Курнявко покосился на меня. Видимо, мои скупые ответы навели его на какую-то неприятную догадку, но он, конечно же, предпочел оставить ее при себе, а меня спросил:

— Раз трудовой книжки у тебя на руках нет, значит, ты где-то работаешь, да? Или учишься?

Ну вот. Теперь придется врать. А если этот сыщик районного масштаба все-таки заявился не случайно и вздумает проверить мои показания?

— Нет, — сказал я. — Не учусь и не работаю. — И зачем-го уточнил: — Временно...

— То есть? — поразился Курнявко.

— Ну, с одной работы я уволился, а на другую еще не устроился, — объяснил я.

— И давно ты уволился?

Теперь он не спускал с меня своего профессионально-фотографического взгляда и поэтому стал похож на моего бывшего знакомого сержанта Мишу.

Я почувствовал, что невольно краснею, и разозлился на себя. Тоже мне, а еще называешь себя пофигистом! Нервничаешь из-за какого-то мента, которому по службе положено цепляться к тем, кто не вписывается в его представления о нормальной жизни!

— А вам-то что? — с вызовом сказал я. — Не все ли равно? Насколько я знаю, законом теперь не запрещено не работать...

Участковый пожал плечами и вернул мне документы.

— В принципе, не запрещено, — подтвердил он. — Но ты хоть знаешь, почему я решил познакомиться с тобой?

Вот сейчас он и должен мне врезать. «А скажи-ка, что ты делал вечером такого-то числа?» И назовет дату моего ухода из метро. «Ты тогда, случайно, не заметил в подземном переходе ничего странного?»

Однако сказал он другое:

— Соседи твои беспокоятся, Альмакор... э-э... Павлович. Что-то, говорят, давненько не видать паренька, который живет совсем один. Уж не случилось ли с ним чего-нибудь? Вот я и решил проверить...

Ах, вот в чем дело!

Я позволил себе чуть-чуть расслабиться.

— По старинке работаете, господин старший лейтенант, — усмехнулся я. — Все на информаторов да на стукачей ставку делаете. То есть на всяких старых сплетников и сплетниц... Они вам могли бы еще и не то рассказать. Что у меня тут на дому бордель и конспиративная квартира исламских террористов. Что я — вампир и выбираюсь на улицу только ночью, потому что дневной свет для меня опасен...

— Это ты зря, парень, — нахмурился участковый. — Люди о тебе беспокоятся, а ты их обсираешь: «Информаторы, стукачи»!.. А ты знаешь, что в Германии в девяностые годы один гражданин, живший тоже один и тоже бывший, между прочим, безработным, дал дуба в своей квартире в рождественскую ночь, а останки его обнаружили только спустя пять лет? Представь: целых пять лет человек был мертв, а у него и днем и ночью, не переставая, в комнате горели лампочки на рождественской елке, и соседи и прохожие удивлялись этому странному чудачеству, когда гуляли вечером возле его дома, но ни одному из них не пришла в голову мысль, что с чудаком просто-напросто могло что-то случиться!.. — Он махнул рукой. — Да что там в Германии!.. У нас сейчас тоже пенсионеры-одиночки, бывает, умирают в одночасье, а соседи спохватываются, когда уже характерный запашок начинает просачиваться в щель под дверью!.. Так что на соседей, молодой человек, бочку катить не надо, они правильно поступают...

Да пошел ты со своими нотациями знаешь куда?!

— А какая разница? — возразил я. — Можно подумать, покойникам будет легче, если их быстро найдут!

— Как это — какая разница? — возмутился Курнявко. — Или ты тоже из этих, нынешних, которым все — по барабану?

Это было уже верхом наглости.

И я не сдержался.

— Послушайте, гражданин начальник, — вкрадчиво сказал я, — а вам не пора продолжить знакомство с жильцами? Если, конечно, у вас больше нет ко мне вопросов...

Несколько секунд Курнявко смотрел на меня, ворочая желваками на угловатом лице.

Потом резко поднялся с запищавшего под ним табурета и. ни слова не говоря, отправился в прихожую.

Но когда я уже собирался закрыть за ним дверь, он все-таки не удержался от соблазна оставить последнее слово за собой.

— А на работу я вам все-таки советую устроиться, гражданин Ардалин, — сухо сказал он, оглянувшись на меня через плечо. — И как можно скорее... А иначе плохо кончите, поверьте мне. Человек не может и не должен оставаться без дела.

И небрежно взял под козырек.

Второй раз внешний мир вторгся в мою обитель не то в конце ноября, не то в начале декабря.

Где-то между полуднем и тремя часами (точное время установить не удалось ввиду скоропостижного издыхания единственных в квартире часов, висевших на стене единственной комнаты, по неизвестной науке причине — видимо, от генерируемого мной депрессивного излучения) я простирался в кресле, равнодушно созерцая по телевизору очередной раунд рекламы и ни о чем не думая. Не потому, что впал в состояние нирваны, а потому, что было лень.

В последнее время меня все чаше настигала эта необъяснимая слабость, когда даже самая простая мысль казалась равносильной жиму двухсоткилограммовой штанги, а уж физические усилия были и вовсе недоступны.

Попытки развеяться с помощью Интернета остались в далеком прошлом. Теперь я использовал Сеть исключительно в утилитарных целях — для заказа продуктов и для пополнения своего электронного счета. С помощью программы «Е-бумажник».

Зато телевизор у меня уже не выключался ни днем, ни ночью. Как-то так получилось, что я приспособился спать не на диване, а в кресле, не раздеваясь, а только закутываясь в старенький, оставшийся еще от родителей плед.

И еще я почему-то пристрастился к пиву, которое варил сам, по выуженному из недр Сети рецепту. Это было дешевле, чем покупать готовое, к тому же можно было экспериментировать со всякими добавками. Например, пиво с соком грейпфрута когда-нибудь пробовали? А с застарелым малиновым вареньем? Уверяю вас — это круто!

После второго стакана меня обычно тянуло в сон, а поскольку в тот день я с утра успел влить в себя уже стакана три, не меньше, то следил за мельканием красочных теней на экране из-под полуприкрытых век.

Лень было даже нажать кнопку пульта, чтобы избавиться от назойливого жужжания голосов, восхваляющих чудо-прокладки и чудо-шампуни.

Именно в этот момент и прозвучал дверной звонок — поистине, подобно грому небесному.

Можно было, конечно, и пальцем не шевелить, и сделать вид, что никакого звонка не было, что речь идет о звуковой галлюцинации, порожденной измученным работой вхолостую мозгом. Тем более что к тому времени у меня уже имелся опыт общения с призраками. Правда, это случалось, как правило, ночью. То чудились чьи-то осторожные шаги и невнятное бормотание на кухне. То в темном зеркале двигались неразборчивые тени, а с балкона доносился странный скрип, словно кто-то, прижавшись носом к оконному стеклу, пытался заглянуть в комнату.

Но звонок был слишком реальным для иллюзии, к толу же он не замедлил повториться еще несколько раз.

Вполне возможно, что это опять пожаловал участковый Курнявко, дабы убедиться, последовал ли я его рекомендации зажить праведной жизнью.

И все-таки, если бы не жалобы мочевого пузыря на переполнение той мутной бурдой, которую я именовал пивом, фиг бы я отреагировал на звонок!

А поскольку все равно предстояло влачиться в санузел (я тогда еще не опустился до того, чтобы пользоваться ночным горшком не выходя из комнаты), то по дороге я глянул в «глазок» и узрел на лестничной площадке двух лиц женского пола, терпеливо дожидавшихся моего появления пред их очи.

Дамы с виду не были похожи на цыганок или беженок из ближнего зарубежья, да и грабить меня было бы абсурдом, поскольку кроме дряхлого «Панасоника» выпуска 1987 года с примитивным выпуклым экраном да безнадежно отставшего от жизни «Пентиума-два» в квартире моей взять было абсолютно нечего. А на девочек по вызову незваные гостьи походили не больше, чем я — на Генсека ООН...

Тут в мою голову пришла безрадостная мысль, что дамы могут оказаться сотрудницами паспортного стола или РЭУ, исследующими квартиры на предмет их пустования, и если я не подам признаков жизни, то они вполне могут счесть мою жилплощадь пригодной для заселения какой-нибудь многодетной семейки, ютящейся в коммуналке. Помнится, был по «ящику» сюжетец о том, как одну бабулю по ошибке внесли в категорию «пропавших без вести» с вычеркиванием из всех списков и баз данных. Через полгода решением суда «пропавшая» была признана умершей, и к старушке, не ведавшей о кознях против нее, заявились претенденты на «освободившееся жилье». «Восставшая из пепла» пенсионерка тщетно пыталась доказать свое существование. Чиновники разных мастей, к которым она обращалась, выслушивали ее, соглашались с тем, что она жива, но потом разводили руками: суд, мол, постановил, что вы уже на том свете, так что пусть он и признает вас живой. Поскольку бабулька, естес-сно, в суд обращаться не захотела или не смогла, то в один прекрасный день ее выставили из ее законного жилья дюжие судебные исполнители, и пришлось несчастной на старости лет превращаться в бомжиху...