Ночное платье лежало поверх голубого стеганого одеяла, аккуратно прикрывавшего большую кровать. Дженни взяла его, чтобы переодеть Тэйлор.

— Мисс… миссис, вам лучше сейчас лечь спать. Вы выглядите совершенно разбитой. У вас еще будет время все здесь разглядеть и все обдумать.

Она уложила Тэйлор, ласково укрыла ее и оставила одну. Тэйлор натянула одеяло до самого подбородка и, едва дыша, стала смотреть вверх. Мысли ее путались, навевали тоску. Так она пролежала очень долго, потом резко повернулась и прижалась щекой к черному столбу, стараясь приглушить тяжелые всхлипы.

Она горько плакала в тишине до тех пор, пока глубокая ночь не поглотила ее идущий из сердца крик одиночества…

Тэйлор сидела в тени раскидистой магнолии с вышивкой. Был еще довольно ранний час, но воздух уже успел отяжелеть от августовского зноя. Тэйлор, забыв о вышивании, неотрывно смотрела вдаль, на дорогу. Ее одолевала дрема, легкие мысли бессвязно перемежались между собой, подобно порхающим над травой яркокрылым бабочкам.

Со дня свадьбы прошло два месяца. Тэйлор уже давно оставило беспокойство по поводу того, что Дэвид может прийти к ней ночью. Раздельное проживание не предусматривалось их брачным соглашением. С одной стороны, оно облегчало участь Тэйлор, а с другой — оставляло какое-то непонятное и неприятное ощущение пустоты и неприкаянности.

Латтимеры периодически устраивали приемы, и всякий раз Дэвид подчеркивал, как он горд и доволен своей молодой супругой.

— Вы самая большая ценность в моем доме, — сказал он ей однажды после того, как разъехались гости. — Я поступил мудро, женившись на вас. Благодаря вам у меня появилась возможность встречаться с людьми и стать своим среди них, чего раньше у меня не было.

Тэйлор понимала, что он таким образом хотел сделать ей комплимент, что для него это, может быть, очень важно, но даже такое его с ней обхождение не могло унять ее душевной боли. С каждым днем она все больше и больше чувствовала расположение Дэвида, его поддержку, желание сделать ее жизнь в этом доме более радостной. И все же по-прежнему она была так болезненно одинока…

Тэйлор встала со скамейки, и забытая вышивка упала на траву. Гуляя по саду, благоухающему розами, бесцельно прохаживаясь от дерева к дереву, от куста к кусту, Тэйлор невольно сравнивала себя с пойманной птицей. «Да, я здесь словно в клетке. В большой, красивой — но в клетке». Над ее головой разразилась звонким пением малиновка. «Возьми меня с собой, маленькая птичка, — прошептала про себя Тэйлор. — Подними меня высоко-высоко на своей песне и дай мне свободу». Что ее беспокоит? Почему она не может чувствовать себя счастливой? У нее много вещей, каких нет у других женщин. Дэвид очень добр и внимателен к ней. Узнав, что она любит лошадей, подарил прекрасную арабскую кобылицу. Он щедро одаривал ее деньгами, давая возможность самой покупать все, что ей заблагорассудится. Он полностью передал ей управление домом, не требуя никакого отчета. Правда, ей иногда казалось, что он намеренно отдалялся от нее, как если бы не хотел, чтоб она была рядом, и тем самым как бы не позволяя ей быть частью его жизни. Но Дэвид никогда не обманывал и не обижал ее, как это делают многие мужчины, обращаясь со своими женами. Она никогда не видела его нетрезвым и не слышала от него грубых слов. Так чем же она тогда недовольна?

— Не нужно ли что-нибудь сделать для вас, миссис? — спросила подошедшая Дженни. Ее вздувшийся живот красноречиво свидетельствовал о том, что в доме Латтимеров в ближайшее время ожидается прибавление.

— Нет, Дженни, мне ничего не нужно. Разве только… Ты не могла бы пройтись со мной до реки?

Они медленно шли по узкой тропинке среди небольшого леса, разделявшего хлопковое поле и реку. Поросшие мхом деревья, толстый природный ковер из изумрудного цвета шелковистой травы, мелодичное журчание воды невдалеке — все это вызывало чувство умиротворения.

— Как ты чувствуешь себя, Дженни?

— О, у меня все хорошо, миссис. Мима поддерживает меня. Она такая же добрая, как наша Сюзан в старом доме. Бывает, конечно, я чувствую себя несколько одинокой, но, думаю, это потому, что здесь мы еще не так давно и я еще многого не знаю.

— Ты когда-нибудь виделась с Цезарем?

— Нет, с тех пор как мы поселились здесь, ни с кем из наших я не виделась.

— Он знает, что у тебя будет ребенок?

— Да, миссис. Я сказала ему еще задолго до того, как мы расстались. Он надеется, что мистер Филип поймет наше положение и продаст его мистеру Дэвиду.

— Да, мы попытаемся, Дженни. Я обещаю. Надо как-то убедить Филипа продать нам Цезаря.

На прошлой неделе, когда Филип приезжал к ним о чем-то поговорить с Дэвидом, Тэйлор затронула было эту тему, но он резко остановил ее:

— Цезарь — один из лучших работников, что у меня есть.

Надо было понимать, что вопрос о Цезаре закрыт и впредь обсуждению не подлежит. Филип и Дэвид переключились на беседу о все усиливающихся трениях между Севером и Югом.

Они подошли к реке. Тэйлор присела на берегу и, склонясь над водой, стала водить пальцами по речной глади. Дженни прислонилась к высокому замшелому пню, держа руки на своем большом животе.

— Дженни, ты рада, что у тебя будет ребенок? — спросила Тэйлор, наблюдая за течением.

— Конечно, миссис. Ребенок — это главное, именно это делает из девушки настоящую женщину. Не знаю такой, что не захотела бы понести дитя от своего мужа. Это же так прекрасно — знать, чувствовать, что твой сын или дочка здесь, внутри тебя… Да, миссис, мне очень хочется стать матерью.

Она внимательно посмотрела на Тэйлор:

— Вам тоже нужно иметь ребенка. Вы тогда не будете такой печальной и несчастной.

Тэйлор вздрогнула и ответила резко:

— Да, это хорошо. Это, может быть, приятно. Но сейчас не стоит об этом. И… я вовсе не печальна. И не несчастна!

— Что ж, извините меня, миссис. Но все же мне кажется, что это не так. Вы значительно изменились с тех пор, как мы приехали сюда.

— Мистер Дэвид очень добр ко мне, и мне не из-за чего печалиться. И потом… Нет, я вовсе не обязана тебе объяснять, почему у нас… не может быть детей!

— Но вы ведь хотите этого, миссис. Вот увидите, как все улучшится, если вы только получите дитя, — продолжала стоять на своем служанка.

— Дженни!

— Извините, миссис, но это правда. Вы не сможете долго хранить свою тайну от чернокожих, живущих в доме. Многие уже знают, что вы не спите с их хозяином.

Тэйлор дернулась, резко встала:

— Мы возвращаемся, Дженни.

Она зашагала быстро, не оборачиваясь.

— Миссис, — Дженни, тяжело дыша, едва поспевала за ней. — Вы можете заставить мистера Дэвида дать вам ребенка, если только захотите. Он ведь очень любит вас.

— Довольно же! — оборвала Тэйлор.

К дому они приближались в полном молчании. Тэйлор сразу прошла в свою комнату. Сняв платье, она в сорочке села перед зеркалом и стала внимательно себя рассматривать. Она была взволнована, пожалуй, даже расстроена, хотя изо всех сил старалась контролировать свои мысли, чувства и эмоции. Действительно ли ребенок сделал бы ее счастливой? Если она решится и ляжет в одну постель с Дэвидом, изменит ли это ее отношение к нему, к самой себе?

К ней постучали. Тэйлор не ответила, надеясь, что там, за дверью, постоят и уйдут. Но стук повторился. Она молчала. Шарообразная ручка медленно повернулась, и дверь приоткрылась.

— Тэйлор!

Это был Дэвид. Дверь распахнулась, и он вошел.

— Я собираюсь отправиться верхом на плантации, хочу посмотреть, как идет уборка урожая. Вы не хотите поехать со мной?

Впервые он сделал ей предложение присоединиться к нему.

Не поворачиваясь, она согласно кивнула. Она изо всех сил цеплялась за соломинку самообладания, и, к счастью, ей еще как-то удавалось его сохранить.

Рука Дэвида мягко легла на ее плечо:

— С вами все в порядке, дорогая?

Плотина рухнула — сдерживаемые долго слезы хлынули из ее глаз рекой. Дэвид испуганно вздрогнул, обхватил Тэйлор и прижал к себе, как ребенка. Рыдания, прорываясь изнутри, сотрясали все ее тело. Когда приступ прошел и рыдания затихли, Дэвид поднял ее и отнес на кровать, прикрыв одеялом.