Гарри Вселенная представлялась сложной игрушкой, которую ему подарили; ему хотелось разобрать ее на кусочки и посмотреть, почему она крутится. Он был в восторге от этой игрушки и с радостью обсуждал ее с кем угодно и когда угодно. Познакомился я с ним, когда мыл лабораторную посуду: Гарри не относился к лаборантам как к бездушным роботам. Он обращался с ними как с людьми и не ставил им в вину, что они знают значительно меньше, чем он, – иногда казалось даже, что он думает, что и сам может узнать у них что-нибудь новое.

Как он нашел время жениться на Барбаре Койпер – не понимаю, но Барбара присматривала за факелом, так что, возможно, все началось с обсуждения какого-нибудь физического вопроса, а потом перешло на биологию и социологию; Гарри интересовался всем. Однако на то, чтобы быть рядом с ней в ту ночь, когда у них родился ребенок, он уже не нашел времени; как раз в эту ночь он фотографировал планету, названную им потом в честь дочки – Констанс. Кое-кто возражал, у всех были свои идеи, но капитан решил, что здесь применимо древнее правило: открыватель астрономического объекта имеет право дать ему имя.

То, что мы нашли Констанс, не было случайностью (я имею в виду планету, не ребенка; ребенка никто и не терял). Гарри хотел найти планету на расстоянии пятидесяти – пятидесяти одного миллиона миль от Тау, или, лучше сказать, планету на таком расстоянии хотел найти ФДП. Видите ли, по спектральному типу Тау Кита находится в близком родстве с Солнцем; правда она поменьше и дает всего лишь около трех десятых от света нашего Солнца. Поэтому, согласно тому же самому старому, надоевшему закону обратных квадратов, в соответствии с которым планируется освещение помещений или подбирается мощность вспышки для фотоснимка, в пятидесяти миллионах миль от Тау планета получит столько же света, как и в девяноста трех миллионах миль от Солнца, где и находится Земля. Мы не искали планету вообще, какую-нибудь планету, «каких-нибудь» достаточно в нашей Солнечной системе; мы хотели найти близкую копию Земли, иначе она не будет пригодна к колонизации.

Если в ясную ночь вылезти на крышу и посмотреть на небо, звезд на нем так много, что начинает казаться – планет, похожих на Землю, должно быть как собак нерезаных. В каком-то смысле так оно и есть; по оценке Гарри, их в нашей Галактике где-то от ста тысяч до ста миллионов. Для всей Вселенной можете умножить это число на что угодно.

Заковыка здесь в том, что планеты эти находятся далековато. Тау Кита отделяют от Солнца всего одиннадцать световых лет; расстояние до большей части звезд Млечного Пути в среднем где-то около пятидесяти тысяч световых лет. Даже Фонд далеких перспектив не думает пока о таких далеких перспективах. Хотя у нас и появились корабли с факельными двигателями, глупо думать о колонизации планеты за пределами сотни световых лет. Конечно, факельщик может долететь, если надо, куда угодно, даже на другой конец Галактики, но только кого заинтересуют сведения об удобных для застройки земельных участках, если к тому моменту на Земле уже пройдет парочка ледниковых периодов? Конечно же, к тому времени проблема народонаселения будет уже решена тем или другим способом. Возможно, тем же, каким решили ее всем известные коты, от которых остались «только кончики хвостов».

Но в пределах сотни световых лет от Земли имеется всего лишь чуть больше полутора тысяч звезд, и из них только около ста шестидесяти принадлежит к тому же спектральному типу, что и Солнце. Проект «Лебенсраум» надеялся проверить что-то около половины этих звезд, скажем – семьдесят пять; теперь, с утратой «Васко да Гама» – еще меньше. Проект окупится, если поиск обнаружит хотя бы одну планету земного типа, но уверенности в таком исходе, к сожалению, не было. У звезды солнечного типа может не быть планет земного типа; планета может находиться чересчур близко к звезде или чересчур далеко от нее. Она может быть слишком маленькой, чтобы иметь атмосферу, или слишком большой, с непереносимой для человеческих костей гравитацией. Или на ней будет слишком мало воды, с которой связана вся жизнь человека.

Или она может оказаться населенной какими-нибудь грубыми типами, считающими, что кто первый нашел, тому все и принадлежит.

Самые лучшие шансы найти первую планету земного типа были как раз у «Васко да Гама»; звезда, к которой он направлялся, Альфа Центавра-А, является единственным настоящим близнецом Солнца в этой части Вселенной (напарница ее, Альфа Центавра-В, относится к другому типу, к спектральному классу К). Следующими были мы, хотя Тау Кита меньше похожа на Солнце, чем Альфа Центавра-В, так как следующая ближайшая звезда класса G отстоит от Солнца примерно на тринадцать световых лет, что давало нам преимущество в два года, если сравнивать с «Магелланом», и около четырех – если с «Наутилусом».

Если мы, конечно, вообще что-нибудь найдем. Можете себе представить, какое у нас было торжество, когда Тау не оказалась пустым номером.

Гарри торжествовал тоже, но совсем по иной причине. Я забрел как-то в обсерваторию в надежде посмотреть на небо, – одним из недостатков «Элси» было то, что из него было почти невозможно выглянуть наружу, – когда он схватил меня за руку и заявил:

– Ты только посмотри на это, приятель!

Я посмотрел на «это». Это был лист бумаги с какими-то цифрами; то ли расписание севооборота, составленное мамочкой О’Тул, то ли еще что.

– Что это?

– Ты что, читать разучился? Это правило Тициуса – Боде, вот что!

Я начал копаться в голове… Да-да… нет, это же закон Ома… а потом вдруг вспомнил. Правило Тициуса – Боде – это простая геометрическая прогрессия, описывающая расстояния планет Солнечной системы от Солнца. Никто так и не смог найти его причину; в некоторых случаях правило соблюдалось не очень хорошо, хотя я и припоминал, что не то Нептун, не то Плутон был открыт при помощи вычислений, использовавших его. Но вообще говоря, эта связь казалась случайной.

– Ну и что? – спросил я.

– Он еще спрашивает «ну и что»! Господи, да ты что, не понимаешь, это же самое важное событие с того времени, как Ньютона долбануло яблоком?

– Знаешь, Гарри, может, оно и так, но я сегодня что-то туго соображаю. Я считал, что правило Тициуса – Боде – просто случайность. Почему не может быть случайности и здесь?

– Случайность! Ты подумай, Том, если ты выкинешь на костях семерку один раз – это случайность. Если ты выкинешь ее восемьсот раз подряд – значит кости жульнические.

– Но пока что только два раза.

– Это же не кости. Ты найди мне кусок бумаги побольше, и я тебе напишу все те нули, которые содержатся в вероятности такой «случайности». – Вид его стал задумчивым. – Томми, старина, это будет ключ к тому, чтобы понять, как возникают планеты. За это открытие нас похоронят вместе с Галилеем. Мм… Том, мы не можем позволить себе тратить слишком много времени в этом месте, нам надо двигаться дальше, взглянуть на систему Беты Гидры и убедиться, что и там правило подтверждается. Оно подтвердится, конечно подтвердится, но надо доказать всяким заросшим мхом там, на Земле. Я пойду и скажу капитану, что нужно изменить программу полета.

Он запихнул бумажку в карман и торопливо вышел. Я огляделся по сторонам, однако все иллюминаторы были закрыты антирадиационными экранами. Выглянуть наружу не удалось.

Само собой, капитан не стал менять программу; нашей задачей были поиски пахотных земель, а не решение астрономических ребусов. Через несколько недель «Элси» лег на орбиту вокруг Констанс. В результате мы впервые за полет оказались в состоянии невесомости. Невесомости не было даже во время перехода от ускорения к замедлению, мы сделали это посредством разворота корабля без остановки двигателей. Инженеры не любят заглушать факел, если нет времени на капитальный ремонт перед повторным запуском, – все помнят случай с «Петром Великим», который заглушил свои двигатели, не смог запустить их снова и упал на Солнце.

Ощущение свободного падения мне не понравилось. Но если не перегружать желудок, ничего особо страшного в нем нет.