Но вместо того, чтобы закричать на нее, отец как-то сжался. В его взгляде промелькнули признаки беспокойства, и он принялся грызть ноготь большого пальца.

– Хорошо, что ради почетной гостьи ты оделась подобающим образом, – произнес он. Но его голос выражал скорее тревогу, чем одобрение внешнего вида дочери. – Как она там?

Элиан нахмурилась. Почему он не велел ей, как обычно, придержать язык? Уж кто-кто, а она-то знает, что ее грубый ответ вполне этого заслуживал. Что-то не так. И ничего хорошего ждать не приходится.

– Она неплохо себя чувствует и запретила мне входить в твою опочивальню, так что мне приходится ночевать на кухне вместе с Агги и ее дочерьми. – По мере того как ею овладевала досада, вызванная необходимостью заниматься благородной дамой, у Элиан развязался язык. – Отец, в следующий раз, когда соберешься приглашать гостей, пусть это будет кто-то, кто действительно хочет у нас остановиться.

Спохватившись, что сболтнула лишнее, Элиан поднесла к губам руку и едва не застонала. Что это с ней! Она снова его дразнит. Элиан застыла в ожидании, что отец разразится бранью или попытается залепить ей оплеуху.

Но ничего такого он не сделал, только сплюнул откушенный ноготь и спросил:

– А благородный ублюдок? Как он?

Элиан едва не задохнулась от приступа истеричного смеха. Что интересует отца? Что его дочь едва не разрыдалась, когда, проснувшись утром, обнаружила, что Джоса уже нет? Или что сама мысль о его отъезде из Конитропа причиняет ей страдания? Или, быть может, отец желает знать, что Джос назвал ее прошлой ночью Лиан, изменив ее имя на свой манер, так что теперь оно принадлежало исключительно ему одному.

Вероятно, Рейнеру дю Омэ желательно быть в курсе всех этих дел, но его дочь не скажет ему ни слова.

– А что сэр Джос? – спросила она. Рейнер стал грызть большой палец второй руки.

– Спрашивал ли он обо мне и моих делах? Говорил ли с тобой о грабителях? – спросил он.

В сознании Элиан шевельнулось неприятное предчувствие. Она вновь забыла об осторожности.

– Ты лишил меня надежды на будущее в монастыре ради того лишь, чтобы я сообщала тебе, что делают леди Хейдон со своим пасынком в нашем доме? О, папа, как ты мог!

Рейнер поморщился. Но ни стыд, ни даже намек на чувство вины не отразился на его лице. Только досада.

– Придержи язык, когда разговариваешь со мной, – рявкнул он. Но в следующий миг от его раздражения не осталось и следа. – Смилуйся, Элиан. Кому, как не тебе, , знать, что я из кожи вон лез, чтобы загнать в угол злодеев. А тут является сынок лорда Хейдона и грозится лишить меня жизни за то, что я бессилен изменить. Помоги мне хотя бы немного, – взмолился он. – Расскажи, что он тебе говорил.

Элиан скрипнула зубами. Ее отец не заслужил права знать, что люди Хейдона делали или о чем говорили.

– А что, если мне нечего сказать, кроме того, что сэр Джос не общается со мной, потому что я твоя дочь, а он тебя ненавидит?

– Не надейся обвести меня вокруг пальца, – выпалил Рейнер, сурово сжав челюсти и сдвинув к переносице брови. – Я знаю обо всем, что происходит в Конитропе.

В ней снова всколыхнулись чувство вины и страх. Боже, неужели он знает о том, что было на пруду и прошлой ночью? Элиан ждала удара и вскинула руки, чтобы защититься, но отец не двинулся с места. Его лицо выражало мольбу.

– Прекрати, Элиан. Я знаю, что вчера после обеда ты разговаривала с ним у себя в саду. Он, должно быть, сказал тебе что-то! – Рейнер сорвался на крик.

Элиан испытала чувство облегчения. Их с Джосом тайна не раскрыта. И не будет раскрыта. Никогда. Элиан напустила на себя равнодушный вид.

– Да, мы провели некоторое время в саду. Он явился туда без моего разрешения, и я не знала, что он там. А когда увидела, с перепугу зацепилась за свою беседку, и она обрушилась. – Элиан была счастлива, что не сказала ни слова лжи. – Можешь себе представить, в каких тонах мы с ним после этого изъяснялись. – Если отец предпочтет истолковать это по-своему, представив все иначе, чем было на самом деле, или не потребует объяснений, в этом не будет ее вины.

Как она и думала, отец предположил худшее. Он спал с лица и понурился. Во взгляде затаился страх. Стащив с головы берет, он провел рукой по волосам и уставился на стол.

– Какой же я болван! Конечно, она будет ругаться и гнать его прочь от себя, пока у него не лопнет терпение, и он не то что слышать, но даже видеть ее не захочет, – пробормотал Рейнер рассеянно, словно забыв о присутствии дочери. – Почему она не может вести себя как нормальная женщина, чтобы у мужчины возникло желание обладать ею?

Элиан пережила новое потрясение. Отец надеялся, нет, он планировал, что его враг с целью возмездия надругается над его невинной дочерью. Те крохи преданности, которые она еще питала к отцу, испарились. Вместе с преданностью исчезли и остатки уважения.

– Будь у меня любящий, заботливый отец, для которого дети не являются орудием обогащения, то и характер у меня был бы получше, – отозвалась она.

Словно очнувшись, отец резко повернулся к дочери. Лицо пошло красными пятнами. Швырнув берет на стол, он занес руку для удара и направился к ней.

Доносившийся снаружи гул голосов внезапно стих, наступила тишина. Рейнер устремил взгляд на дверь. Его рука дрогнула.

– Отойди в сторону, человек, – послышался грозный голос Джоса, достаточно громкий, чтобы проникнуть сквозь толщу древесины. – У меня к шерифу дело есть.

Элиан в растерянности повернулась к двери. Да не покинет ее Бог. Она не может встретиться с Джосом здесь.

Элиан скрипнула зубами. Ее отец не заслужил права знать, что люди Хейдона делали или о чем говорили.

– А что, если мне нечего сказать, кроме того, что сэр Джос не общается со мной, потому что я твоя дочь, а он тебя ненавидит?

– Не надейся обвести меня вокруг пальца, – выпалил Рейнер, сурово сжав челюсти и сдвинув к переносице брови. – Я знаю обо всем, что происходит в Конитропе.

В ней снова всколыхнулись чувство вины и страх. Боже, неужели он знает о том, что было на пруду и прошлой ночью? Элиан ждала удара и вскинула руки, чтобы защититься, но отец не двинулся с места. Его лицо выражало мольбу.

– Прекрати, Элиан. Я знаю, что вчера после обеда ты разговаривала с ним у себя в саду. Он, должно быть, сказал тебе что-то! – Рейнер сорвался на крик.

Элиан испытала чувство облегчения. Их с Джосом тайна не раскрыта. И не будет раскрыта. Никогда. Элиан напустила на себя равнодушный вид.

– Да, мы провели некоторое время в саду. Он явился туда без моего разрешения, и я не знала, что он там. А когда увидела, с перепугу зацепилась за свою беседку, и она обрушилась. – Элиан была счастлива, что не сказала ни слова лжи. – Можешь себе представить, в каких тонах мы с ним после этого изъяснялись. – Если отец предпочтет истолковать это по-своему, представив все иначе, чем было на самом деле, или не потребует объяснений, в этом не будет ее вины.

Как она и думала, отец предположил худшее. Он спал с лица и понурился. Во взгляде затаился страх. Стащив с головы берет, он провел рукой по волосам и уставился на стол.

– Какой же я болван! Конечно, она будет ругаться и гнать его прочь от себя, пока у него не лопнет терпение, и он не то что слышать, но даже видеть ее не захочет, – пробормотал Рейнер рассеянно, словно забыв о присутствии дочери. – Почему она не может вести себя как нормальная женщина, чтобы у мужчины возникло желание обладать ею?

Элиан пережила новое потрясение. Отец надеялся, нет, он планировал, что его враг с целью возмездия надругается над его невинной дочерью. Те крохи преданности, которые она еще питала к отцу, испарились. Вместе с преданностью исчезли и остатки уважения.

– Будь у меня любящий, заботливый отец, для которого дети не являются орудием обогащения, то и характер у меня был бы получше, – отозвалась она.

Словно очнувшись, отец резко повернулся к дочери. Лицо пошло красными пятнами. Швырнув берет на стол, он занес руку для удара и направился к ней.