Сев за стол, он торопливо, большими сползающими буквами набросал записки, подписал их размашисто, вручил Буранову, тоном, не терпящим возражений, сказал:
— Идите, Буранов, сегодня же приступайте к работе. Завтра, в восемь часов утра, без всякого стука, без проволочек зайдете ко мне и доложите. Желаю успеха!
Из бригады Ардуанова для изучения автодела направили Набиуллу Фахриева. Певчая Пташка, впрочем, напросился туда сам, изъявив горячее желание, и взялся охотно, даже со страстью. Потом же автодело станет немаловажною причиной того, что сердечные узы Нефуша и Зульхабиры Кадерматовой будут крепнуть изо дня в день...
Провозившись с машиною дотемна, порой по двенадцать часов кряду (терпению его и настойчивости частенько удивлялся даже сам Буранов), возвращался Нефуш домой грязный, как черт, весь в машинном масле, пропахший насквозь керосином; раздевшись до пояса, шумно плескался он, умывшись, надевал свой знаменитый, купленный за «все, что по-русски знал», черный костюм, совал за пазуху книгу, взятую у Буранова, и бегом мчал к женскому бараку, к «учителке» Зульхабире. Вместе садились они за стол — Зульхабира переводила на татарский непонятные Нефушу русские слова, а Певчая Пташка рассказывал ей про ходовую часть машины, про то, где какие имеются в моторе механизмы; рассказывал Нефуш с настоящим увлечением. Зульхабира смотрела на него широко раскрытыми черными глазами, и Нефуш, краснея, отводил взгляд в сторону; только тут, сообразив, что смутила парня, она опять склонялась над книгой, иногда завитки густых красивых волос девушки касались шеи Нефуша и приятно щекотали его, — парень чувствовал, как по гудящему телу пробегала огненная волна, билась в висках оглушительная кровь, и лицо его начинало пламенеть; в такие минуты ему казалось, что звонкий, ровный голос Зульхабиры слышится не рядом, а где-то далеко, в голубых таежных дебрях... Прошло, наверное, дней десять, и вот первую машину вывели из «гаража». Не назвать гаражом — обиду сотворить, но одно название что гараж; просто навес, кое-как сколоченный из невыструганных досок, лишь бы спасал от ветра и дождя.
Вывели машину на улицу, рядом с шофером примостились в крайнем волнении два «помощника» — Фахриев и Карташев. Буранов изогнутой железкою завел мотор, нажал на педаль — тут поехали они, как бы это не соврать, с грохотом изрыгая густой и едкий дым. Вот бы увидела его Зульхабира... Так уж хотелось в этот миг Певчей Пташке, чтоб была она рядом...
Поездили, потряслись и враз поверили, что древний «Пирс», конечно же, ходит. После этого стал Буранов учить их водить машину. День-деньской крутились они вокруг дощатого навеса-«гаража», и вперед подавали машину, и назад, отрабатывали часами нелегкие повороты.
Стали теперь ждать того дня, когда выедут в первый ответственный рейс. Кому выпадет счастье, кто сядет за баранку первым? Ну, охота и тому, и другому — сил нет! Буранов же оказался человеком вдумчивым, заранее все предусмотрел, оттого и решал он, положив на весы своей памяти, все за и против. Кто первым водить научился? Фахриев. Кто, почитай, каждый день работал часа два лишнего? Фахриев. Сердце Нефушево трепыхалось, словно птица-жаворонок. Ключ повернул, нажал на педаль — Роман Яковлевич молчит как рыба, только смотрит; ладно, крутнул Нефуш изогнутую железку, завел мотор. И поехал, елочки зеленые, пошел!
На станции Усолье кирпич погрузили, привезли на площадку механического цеха. Бьется Нефушево сердце, словно из клетки вырвалась птица-жаворонок. Здесь — ардуановцы! Здесь бригада Мирсаита-абзый бетонирует котлован. Все ребята — поболее ста человек — разом выбежали навстречу Фахриеву. Как подняли они парня да подбросили высоко в воздух — слетела с него кепка, посыпались из кармана ключи, мелкие деньги, — а ребята все качают Нефуша, не хотят отпустить.
— Ай да молодчина! Вот так Нефуш! — восхитился обычно скупой на похвалу Мирсаит-абзый. — Ну, первым рейсом ты кирпич привез, а вторым давай, сынок, цемент привези, а не то бригада через час без работы заскучает. Тьфу, тьфу, типун на болтливый язык, без дела сидеть ударной бригаде не к лицу.
Появился откуда-то Борис Зуев:
— Не шуми, Мирсаит Ардуаныч, теперь уж дела пойдут — техника пришла. Сам видишь, за один раз столько привез, сколько и на пятнадцати подводах не осилить...
Шоссейная дорога на строительную площадку еще не была проложена — ардуановцы промостили ее толстыми досками. Из таких же досок выложили специальные, с деревенский ток примерно, площадки для выгрузки кирпича, цемента либо песка. Нефуш — Певчая Пташка, громыхая на стычках деревянной мостовой своей старенькой машиной, стал возить материалы для стройки.
Был он бесконечно горд тем и радовался, что участвует так достойно в большом и сложном деле, витал на седьмом, захватывающем дух небе, и гордую его радость несколько уменьшало лишь то, что не видит его — сидящего столь ловко и красиво за рулем — Зульхабира Кадерматова; она к тому времени уехала по комсомольской путевке в Москву, на шестимесячные курсы.
Еще через две недели вышла из «гаража» и машина Ивана Карташева. Руководители строительства назначили Романа Яковлевича Буранова, как единственного знатока, преподавателем автодела; имея же в виду, что скоро на стройку должны поступить новые машины, открыли курсы шоферов на двенадцать уже человек.
Предполагаемое поступление машин, кроме необходимости подготовить умелых шоферов, вызвало на стройке также много других неотложных забот: кирпич, цемент, гравий поступали на стройку пароходами или «товарняками», для машин же готовых дорог не было — всюду болота да песок; поэтому специально созданную бригаду бросили прокладывать эти дороги — она заваливала шлаком все неровные и болотистые участки, кое-где укладывала сплошь бревна: сверху их заравнивали твердой землей, пропитанной солью до окаменения. Иногда дорога выходила из строя в самых неожиданных местах, порой ломался деревянный мост через Зырянку — но ждать, пока прибудет дорожная бригада, не было времени; и Фахриев с Карташевым, с ними еще восемь человек грузчиков, ремонтировали дороги сами, приводя спешно в порядок опасный мост...
Натруженно урча, взрыкивая, обдавая все вокруг едким, вонючим дымом, идут машины через села Старый Чуртан, Веретья — там раскрываются окна, на перекрестках кучками собираются, услышав непривычный шум, деревенские мужики. Снимая с головы картузы, они приветствуют шоферов, когда же машины останавливаются, чтобы набрать в радиаторы воды, мужики окружают их плотным кольцом, и начинаются расспросы в степенном крестьянском удивлении — «как это такая чудо-машина может ходить без лошадей».
Певчая Пташка, отчаянно взмахивая руками, пускает в ход все знакомые ему русские слова: вот, дескать, отсюдова заправишь керосином, теперь, значит, керосин тама с водой встренутся да как влупют друг по дружке, тут, стало быть, и выйдет огонь; а огонь, известно, дым дает, дым расширяется, и вот ежели загнутой железкой немного помешать тама, да еще толкануть малость плечиком, то машина с ходу побежит, да так, что и не угонишься.
Качают мужики головами, и заросшие, бородатые лица их озаряются лукавой улыбкой.
— Ну, шустрый татарин, шустрый! — говорят мужики...
Так, дело уже шло своим чередом, и Нефуш с Иваном вполне освоились со своей новой профессией, когда в один из сентябрьских дней, придя утром на работу, Фахриев увидел злостную картину: деревянный кузов его машины был начисто снесен, и одно из передних колес неприятно щерилось перерубленной резиновой шиной.
Сообщили тут же руководителям стройки. Из села Веретья прибыла милиция, «оперы» стали расследовать происшествие, шоферам же велели пока ничего о случившемся не рассказывать. Надо было напасть на след преступника.
Да разве утаишь шило в мешке!
Во-первых, ездила теперь по стройке одна лишь машина, а во-вторых, плотники, пришедшие делать новый кузов, стали всем рассказывать, добавляя много от себя, что грузовая машина «Пирс» поломана вражеской рукой. И пошли по стройке разные разговоры, пошли пересуды.
