Масштабы открывающегося зрелища подавляли. «Камешки», которые мы заметили с моря, были размером с хороший двухэтажный дом. Некоторые имели причудливую форму. Невозможно было поверить, что к ним не прикасалась рука человека и все это лишь творчество ветра, солнца и весенних дождей. Принеси такую глыбу в город — и все дружно станут восхищаться мастерством скульптора, необычностью геометрического рисунка, филигранностью работы. Вокруг были десятки таких экспонатов. Мы бродили среди них, как по залам музея, даже говорить старались тише.

Но замечали мы фантастические красоты незнакомого побережья попутно. Основной задачей было отыскать следы цивилизации: отпечатки протекторов машин, копыт домашних животных, просто подошв башмаков охотника или рыбака. Мы всматривались в песок, но видели только высохшие ракушки, мелкие камни, чахлые кустики неизвестных растений, отполированные, словно ошкуренные ветки и стволы деревьев, принесенные сюда волнами. Поиск ничего не дал, кроме пустой бутылки из-под шампанского, найденной на кромке берега.

На ночь все вещи с плота перетащили под обрыв. Собрали два сигнальных костра. На вершину мачты подняли горящий керосиновый фонарь, на случай, если кто-нибудь пойдет ночью по берегу. В нашем положении нельзя сбрасывать со счетов самые невероятные возможности. Легли спать, условившись встать с рассветом, но разлепили глаза лишь в девять часов. На берегу спится особенно крепко — не надо вполуха слушать море, ожидая новых сюрпризов от стихии. Не надо, как это было на острове, во сне мучиться от боли во всем теле.

К десяти часам, сглотнув подозрительного вида похлебку, приготовленную Сергеем, прихватив рюкзак с четырьмя литрами воды, сухарями, сахаром, большим ножом, фонариком и аптечкой, отправились в путь.

По утренней прохладе шагалось легко. Песок был плотный, ноги почти не проваливались. Уже через километр наткнулись на крупные собачьи следы. Я воспрянул духом. Наверняка сейчас отыщется след ее хозяина. Но Сергей, опустившись на песок, разочаровал.

— Волк это, и, судя по следам, матерый. Вот видишь, — объяснил он, — левая задняя нога ступает в след правой передней, а собаки лапы раскидывают, поэтому след задней ноги у них не попадает в след передней.

Я представил волков, холодно-зелеными глазами наблюдающих за нашими передвижениями из-за укрытия, и мне стало жутко. Последний раз я видел волка лет восемь назад в зоопарке. В вольере он представлял из себя жалкое зрелище — свалявшаяся шерсть, безучастный к окружающему взор. Если теперь его вольные соплеменники надумают посчитаться за своего собрата, обреченного на жизнь и смерть в неволе, мы ничего не сможем им противопоставить. Одним ножом на троих много не навоюешь. Поразительно, что всю ночь мы спали, как младенцы после сытного обеда, не подумав об элементарных мерах безопасности — приходи и режь как баранов, запоздало испугался я. Теперь следы попадались беспрерывно.

— Что же они едят? — удивилась Войцева.

— Возможно, таких, как мы, — пробурчал Салифанов, обмеряя очередной рельефный отпечаток.

Дальше шли настороженно, осматриваясь по сторонам. За первым же валуном подняли в воздух стаю диких уток. Они отлетели метров за пятьсот и снова сели на песок.

— Вот ими волки, наверное, и питаются, — сказал Сергей, шевеля носком кеда разбросанные по берегу перья, — хотя не исключено, что это корсаки, — уточнил он.

Еще несколько раз мы натыкались на разорванные тушки уток.

— Было бы у нас ружье, — мечтал я, — тут и целиться не надо. Бабахнул наугад в сторону стаи — и жаркое обеспечено!

Местами обрыв подходил к самой линии прибоя, оставляя только узкую полоску пляжа, по которому мы пробирались, опасливо косясь на уходящую вверх отвесную стену. Вдруг от наших шагов или голосов отколется глыба известняка тонн на сорок? На высоте нескольких десятков метров по всей длине обрыва тянулась идеально ровная полоса. Наверное, тысячи лет назад она обозначала уровень моря, отсюда и ее неестественная прямизна.

В полдень сделали краткий привал. Мы уже сомневались, что поступили правильно, покинув лагерь. Бродить под обрывом ночью среди волков, наверное, небезопасно. Возвращаться назад, ничего не разузнав, не поднявшись, как мы планировали, на плато, но уже протопав восемь километров — глупо. Значит, идем дальше! Человек всегда надеется, что впереди его ожидает лучшее, хотя практика показывает, что это далеко не так.

Начавшаяся жара вынудила нас двигаться по мелководью — хоть ноги в прохладе. Сергей, точно собака-ищейка, рыскал по сторонам, осматривал, обнюхивал каждый подозрительный след, камень.

— Следы змей, — подходя, сообщал он, — или нора корсака.

Наконец он надолго исчез под обрывом и, когда я уже начал беспокоиться, не случилось ли что, закричал откуда-то сверху:

— Идите скорее сюда!

Он стоял возле двух соприкасающихся вершинами глыб сколотого известняка. Щель, тянущаяся сверху, в основании камней расширялась, образуя небольшую узкую пещерку. В глаза сразу бросился полуразрушенный каменный очаг. Внутри пещеры земля была устлана сухими ветками.

— Вы туда взгляните, — кивнул Салифанов. В стороне на каменных подпорках стояла добротная алюминиевая, не меньше шести метров в длину, лодка Вокруг нее были разбросаны металлические части мотора.

— Стационарный дизель, — сказал Сергей, проследив мой взгляд, — обычно таким дефицитом не разбрасываются!

А ведь мы наблюдаем следы катастрофы, понял я. Кто-то возле берега потерпел крушение. Чудом выбросился на песок, жил в пещере, пытался чинить мотор, а потом, бросив все, ушел искать спасение. А может, и не успел уйти…

Эхо чужой трагедии ненадолго приглушило озабоченность собственным положением. Я смотрел на лодку, пещеру, костровище и представлял неумолимо разворачивавшиеся здесь события. Я уже знал, как это случается. Вначале у них кончилась вода. Они собирали языком с камней выступавшую по утрам росу. Пили морскую воду. Голодали, пытались поймать уток. Боролись за нормальные бытовые условия, потом только за средство передвижения. В отчаянии собирали и вновь разбирали не желающий запускаться мотор. Пробовали выйти на веслах. Пытались сохранить жизнь — успешно ли только? Быть может, мы, идя по старым следам, поэтапно повторяем их судьбы?

Долго стояли скорбно, как возле открытой могилы, у валунов.

Уходили от лодки и пещеры с тяжелым сердцем. Как знать, может, там, впереди, мы упремся в осыпь, непреодолимой плотиной перекрывшую песчаный пляж. И в этом тупике обнаружим самое страшное — тела людей, шедших до нас. Я брел, смиряя свои чувства с увиденным. Нельзя сейчас распускать фантазию. Раздумья спасения не принесут. Помочь могут только ноги, на их силу и резвость наша надежда…

Неожиданно почувствовал какое-то изменение в окружающей природе. Еще не осознавал, что именно меня встревожило, но насторожился, затаил дыхание. Морская жизнь приучила к непредсказуемости поворотов судьбы. Отвечать на них размышлением некогда. Тут действуют инстинкты, как у животных — потенциальных жертв хищников. Спасает только реакция. Вначале отпрыгивай, потом размышляй. Если бы зайцы соображали, куда им бежать при неожиданном выстреле, а не бросались отчаянным прыжком к ближайшим кустам, их давно бы извели на мясные пирожки. Мы научились чувственному, свойственному животному миру восприятию: не видеть опасность, а ощущать ее всеми порами тела, перерабатывая в информацию непонятные шумы, оптические явления, колебания воздуха, цвета, которые обычно не замечаем. Вот сейчас произошло что-то, не поддающееся мгновенной оценке. Я еще не знаю, бояться, смеяться или относиться к этому событию безразлично, но уже сгруппировался и приготовился к действию. Шарю напряженными глазами вокруг. Сердце впрыскивает в кровь адреналин, подготовляя мышцы к взрывным нагрузкам. В долю секунды организм мобилизовался для прыжка, бега, борьбы. Теперь очередь разума.

Что произошло? Откуда исходит опасность? Явной угрозы нет. Что я вижу? Ничего страшного. Что я слышу? Ничего необычного. Нет! Ошибка! Слышу! Шум прибоя. Почему привычный шум волн так встревожил меня? Слышу его с двух сторон! От моря и от обрыва.