Необъяснимое выражение легло на лицо Анжелины. Рубен не мог вполне определить, что это было: мечтание, страх, воспоминание или все три вместе. Мгновение спустя оно исчезло. Она вернулась к своему рассказу:
– Его первыми последователями были его собственные рабы. Они обратили других. А он обратил большинство своих родственников и нескольких друзей на Гаити и во Франции. Когда произошла революция и белых прогнали с Гаити, братство возглавили жрецы Тали-Ниангары. Оно до сих пор существует. Оно до сих пор могущественно.
– И они здесь, ты говоришь? Здесь, в Нью-Йорке?
– У них есть здесь свои члены. Не гаитяне – американцы. Существуют отделения Ордена во Франции и в ряде бывших французских колоний в Африке. Может быть, еще где-то, я не знаю.
Она крепко сжала ладони, чтобы они перестали дрожать. Собственный голос казался ей грубым, трудноуправляемым.
– Они пришли к Рику, – сказала она, – и предложили ему отказаться от дальнейших исследований. Он был напуган, но не настолько, чтобы бросить что-то, имевшее для него такое большое значение. Он лишь прекратил делать то, что делал в тот момент, и изменил направление своих исследователей. То, что он обнаружил впоследствии, напугало его уже по-настоящему.
Она опять поежилась, на этот раз более заметно.
– Тебе холодно?
Она покачала головой:
– Дай мне закончить. Рик навел справки. Он попросил одного из своих студентов-выпускников помочь ему – человека, которого вы нашли в нашей квартире, Филиуса Нарсиса. После революции на Гаити Буржоли поселился в Соединенных Штатах. Он прибыл во Флориду, откуда перебрался на север до Новой Англии, где довольно долго жил в Нантакете. Похоже, там случилось что-то неприятное, и ему пришлось бежать.
Рубен с любопытством посмотрел на нее. Он вдруг вспомнил книгу, которую нашел в подземной комнате: «Отрезвляющее Предупреждение Праведникам, Являющее Собой Отчет о Недавних Событиях в Нантакете».Написанную через девятнадцать лет после гаитянской революции.
– Из Нантакета он переехал в Нью-Йорк, где поселился на этой стороне реки. Он купил сельский дом сразу за деревней Бруклин-Ферри и большой склад на Фронт-стрит.
Рубен почувствовал, как глубинный холод осел у него в костях. Он начал понимать, что он видел сегодня днем.
– Многоквартирный дом, в котором жили мы с Риком, тот, что на Клермонт Авеню, был построен как раз на том месте, где стоял сельский дом Буржоли. До этого мы жили к западу от Парка. Лет примерно восемь назад Рик обнаружил кое-какие странные купчие. Сельский дом стоял там до 1840 года. Бруклин рос, и городу была нужна земля под застройку. Буржоли к тому времени уже умер, но после него остался сын Пьер. Пьер выстроил ряд жилых домов на территории своей фермы. Долгие годы он жил в том доме, где сейчас наша квартира.
Рик стал одержим идеей поселиться в том же самом доме. Он унаследовал кое-какие деньги и обратился к людям, жившим в нашей квартире, это была пуэрториканская семья, с предложением. Рик заплатил им хорошую цену, и они продали ему квартиру.
– Когда умер Буржоли? – спросил Рубен.
Она пожала плечами:
– Я не знаю. Этого никто не знает. Никаких записей не осталось. Рик потратил много времени на поиски; он даже целыми неделями бродил по старым кладбищам, отыскивая надгробие. Но ничего не нашел Впечатление было такое, что старик просто исчез. Может быть, назревал еще один скандал; может быть, кто-то выжил его из Бруклина, как до этого его выжили из Нантакета.
Рубен сжал губы.
– Нет, – сказал он, – Я так не думаю. – Он остановился. – Я объясню через минуту. Но ты говорила о том, что обнаружил Филиус.
– Ну, – продолжила Анжелина, – похоже, что еще до приезда в Соединенные Штаты Буржоли создавал здесь сеть знакомых и единомышленников, людей, как и он, интересовавшихся оккультизмом и магией. В этот круг входило несколько видных людей. С их помощью он собрал здесь небольшую группу последователей. Возможно, это как-то связано с тем, что произошло в Нантакете. Некоторые из его последователей стали потом заметными фигурами в новой республике – юристами, учеными, священнослужителями, политиками. В те времена существовала мода на тайные общества и культы. Последователи Сведенборга только что основали американскую церковь в Балтиморе. Франкмасонство укрепило свои позиции: в 1752 году в члены общества был посвящен Джордж Вашингтон.
К началу девятнадцатого века Седьмой Орден стал больше чем просто интеллектуальным времяпрепровождением для влиятельных американцев: он сам стал одним из главных путей к влиянию. Орден становился более тайным, не наоборот. Членов заставляли клясться в верности под страхом смерти, и, по всем свидетельствам, угроза наказания была не пустыми словами.
Членов принимали исключительно по приглашению. Те, кто принимал такое приглашение, должны были совершить серьезное преступление: воровство, насилие, кровосмешение, поджог, святотатство – но прежде всего убийство. Главы общества хранили у себя все подробности совершенного преступления вместе с письменным признанием, написанным рукой посвещаемого. Это заставляло людей вести себя тихо, очень тихо.
На протяжении девятнадцатого столетия американское отделение не имело никаких контактов с группой на Гаити, хотя американцы сохранили связь с Парижем. Они не растеряли своей власти и влияния, и Орден стал чрезвычайно богатым. Структура членства изменилась. Среди них по-прежнему оставались судьи, сенаторы и правительственные чиновники. Но теперь Орден включает также нескольких промышленников, парочку тайкунов информационной индустрии, крупных застройщиков, биржевиков... и ряд людей, связанных с организованной преступностью.
Она замолчала, ее глаза поднялись кверху и стали огромными. Рубен успел заглянуть в них и увидел там боль и маленькие огоньки, сдвигавшиеся через их края, и он знал, что она наконец-то говорит правду и что, рассказывая ее, она рискует всем. Не просто своей жизнью, а всем. И в тот момент, когда он понял это, ему тоже стало страшно.
– Рик знал об этом? Он и Филиус докопались до всего этого?
Она кивнула. Марионетка без страха и боли. Опустошенная.
– Почему они не пришли к нам или в ФБР?
Она попробовала отвернуться, но он не отпускал ее взгляд.
– Он хотел... – Ее голос был как звук ветра в тростинке, тонкий. – Он думал, что сможет примкнуть к ним, по крайней мере, заставить раскрыть ему информацию, которой он сможет воспользоваться. По самой меньшей мере он написал бы книгу, которая увенчала бы его карьеру, изменила бы наше представление о гаитянской истории. Но я думаю, что он ждал большего. Это были люди, обладавшие властью, влиятельные люди. Рик был честолюбив. Он как-то раз заговорил о своих шансах на то, чтобы стать советником президента по карибским вопросам. Он попытался играть с ними. Они не любят этого. Они не любят, когда с ними играют.
– А ты. Ты тоже с ними играешь? По этому поводу и было предупреждение?
Ее глаза скользнули в сторону.
– Смотри на меня, Анжелина. Об этом они тебя предупреждали? Чтобы ты прекратила играть с ними в игры?
Она качнула головой, неуловимое движение.
– Они что-то ищут. Что-то, что, как они думают, было у Рика. Что-то, что им очень и очень нужно.
– Папку с документами? Уликами?
Она снова покачала головой:
– Большинство его папок уже у них. Они приходили вчера или позавчера, забрали все, что смогли. Но кое-что они не нашли, единственную вещь, которая по-настоящему была им нужна.
– Что за вещь?
– Тетрадь Рика. Он однажды показал ее Филиусу, около года назад. Когда я видела Филиуса вчера, он признался, что рассказал Ордену об этом до того, как его отравили. Он воспользовался этой тетрадью как средством проникнуть в Орден.
– Филиус был членом?
Она покачала головой:
– Нет, но хотел им быть. Обряд, записанный на ту видеопленку, должен был стать одним из нескольких.
Он предполагал... – Она нерешительно помолчала. – Я думаю, Филиус кого-то убил. Вот откуда взялась кровь у него в чаше. Все это засняли на пленку, чтобы держать Филиуса в руках, – это было даже лучше, чем подписанное признание.
