Папа часто говорил о скрытых преимуществах бедности – о науке надеяться только на себя, о закаливании характера, о том, что это учит самому вставать на ноги, помогает выработать характер и все такое прочее. К тому времени как я стал достаточно взрослым, чтобы понимать эти разговоры, я стал достаточно взрослым, чтобы хотеть того, чтобы эти преимущества не были столь неочевидны. Однако, если подумать теперь, он, возможно, и был кое в чем прав. Жила наша семья весело. Мы с Пэтом держали на кухне хомяков, и мама никогда не возражала. Когда мы превратили ванную комнату в химическую лабораторию, девочки поначалу отнеслись к этому неприязненно, однако, когда отец хотел нам это запретить, они уговорили его не делать этого и стали развешивать белье в другом месте, а позднее, когда мы вылили кислоту в раковину и испортили канализацию, мать защищала нас от управляющего.

Только однажды мама была против нашей затеи – это случилось, когда ее брат, дядя Стив, вернулся с Марса и подарил нам несколько канальных червей, которых мы решили разводить на продажу. А когда папа, принимая душ, наступил на одного из них (так как мы не обсудили с отцом своих планов), она заставила нас сдать их в зоопарк, кроме того, на которого папа наступил, – от него уже было мало толку. Вскоре после этого мы сбежали из дому, чтобы записаться в Космический десант – дядя Стив служил сержантом-баллистиком, – и, когда вранье о возрасте не сработало и нас отправили домой, мама не только не ругалась, но все это время, пока нас не было, кормила наших змей и шелковичных червей.

Да, я думаю, что мы были счастливы. Но тогда нам так не казалось. Мы с Пэтом были очень близки и все делали вместе, но мне бы хотелось сказать вот что: быть близнецами – это не идиллия в духе Дамона и Финтия[18], которую вам внушают сентиментальные писатели. Тебя сближает с другим человеком то, что ты родился вместе с ним, делил с ним комнату, ел с ним, играл с ним, работал с ним и, судя по собственным воспоминаниям или воспоминаниям других, никогда ничего не делал без него. Все это сближает, делает вас почти незаменимыми друг для друга, но это вовсе не заставляет вас любить этого человека.

Я хочу сказать все это, потому что с тех пор, как близнецы стали вдруг такими важными особами, о них успели наговорить уйму всякой ерунды. Я – это я; я – это не мой брат Пэт. Я всегда могу различить нас, даже если другие на это не способны. Он – правша, я – левша. И с моей точки зрения, я тот человек, который почти всегда получает меньший кусок пирога.

Я помню случаи, когда Пэт обманом получал оба куска, и это никакое не иносказание, я говорю о конкретном торте с шоколадной глазурью и о том, как брат всех обманул и вдобавок к своему получил мой кусок, заставив родителей думать, что он – это мы оба, несмотря на мои протесты. Десерт, если тебе восемь лет, может быть самым торжественным событием дня, а нам как раз было по восемь.

Я не жалуюсь… хотя даже теперь, после всех прожитых лет и пройденных миль, я ощущаю комок гнева в горле при воспоминании о том, как был наказан: отец и мать решили, что именно я хочу выцыганить две порции десерта. Я не жалуюсь, я просто пытаюсь рассказать правду. Доктор Деверо сказал, чтобы я написал об этом, и я начал с того, что это значит – быть близнецами. Ведь вы же не близнец? Может, конечно, вы и близнец, но сорок четыре против одного – что нет. Даже не разнояйцовый, в то время как мы с Пэтом однояйцовые, что встречается еще в четыре раза реже.

Говорят, что один из близнецов всегда несколько отсталый, – я лично так не думаю. Мы с Пэтом всегда были похожи так же, как два ботинка одной пары. Иногда, когда мы отличались друг от друга, я оказывался на четверть дюйма выше и на фунт тяжелее; затем мы уравнивались. В школе мы получали одинаково хорошие оценки, у нас одновременно резались зубы. Что у него было – так это хватка, не в пример моей, что психологи называют «социальной иерархией». Но все это было неуловимо настолько, что различить было невозможно, а со стороны так и вовсе не было заметно. Насколько я помню, началось это с пустого места, однако развилось в схему поведения, поломать которую не смог бы ни один из нас, как бы ему этого не хотелось.

Может, если бы акушерка первым приняла меня, когда мы родились, именно я бы и получал больший кусок. А может быть, она как раз меня первым и приняла – я же не знаю, как все это началось.

Только не думайте, что быть близнецом, который всегда получает меньший кусок, очень плохо. Чаще всего это хорошо. Ты попадаешь в толпу незнакомых людей, где чувствуешь себя робко и неуверенно, но в паре футов от тебя твой близнец, и ты больше не одинок. Или ты получил от кого-то удар в челюсть, а, пока у тебя все плывет перед глазами, твой близнец ударил его, и победа на вашей стороне. Ты провалился на экзамене, и твой близнец провалил его с таким же треском, так что опять ты не один.

Но не думайте, что быть близнецом – это значит иметь очень близкого и верного друга. Это совершенно не так, и в то же время это нечто большее.

Впервые мы с Пэтом столкнулись с Фондом далеких перспектив, когда этот самый мистер Гикинг заявился к нам домой. Мне он не понравился. Папе он тоже не понравился, и он хотел вытолкать его взашей, однако тот уже сидел за столом с чашкой кофе в руке, потому что мамины представления о гостеприимстве были самые что ни на есть твердые.

Таким образом этому типу Гикингу и было дозволено изложить, что же именно привело его к нам. Он был, по его словам, местным агентом «Генетических исследований».

– Это что еще такое? – резко спросил папа.

– «Генетические исследования» – это научное агентство, мистер Бартлетт. Задача проекта состоит в сборе данных о близнецах. Ведется эта работа в интересах всего общества, и мы надеемся на ваше сотрудничество.

Папа набрал в легкие побольше воздуха и влез на воображаемую трибуну, которая у него всегда была наготове.

– Снова правительство лезет в мою жизнь! Я добропорядочный гражданин: я плачу по счетам и содержу свою семью. Мои ребята ничем не хуже других, и я устал от того, как к ним относится правительство. И я не позволю, чтобы их тыкали, кололи и исследовали, для того чтобы доставить удовольствие какому-то там бюрократу. Мы хотим только одного: чтобы нас оставили в покое и чтобы это самое правительство признало очевидный факт – мои ребята имеют не меньшее право дышать воздухом и занимать свое место под солнцем, чем кто-либо другой.

Отец не был невежественным человеком, просто во всем, что касалось нас с Пэтом, у него срабатывала автоматическая реакция, подобная рычанию собаки, которую часто пинают. Мистер Гикинг попытался было успокоить его, но не тут-то было. Если отец заводил свою пластинку, прервать его было невозможно.

– И передайте этому своему Департаменту контроля народонаселения, что я не собираюсь иметь ничего общего с их «генетическими исследованиями». Что они хотят выяснить? Вероятно, как предотвратить рождение близнецов. А что плохого в близнецах? Вот что было бы с Римом без Ромула и Рема? Ответьте мне! Мистер, да знаете ли вы, сколько…

– Пожалуйста, мистер Бартлетт, поймите, я не связан с правительством.

– Э? А что же вы сразу не сказали? Кто же вас тогда прислал?

– «Генетические исследования» – это агентство Фонда далеких перспектив.

Тут я почувствовал, что у Пэта неожиданно возник интерес к происходящему. Конечно, о Фонде далеких перспектив слышали все, но вышло так, что мы с Пэтом как раз только что сделали курсовую работу по некоммерческим корпорациям, причем использовали Фонд в качестве типичного примера.

Нас заинтересовали цели Фонда далеких перспектив. На его гербе были слова: «Хлеб, пущенный по воде»[19], а на первой странице устава – «На благо наших потомков». Дальше в уставе было напущено море юридического тумана, который управляющие Фонда понимали как указание тратить деньги только на то, на что ни правительство, ни какие-нибудь другие корпорации своих средств расходовать не станут. Того, чтобы предложенный проект был интересен с научной точки зрения и благотворен с социальной, было недостаточно; он должен был быть настолько дорогостоящим, чтобы никто за него не взялся, а возможные его результаты должны были сказаться в столь отдаленном будущем, что это не могло оправдать его в глазах налогоплательщиков или акционеров. Чтобы управляющие ФДП дали проекту зеленый свет, вы должны были предложить нечто такое, что будет стоить миллиард или больше и, скорее всего, не даст ощутимых результатов в течение десяти поколений, если вообще когда-нибудь их даст… что-нибудь типа проекта управления погодой (этим они уже занимаются) или проблемы, куда девается ваш кулак, когда вы разжимаете руку.