2. На ближайшие сутки ограничить питание введением через рот глюкозы с лимонным соком.

3. Грелки к ногам, преимущественно левой, температурой до 39–40 градусов на 1–2 часа.

4. Пенициллин 3 раза в сутки по 300 тыс. единиц на растворе новокаина…

3 марта 1953 года

Великая страна притихла. Работали заводы, шли поезда, читались лекции в университетах, летали самолеты. А «органы» НКВД докладывали о настроениях людей. Ощущение обрушившегося горя было неподдельным. Люди, как это было принято считать, «любили» Сталина. Но никто не знал, любил ли он их… Все как бы стихло. Лишь радио без конца передавало бодрые сводки успехов в народном хозяйстве.

В 10 час. 15 мин. 3 марта консилиум в том же составе, как накануне, доложил Бюро Президиума: «Состояние остается крайне тяжелым… Зрачки узкие, вяло реагируют на свет. При дыхании правая щека отдувается. В правой руке и ноге движения отсутствуют… Временами двигательное беспокойство в левых конечностях…»

А. Л. Мясников в своей неопубликованной рукописи о болезни и смерти Сталина любовь народа к вождю не заключал в кавычки: «С почтой шли трогательные обращения и письма. В адрес консилиума врачей выражалась вера в спасение жизни гениального вождя, отца и учителя, мольба об этом излагалась с акцентом грозного требования, хотя чаще в духе доверия и уверенности в силе советской медицины. Молодые офицеры и красноармейцы предлагали свою кровь для переливания — всю до капли, и некоторые писали, что не колеблясь готовы отдать свое сердце: «Пусть хирурги вырежут мое молодое сердце и вставят товарищу Сталину».

Д. Т. Шепилов, вспоминая о тех днях, коснулся и темы сталинского просветления, о которой остались противоречивые суждения:

— Утром четвертого марта под влиянием экстренных лечебных мер в ходе болезни Сталина как будто наступил просвет. Он стал ровнее дышать, даже приоткрыл один глаз, и присутствовавшим показалось, что во взоре его мелькнули признаки сознания. Больше того, им почудилось, что Сталин будто хитровато подмигнул этим полуоткрывшимся глазом: ничего, мол, выберемся! Берия как раз находился у постели. Увидев эти признаки возвращения сознания, он опустился на колени, взял руку Сталина и поцеловал ее. Однако признаки сознания вернулись к Сталину лишь на несколько мгновений, и Берия мог больше не тревожиться.

Продолжим цитировать фрагменты из медицинских записей.

4 марта

Врачи фиксировали безжалостную эволюцию болезни Сталина:

23. 00. «Дыхательных пауз было относительно немного, и они устранялись механическим раздражением грудной клетки, в этот период кислород не применялся. С 2. 30 снова участились паузы, в связи с чем был применен кислород (2 подушки). После вдыхания кислорода цианоз уменьшился. В целом положение больного стало критическим».

5 марта

Врачи обреченно, но методично, скорее, по инерции пытались что-то сделать. Хотя надежд уже абсолютно не было. Камфора, кофеин, строфантин… Уже несколько раз пришлось прибегать к механическим раздражениям грудной клетки: все чаще наблюдалось выпадение дыхания…

3. 35. «Через каждые 2–3 минуты наступает пауза продолжительностью 4–5 секунд. Двигательное беспокойство в левой ноге и в пальцах левой руки в течение 1–2 минут, но потом исчезло. Дыхание — 27 в минуту, пульс — 108 в минуту. Дан через подушку кислород. Дыхание несколько улучшилось».

11.30. «Внезапно наступили позывы на рвоту. Состояние больного сразу же ухудшилось. Наступило резкое побледнение лица и верхнего отдела туловища. Дыхание стало весьма поверхностным, с длительными паузами. Пульс частый, слабого наполнения. Наблюдалось легкое движение головы, 2–3 тикообразных подергивания в левой половине лица и судорожные толчки в левой ноге…»

Куперин, постучавшись, зашел в комнату, где сидели члены Президиума. Тихо сказал: «Положение угрожающее…»

Все молчали. Лишь Берия, приехавший из Кремля, вновь громко заявил:

— Принимайте все меры к спасению товарища Сталина!

В Москву шли тысячи писем и телеграмм с горячими пожеланиями скорейшего выздоровления товарища Сталина. Люди надеялись на выздоровление вождя. В полдень — вновь консилиум. Результаты докладывают окончательно измученным и измятым членам Президиума, которые по одному, по два выходят в соседние комнаты и засыпают тут же в самых нелепых позах в креслах… Все как бы в полусне и бреду. И как только держались врачи…

12.00. «Расстройства дыхания усилились и были особенно резко выражены во вторую половину ночи и утром 5 марта. В начале девятого у больного появилась кровавая рвота, не обильная, которая закончилась тяжелым коллапсом, из которого больного с трудом удалось вывести…»

12.15. «Дыхание поверхностное, 31 в 1 мин. Пульс 120 в 1 мин. Значительная потливость. Кожные покровы бледны, губы и кисти рук цианотичны… Временами дрожание головы…»

21.30. «Резкая потливость. Больной влажный. Пульс нитевидный. Цианоз усилился. Число дыханий 48 в 1 минуту. Тоны сердца глухие. Кислород (1 подушка). Дыхание поверхностное».

21.40. «Карбоген (4,6 % СО) 30 секунд, потом кислород. Цианоз остается. Пульс едва прощупывается. Больной влажный. Дыхание учащенное, поверхностное. Повторен карбоген (6 % СО) и кислород. Сделаны инъекции камфоры и адреналина. Искусственное дыхание».

Врачи непрерывно делали искусственное дыхание. Тщетно. Приходит момент, когда каждый человек перешагивает невидимую тонкую линию, делящую земное бытие от «того» мира. Никто, даже диктаторы, не могут перешагнуть обратно…

21.50. «Товарищ И. В. Сталин скончался».

Г. Д. Чеснокова:

— Светлана плакала. После смерти Сталина Неговский отошел, а меня Светлана не пускала. Она попросила причесать его. Он был всклокочен и брови в беспорядке. Я причесала брови, потом волосы. Назад зачесывала и немного направо. Волосы у него были не очень жидкие. Потом Светлана обратила внимание, что у него открыты глаза. Я стала закрывать ему глаза, но они никак не закрывались. Тогда я попросила Светлану дать мне пятаки. Она говорит так растерянно: «А у меня нет…» И тогда я еще раз опустила ему веки и долго-долго держала, чтобы глаза закрылись. Потом отпустила, но веки все равно чуть-чуть приподнялись и слегка приоткрыли белки.

Ворошилов плакал. Маленков был спокоен. Берия кричал, носил мундир Сталина, что-то еще на улицу, в машину. «Скорую» он вызывал, чтобы отвезти тело в Кремль.

Потом Чеснокову, по ее словам, напоила чаем Светлана. Она попила и вышла на улицу. Но там стоял Берия. Он схватил врача за руку и, ни слова не говоря, завел в комнату и, как ей показалось, закрыл.

В этой комнате Чеснокова почти сутки просидела без сна, не знала, как ей выйти. За стеной что-то двигали, кто-то говорил. Чеснокова была в шоке.

Потом ей стало совсем невыносимо, она подошла к двери, которая оказалась открытой. Чеснокова вышла на улицу. И прямо в халате, замерзшая, пошла домой. Ее подвезла немного какая-то машина, а так, в основном, все пешком добиралась.

Муж был военный, в командировке. Чеснокова упала на кровать и больше не могла встать.

После всего случившегося она сильно заболела. У нее был нервный срыв, она целый месяц лежала дома, ни с кем не разговаривая. Ей было очень страшно. И после этого она никому ни о чем не рассказывала. Знали о случившемся только муж, Неговский и некоторые врачи.

Снова вернемся к свидетельствам политиков. Сын Никиты Сергеевича С. Н. Хрущев:

— Пятого марта 1953 года отец возвратился домой раньше обычного, где-то перед полуночью. «А как же дежурство?» — пронеслось у меня в голове. Пока отец снимал пиджак, умывался, мы молча ожидали, собравшись в столовой. Он вышел, устало сел на диван, вытянув ноги. Помолчал, потом произнес: «Сталин умер. Сегодня. Завтра объявят». Он прикрыл глаза.

Я вышел в соседнюю комнату, комок подкатился к горлу, а в голове сверлила мысль: «Что же теперь будет?»

Я искренне переживал, но мое второе «я» как бы со стороны оценивало происходящее, и я внутренне ужаснулся, что глубина моих чувств недостаточна, не соответствует трагизму момента. Однако большего не получилось, я вернулся в столовую.