря какая у них скорость. — Она сделала глоток. — Сейчас они едут быстро. Если будут продолжать в том же духе, могут оказаться здесь сегодня поздно вечером или завтра на рассвете.

И она вернула Логену мех.

— Завтра на рассвете… — Девятипалый медленно задвинул пробку обратно. — Их тринадцать, ты сказала?

— Тринадцать.

— А нас четверо.

— Пятеро, если навигатор захочет помочь.

Девятипалый поскреб подбородок.

— Что-то не верится.

— От ученика может быть какой-то прок?

Девятипалый поморщился.

— Вряд ли.