— Ты что такие виражи закладываешь? — запоздало удивился я.

— Стихия, — сослался на природный фактор Сергей. Валерино оживление прошло — лежал он тихо, вопросов не задавал и вообще ни одного слова больше не произнес до самого утра.

Еще полчаса я ворочался на неуютной постели. Сон не шел. Я слушал бушующее море, вспоминал события прошедших суток. Удивлялся. Совсем недавно был готов переправиться посредством все того же моря в мир иной. А сейчас расслабленно размышляю о том, сколько мы сможем намотать при такой силе ветра за ночь. И не боюсь! Истинно, человек может привыкнуть ко всему. Шторм для меня стал привычным окружением. Конечно, любое происшествие, просто непонятный звук немедленно выведут из равновесия мой душевный покой. Но в целом я чувствую себя ничуть не хуже, чем, скажем, дома. Да и риску подвергаюсь не намного больше, чем при переходе дороги. Просто здесь опасность менее привычная, с изрядной долей экзотики. Но и с ней, оказывается, пообвыкся. Если так пойдет дальше еще с месяц, я, наверное, научусь шарахаться от автомобилей.

Вспомнил перекресток недалеко от своего дома. Вереницы облепленных грязью «КрАЗов», «МАЗов» и «ЗИЛов». Нетерпение шоферов, газующих у светофоров. Испуганные перебежки одиноких пешеходов перед «парящими» радиаторами автомашин. Сизые выхлопы отработанных газов, сливающихся в удушливое облако… Уже отвык. Вижу как со стороны. Вроде и не я прожил всю жизнь под аккомпанемент рычащих моторов и скрипящих тормозов. Но и с морем до конца еще не сжился…

Так в раздумьях и уснул. Незаметно, спокойно. Явь перешла в сон, а где эта граница, я и не почувствовал.

Проснулся от солнца. Одеяло сползло, и яркий луч света уперся в лицо. На закрытых веках заиграли радужные круги. Я открыл глаза и тут же снова зажмурился.

— Ты правее смотри, — услышал я голос Васеньева. Вернее, услышал раньше, но осознал, кто и что говорит, только сейчас.

— Видишь, там тоже обрыв.

— Может, мыс, и мы его дальнюю сторону не видим, — возразил Сергей.

Я открыл глаза, приподнялся на локте. Солнце взошло недавно, и под его косо направленными лучами ясно просматривался далекий берег.

— Вы что раньше не разбудили? — справедливо возмутился я.

— Сами только что заметили, — сказал, как от назойливой мухи отмахнулся, Сергей.

— Ты вовремя проснулся, — напротив, обрадовался моему пробуждению Валера. — Вон берег, видишь? Справа обрыв. Так?

— Обрыв, — согласился я.

— А песчаную полосу различаешь?

Я видел только море. Но в указанном месте линия горизонта была устойчива, не мельтешила в глазах, как обычно. Действительно там берег или мель, где волне не разгуляться? Или я вижу то, что хочу видеть?

— Вроде есть, — неуверенно сказал я.

— Что есть? — встрепенулся Валера, но тут же махнул на меня рукой, обнаружив на моем носу очки. — Я же забыл, ты тоже слепенький! Татьяна, глянь! — попросил он.

Войцева в нашей команде занимала второе после Васеньева место по зоркости.

— Нет, там море, — уверенно заявила Войцева.

— Значит, это остров Барса-Кельмес! — поставил точку Валера.

— Барсак мы еще вчера должны были миновать, — вспомнил я наши расчеты.

— Но берегом это тоже быть не может, — перебил меня Васеньев. То, что это западный берег, было действительно сомнительно. Не могли же мы ошибиться в прокладке курса на девяносто градусов! Правильнее предположить, что мы дали маху в оценке пройденного расстояния. Скорость-то у нас, как ни верти, слабовата — каждая камера воду гребет, аж пену взбивает. А их двадцать штук.

Остров проплывал по правому борту, мы уже прошли треть видимого берега.

— Завернем? — задумчиво предложил Валера.

— Зачем? — забеспокоился я.

Не лежала душа у меня к этому острову. Чувствовал, не будет от визита добра!

— Подремонтируемся, воду наберем, — начал загибать пальцы на руке Валера.

— Давайте пристанем, — жалобно попросила Монахова, — хоть на полдня, — и добавила со слезой в голосе:

— Ну, пожалуйста.

— Ты знаешь, как переводится на русский язык Барса-Кельмес? — спросил я и, не дожидаясь ответа, расшифровал:

— Остров «Пойдешь — не вернешься!»

Зависла напряженная минутная пауза.

— Куда мы денемся, — смахнул озабоченность Валера. — Ну, денек постоим, максимум два.

— Даешь Барсак! — выдвинул лозунг Сергей.

Сопротивляться было бесполезно.

Все засуетились, словно выиграли на тридцатикопеечный билет автомобиль «Волга». Васеньев, торопясь, отжал румпель до упора. Даже Монахова поднялась на ноги, ухватившись за мачту, и с тоской глядела на остров. Я тоже вгляделся в серую полоску берега, разом представил, как можно по нему пройтись, твердо ступая подошвами, не шаря по сторонам руками в поисках опоры. Как можно поваляться на песочке…

Меня охватило лихорадочное нетерпение. Теперь мне уже стало физически невозможно находиться на воде, именно теперь, когда плот развернут на новый курс, а берег вон он, родимый, в десятке километров от нас. Меня охватила бешеная ностальгия по суше.

— Скорее, скорее, — подгонял я плот.

Засуетился, подтянул паруса, попытался вырвать у Васеньева румпель, но он отталкивал меня плечом, гнал от руля.

— Я сам, — бормотал он, не отрывая глаз от земли. После поворота волны стали накатывать с борта. При дневном свете они уже не вызывали такой страх, как ночью. Хотя отдельные переваливали за два с половиной метра. Да и земля вон, рядом, что теперь нам шторм!

Мы даже не задумывались, что в случае оверкиля единственно, чем нам может помочь суша, — это скрасит последние печальные мгновения нашего существования. Добраться вплавь до нее при таком волнении — утопия.

Плот шел тяжело. Волны сбивали его с курса, тащили параллельно береговой полосе. На метр движения вперед приходилось не менее полуметра сноса. Так запросто можно было промахнуться, проскочить остров за южной оконечностью.

— Сделайте что-нибудь! — попросила Монахова. Если бы можно было добраться до острова своим ходом, Наташа, ни секунды не сомневаясь, сиганула бы в воду.

— А до него, между прочим, неблизко, — закончил какие-то свои расчеты Салифанов, — там берег высотой метров пятьдесят. Его далеко видно!

— Не зацепимся! — бесцветным голосом констатировал Валера.

— Как не зацепимся?! — запротестовало все внутри меня, хотя еще полчаса назад я был категорически против смены курса. — Неужели мы не сможем осилить эти несчастные десять километров?

— А если на веслах? — предложила Монахова. Весла могли помочь лишь на коротких дистанциях. Каждый строенный — в три лопасти — гребок продвигал плот от силы на двадцать сантиметров. Тысяча гребков — двести метров. Через полтора часа работы, учитывая наше далеко не спринтерское питание, мы бы испустили дух.

— Если бы мотор был, — вздохнула Войцева.

— Если бы мотор был, да ветер дул в спину, да остров был ближе, а само море меньше, — передразнил ее Валера.

— Кто на мачту спальник повесил сушить? — возмутился я. — Это же лишний снос!

Спальник убрали. Все, кроме рулевого, легли на настил. Четыре стоящих человека — это не меньше трех квадратных метров паразитической парусности. Что еще мы могли сделать? Только ждать! Наверное, было бы лучше вообще не увидеть этот остров. Не ломать уже устоявшийся морской быт. Шла бы обычная жизнь, подчиненная вахтенному расписанию. Сегодня даже обед не варили, Сергей категорически отказался.

— Зачем, — сказал, — на берегу приготовим.

А будет ли берег, это еще вопрос!

К полудню мы приблизились к берегу километра на четыре. Уже ясно просматривались складки рельефа, узкий песчаный пляж под обрывом. Но остров продолжал неуклонно смещаться к северу, точнее сказать, мы дрейфовали к югу. Было до слез обидно проскочить в ста метрах от вожделенного берега. Впереди на триста километров, не считая мелких островов, простиралось только море.

— Надо было сразу брать курс на Барсак! — ворчал Васеньев.