— Ты, кажется, что-то говорил про работу.

В глазах его плясали озорные огоньки.

— Закончу завтра утром. — Сэм кивком указал на сцену:

— Кажется, тебе подают знаки, сахарок. Шоу начинается. — Он снова поцеловал ее в щеку. — Смотри, пой хорошо.

— Я буду петь для тебя. — Присси вскочила и закинула Сэму руки за шею. — Ты пришел, ты действительно пришел! Это так много для меня значит. Я люблю тебя, Сэм Пейт.

— Господи, Присси, — прошептал он ей на ухо, — я тоже тебя люблю. Всем сердцем, кто бы мог подумать, что день выйдет таким удачным, радовалась Присси. Она провела этот день со своей вновь обретенной бабушкой и со своим необыкновенным другом, который вскоре, возможно, станет для нее больше, чем другом. Она была в этом уверена, пока свеча на столе не зашипела. Ветерок, успокоила она себя. Просто сквозняк. Ничто не может испортить сегодняшний вечер.

Сэм насвистывал «Ангельские очи», песню, которую совсем недавно пела для него Присси. Она пела для него, и он это чувствовал, хотя «Голубая нота» в этот вечер была до отказа заполнена людьми. Он был на пути к тому, чтобы влюбиться. Нет, по правде говоря, он уже влюбился. И он справится. Он сумеет сохранить работу и сохранить Присси. Просто надо постараться, чтобы эти две стороны его жизни не мешали одна другой. Беда в том, что в таком маленьком городе, как Саванна, требовалось немало изобретательности, чтобы держать работу отдельно и Присси отдельно. Но живут же как-то другие, и он сможет. Сэм вошел к себе в квартиру, включил свет и оказался лицом к лицу с…

— Папа? Что ты здесь делаешь?

— Тебя жду. — Отец встал. Брюки идеально отглажены, придраться, как всегда, не к чему. — Что, черт возьми, ты делаешь, Сэм?

— О чем ты?

Глаза отца грозно блеснули.

— Навещаешь психически нездоровых людей, ходишь на спиритические сеансы, встречаешься с какой-то нищенкой, которую к тому же воспитывали монахини, и вот, наконец, сегодня отправляешься слушать какую-то местную диву! Ты что, совсем мозги потерял?

— А ты что, за мной шпионишь?

— Я просто слежу, чтобы ты не облажался, и скажи мне за это спасибо. Ты совсем потерял ориентиры. Ты не банкир, ты шут гороховый. — Он прошелся по комнате и, обернувшись к сыну, раздельно произнес: — Еще немного, и твоей карьере бизнесмена придет конец. Твое поведение равносильно самоубийству. Но я этого не допущу. Мы с твоей матерью многим пожертвовали, чтобы сделать из тебя то, чем ты сейчас стал, и ты не поступишь так, как поступила твоя сестра. Ты порвешь с этой ничтожной женщиной. Ты достоин лучшего.

— Присси замечательная женщина, папа. Она напоминает мне бабушку.

— Господи, у Изабеллы было полно тараканов в голове, а эта Присси — явная угроза твоему положению в обществе. Завтра вечером Сойеры устраивают вечеринку, и ты пойдешь туда в качестве кавалера их дочери и будешь сам Мистер Очарование, а этой Присси скажешь, что ты больше не намерен с ней встречаться и вашему роману конец. — Отец прищурился. — И, помимо прочего, ты никому не станешь говорить о своей маленькой проблеме. Или ты уже сказал?

— Нет, эту проблему я держу при себе.

— Ну что же, и на том спасибо. Через час я улетаю обратно в Атланту. Мне пора в аэропорт. Ты сделаешь то, что я сказал. Мы с твоей матерью не для того платили такие деньги за твое обучение в Университете Вандербилта, чтобы тебя затянула на дно какая-то потаскушка.

Дверь за отцом закрылась, и Сэм тяжело опустился в кресло.

— Дерьмо.

Шарлотта держала в зубах пакет с чипсами, еще один пакет с едой был у нее в левой руке, а правой она открыла застекленную дверь — на себя, потом вторую дверь — от себя и проникла в дом. Эти навыки были отработаны ею до автоматизма — еще бы, ведь она всю жизнь прожила в дешевом типовом домике, обшитом серой вагонкой. Экран телевизора не горит, на журнальном столике недоеденная жареная рыба.

— Эр-Эл!

Нет ответа.

— Папа! — Шарлотта похолодела от ужаса. Где он? Что случилось? Может, он впал в ступор из-за депрессии? — Папа! Эр-Эл! Ты где? Ответь мне немедленно, слышишь!

— Господи, неужели человек не может спокойно отлить в собственном доме? — Эр-Эл развернул кресло-каталку. У него удивленно расширились глаза. — Шарлотта?

У Шарлотты сердце готово было выпрыгнуть из груди.

— Кто еще, черт возьми, называет тебя папой? Ты меня чуть до смерти не напугал.

В глазах отца стояли слезы. Он с усилием сглотнул ком в горле.

— Никто больше не называет меня «папа». Но я услышал только «Эр-Эл», остальное заглушил шум сливного бачка.

Он смотрел на нее, а она на него.

— Прости, — выпалили оба одновременно.

— И ты меня, — снова одновременно сказали оба. Затем Шарлотта прикусила нижнюю губу:

— Я виновата, правда. Я не должна была уходить из дома. Ты столькому меня научил. Ты научил меня всему.

— Ты имела право уйти. Нельзя было держать тебя так долго в неведении. — Шарлотта поцеловала отца в голову и положила пакеты на стол. — Пришла покормить старика?

— Какого старика? Не вижу тут никаких стариков. Эр-Эл засмеялся, и его смех прозвучал для Шарлотты музыкой. Этот звук словно растворил темное пятно боли у нее на сердце, которое, как она боялась, теперь уже никогда не удастся вывести. Только теперь она поняла, что избавиться от этого пятна могла лишь она сама.

— Я чуть от всего этого инфаркт не получил, знаешь? — Эр-Эл подъехал к столу и заглянул в пакет. — Видит Бог, пахнет вкусно.

— Это взятка, папа. Похоже, сейчас без взяток никуда. Мне надо с тобой поговорить. И я хочу, чтобы ты меня выслушал. И пожалуйста, сделай то, о чем я тебя прошу. Сделай это для меня.

— Слишком много просьб, моя девочка. О, неужели жареная окра? Ты знаешь, как я люблю жареную окру.

— Из «Магнолия-Хаус». Повар специально для тебя сегодня утром ее приготовил. А вот еще жареные устрицы и гамбо, пальчики оближешь, и еще лимонад, не такой, как в магазине продают в бутылках, а настоящий. — Шарлотта села на диван, взяла отца за руку и посмотрела в его голубые глаза, те самые, которым она верила всю свою жизнь. Теперь она так хотела, чтобы и он ей поверил. — Ты мой папа. Я так и сказала Рейбернам, этим мерзким грязным крысам, хотя ты об этом уже наверняка знаешь. Поверь, я буду благодарна тебе до конца своих дней за то, что ты не оставил меня у этой бостонской ведьмы и ее дружка.

Эр-Эл кивнул и отломил кусочек окры.

— Я тоже так рассудил, и не за что меня благодарить. А то, что ты так прямо и заявила им, что ты была Дешон, Дешон и останешься, я уже знаю. У меня свои источники. — Он подмигнул. — Умница, дочка. А за что ты предлагаешь мне взятку? — Эр-Эл попробовал жареную устрицу и одобрительно поднял бровь. — Классная штука.

— Я договорилась, чтобы ты поехал в Атланту, в реабилитационный центр для больных с травмами конечностей. — Шарлотта подняла руку, заранее отметая все возражения. — Большой Эл приедет сегодня сюда, чтобы тебя забрать, и он будет навещать тебя. Я тоже буду тебя навещать. Ты и глазом моргнуть не успеешь, как начнешь ходить. Там хорошие врачи и самое современное оборудование. А ты заслужил все самое лучшее.

Эр-Эл отложил жареную устрицу. Плохой знак, поняла Шарлотта.

— Не бывать этому, девочка. Я не возьму твоих денег.

«Магнолия-Хаус» — твое наследство.

Черт. Что теперь? План «Б»? Да только не было у нее никакого плана «Б» наготове. План «А» казался ей вполне убедительным и работоспособным.

— Я… я нашла колье, — вымолвила Шарлотта.

Эр-Эл не донес устрицу до рта. Вот это было уже хорошим знаком.

— И это не наследство. Это кровавые деньги. — По крайней мере тут ей лгать не пришлось. — Деньги, которые и Уильяму стоили жизни. Деньги, к которым я не хочу прикасаться. Колье будет продано, и деньги пойдут тебе на лечение, а то, что останется, я отдам на благотворительность.