— Колин хорошо работал, — продолжала Кэрол. — Но он уже в прошлом. Вам нужен кто-то, кто будет брать на себя нелегалов, когда они опять станут прибывать в Британию. Этим человеком могу быть я. Давайте перестанем ходить вокруг да около и поговорим прямо? Понятно, что вы нервничаете, обсуждая такие дела с совершенно незнакомым человеком, однако в настоящий момент, как мне кажется, у вас нет никого, кто мог бы снять вас с весьма опасного крючка. Но сначала я, конечно же, должна доказать, что достойна доверия?

— И все же я не понимаю, о чем вы говорите. — Он упрямо сжал зубы. — Какие нелегалы? О чем это вы? О полицейских фильмах, которые я продаю? Но я не экспортирую их в Британию.

Кэрол улыбнулась, искренне довольная тем, как поворачивается дело. Если бы начало было легким, то потом пришлось бы тяжелее. А так она набирала силу, чувствуя себя Кэролин Джексон, прежде чем открыть свои главные козыри.

— Ах, пожалуйста, — произнесла она, добавив металла в свой голос. — Это становится утомительным. Послушайте, я знаю, чем вы и Колин занимались. Могу назвать вам адреса фабрик в Эссексе, где за кусок хлеба трудились нелегальные иммигранты. Могу сказать, сколько людей он получил в прошлом году. Мне известно, где жил Колин, с кем он пил, с кем спал — и, прежде чем вы сделаете неправильный вывод, это не я. Мне также известно, кто убил его, и у меня есть свои соображения насчет того, зачем это было сделано. К счастью, это не имеет отношения к вам и вашему бизнесу.

Радецкий хотел было заговорить, но Кэрол не оставила ему ни малейшего шанса:

— У вас будет время, Тадзио, сказать свое слово. Ведь сюда я приехала не для того, чтобы создавать вам проблемы, а чтобы их решать. Если же вы предпочитаете проблемы, если хотите иметь трудности, что ж, отлично. Я отстану от вас. Но не думаю, что вам это понравится. Насколько я слышала, вы отчаянно ищете кого-нибудь на моей стороне Ла-Манша. Так почему бы нам не послушать второй акт? А вы тем временем подумаете о том, что я сказала.

Радецкий смотрел на Кэрол с таким видом, словно ничего не понимал.

— Кто вас послал? — спросил он.

Кэрол нахмурилась:

— Никто не посылал. Я работаю самостоятельно. Если мы поладим, то я все равно буду работать только на себя. Вам лучше знать об этом с самого начала.

На лбу Радецкого выступил пот.

— Почему бы вам не послушать второй акт в моей ложе?

Кэрол похлопала ладонью по креслу, что стояло рядом:

— А я уж было подумала, что вы не пригласите меня.

Петра была воплощением немецкой аккуратности, во всяком случае именно это пришло в голову Тони, когда он увидел надписанные четким почерком ящики на полу в гостиной. Три ящика стояли рядом, однако количество материалов в них было разным, и третий ящик оказался почти совсем пустым.

Прежде чем взяться за психологический портрет убийцы, Тони предстояло разработать психологические портреты жертв. Не исключено, что они выбраны наугад, однако скорее всего у убийцы была определенная цель. Для внешнего мира, который ориентируется на истеричные газетные заголовки, люди, которые убивают одного незнакомца за другим, могут быть только сумасшедшими. У Тони были другие соображения на этот счет. Педантичные серийные убийцы действуют в соответствии с собственной логикой, они ведомы своей миссией и шагают под свои барабаны, которые слышны лишь им одним. Необходимо определить тайные ритмы, которым подчиняется убийца, потому что только так можно понять, какой смысл он вкладывает в свои преступления. Сумев влезть в мозги серийного убийцы и воссоздав его мир, Тони рассчитывал определить ключевые моменты жизни убийцы, чтобы выследить и поймать его.

Первым делом он должен был дать убийце прозвище, то есть персонифицировать его. Это первый шаг к воссозданию человеческого лица, а там уж прямой путь к психике человека, которая работает по установленным им самим правилам.

— Ты убиваешь людей, предмет исследований которых — работа человеческого мозга, — негромко произнес Тони. — Игры мозга. Ты топишь этих людей. Это аллегория или что-то реальное? Ты скальпируешь их лобок, однако не трогаешь гениталии. Ты думаешь, будто это не имеет ничего общего с сексом. Но, конечно же, имеет. Просто ты это отрицаешь. Ты думаешь, будто тобой двигает нечто более высокое. Ты ведешь войну. Ты, наверное, Иеронимо.

Тони вспомнил подходящую к случаю цитату из «Испанской трагедии» Томаса Кида: «Иеронимо снова безумен».

— Ты и есть Иеронимо, — сказал Тони.

Теперь у преступника появилось имя, и он мог разговаривать с этим человеком. Он мог влезть в его шкуру, вместе с ним сделать несколько шагов и изучить его походку. Он мог составить схему его «достижений» и понять его фантазии. В основе таких убийств всегда лежат фантазии. Иеронимо, как многие до него, не находил удовлетворения в реальности. Неизвестно по каким причинам, но он не научился соответствовать ей. Ему не удалось, повзрослев, стать завершенной личностью, хотя бы и с функциональным расстройством. Он остановился в своем развитии на той стадии, когда весь мир вертится вокруг него и в фантазиях исполняются все желания, в которых реальная жизнь ему отказывает.

Такой психологический тип Тони отлично знал. Всю свою сознательную жизнь он сам чувствовал себя неуютно в этом мире. Он жил с ощущением собственной никчемности, отчего ему было невозможно любить, ибо любовь всегда подразумевает убеждение, что любящий тоже достоин любви. А ему было трудно в это поверить. Тогда Тони создал для себя несколько масок, эмпатическую серию фасадов, за которыми мог спрятаться. Если бы жизнь сложилась иначе, он и сам мог бы стать добычей, а не охотником. Тони в этом не сомневался. Именно понимание этого лежало в основе всего, что он делал. Благодаря такому пониманию он лучше всех справлялся с проникновением в мозги сумасшедших.

Но и по той же самой причине у Тони не получалось создать отношения, которые выходили бы за рамки поверхностных. Обычно он примирялся с такой неспособностью, считая ее платой за свое замечательно полезное ремесло. Единственным человеком, которому удалось показать ему, что он сам себе врет, была Кэрол Джордан.

Тони знал, что не заслуживает ее. Но чем сильнее он старался от нее отдалиться, тем сильнее его тянуло к ней. Когда-нибудь он захочет смириться с потерей того, что по-настоящему умеет делать, ради попытки обрести неизвестную доселе жизнь. Он захочет быть мужчиной, а не играть роль, и это может настолько его изменить, что, не исключено, ему больше не удастся проникать в лабиринты чужих путаных сознаний.

Но это потом. Тони мысленно встряхнулся и взялся за чтение того, что было известно о Иеронимо и его жертвах. Прорываясь через дебри уголовных досье, он по мере надобности делал пометки. Материалов из Гейдельберга и Лейдена было довольно много, в ящиках находилось все — от показаний свидетелей до фотографий и отзывов о жертвах. К счастью, нидерландские материалы были, ради Петры, переведены на английский язык, так что у него не возникло трудностей в их чтении, разве что перевод оставлял желать лучшего. А вот из Бремена пока ничего не пришло, потому что расследование едва началось и на запрос Петры высылать пока было нечего.

Петра не стала делать попыток разговорить Тони, когда он углубился в досье, и лишь поставила на обеденный стол, за которым он работал, кружку со свежесваренным кофе. Себе она тоже налила кофе, но в чашку.

— Мне скоро уходить. Надо приглядеть за Кэрол.

Тони рассеянно кивнул, не вслушиваясь в слова Петры. Он был поглощен изучением жертв и лишь после полуночи закончил предварительный просмотр документов. Около его локтя высилась стопка бумаг с пометками. Предстояло нарисовать таблицу, чтобы сравнить все три дела, но сначала ему было необходимо побольше узнать о научных приоритетах всех трех психологов. Тони встал и потянулся. На шее и спине заболели мышцы, протестуя против неожиданно навязанных им движений. Пора было поменять место действия.