— Я знаю, — ответил Натан. — Я видел вас прежде. Сначала я был здесь невидимым, потом стал походить на призрак — сделался как бы прозрачным. А сейчас я реален, как никогда прежде в вашем мире.

— Я чувствовала тебя. Ощущала, как ты наблюдал. Когда мы пошли в лабораторию, ты последовал за нами. Это было несколько месяцев назад. Сколько времени ты здесь провел?

— Я прихожу и ухожу. Во снах. То есть я путешествую сюда во сне. Наверное, в моем мире и время течет иначе: я был с вами в лаборатории вовсе не так давно.

— Откуда ты знаешь наш язык?

— Понятия не имею. Просто знаю, и все. — Во сне Натан говорил легко и свободно, как будто на родном языке.

— Зачем ты пришел ко мне? — спросила Халме.

— Я просто здесь очутился. Я не властен выбирать сам — и ничего не могу поделать. Я лишь куда-то отправляюсь — и в итоге могу оказаться где угодно. Не думаю, что мои перемещения случайны, однако я не понимаю, как они происходят. Я хотел попасть сюда и нашел в своем сознании точку, куда я отправляюсь во сне, — проход. И все же я не представляю, как попал именно в ваши покои. Честное слово. — И добавил: — Я вовсе не хотел помешать вам принимать ванну.

— Ерунда, — отозвалась Халме. — Я уже закончила. В любом случае я рада. Рада, что ты пришел. Если это модель, то она предопределена. Мой брат верит в закономерности. Он говорит, что все миры переплетаются, образуя Великую Модель, и если ты обладаешь силой, можно их изменить, обвить вокруг своей воли.

— Ваш брат… Грандир?

— Разумеется, его ты тоже видел. Он будет счастлив встретиться с тобой… — Халме замолчала. Свет в ее глазах померк.

— Я пришел к вам, — сказал Натан.

— Он рассердится, если узнает, что я скрываю от него нечто подобное. Вроде тебя.

— А он… он что, становится жестоким в гневе?

— Нет. — Казалось, вопрос Натана ее удивил. — Грандир никогда не бывает со мной жесток. Он ни за что меня не обидит. Но его гнев… ужасен. Я чувствую его внутри себя, он клубится там, заволакивает все тьмой… Брат отдаляет меня, отрывает от себя. Я не могу перенести этого. Он нужен мне, чтобы было кому любить меня.

В ее признании звучало что-то детское — даже на слух Натана. Он решил не рассказывать Халме, что ее брат уже знает о нем — шпионит за ним через звезду, которая на самом деле вовсе не звезда. Натан не был уверен в том, что Грандир хороший человек, зато точно знал, что правитель безжалостен и могуществен — слишком могуществен, чтобы он, мальчик, мог с ним совладать, а просить у него помощи — значит позволить взять над собой верх. Натан осознавал, что одержать верх должен он сам. К тому же Грандир имел какую-то цель, вынашивал некий план — быть может, уже теперь он изгибал Великую Модель всех миров вокруг себя, подчиняя их. Натан, будучи лишь крошечной частицей этой модели, все же не собирался покоряться.

— Вы можете не рассказывать ему обо мне, — робко предложил он, — если не желаете.

— Он обязательно узнает, — отозвалась Халме. — Он читает мысли.

— Только не ваши, — с неожиданной уверенностью сказал Натан, вспомнив, как Грандир не посмел прикоснуться к Халме у клетки с гномонами, хотя и попросил ее отойти, — до тех пор, пока ни в чем вас не подозревает. Он не станет вторгаться в ваши помыслы. И вам это известно.

— Да-а, — медленно протянула она. — Верно. И все же…

— Мне нужна ваша помощь. Прошу вас! Я должен кое-что осуществить здесь, а вы можете мне помочь. Только вы. Я знаю: потому я и оказался у вас. Как вы сказали, все было предопределено.

Халме присела на изогнутый диван и жестом пригласила Натана последовать ее примеру. Она казалась почти решительной и в то же самое время полной сомнений — как человек, пытающийся вести себя храбро вопреки собственной природе.

— Расскажи мне все, — попросила она.

Разумеется, Натан не стал делиться с Халме всем, что знал. И все же он рассказал ей о том, что Санграаль пребывал в его мире, и о том, как сосуд был послан туда для сохранности, потому что неосальванисты и им подобные могли похитить чашу, останься она в этом мире, и сотворить Великое Заклинание, допустив какую-нибудь ошибку. («Великое Заклинание, — заметила она. — О да. Великое Заклинание, чтобы изменить Великую Модель. Я знаю».) Натан объяснил, как в его мире вор похитил чашу и отправил ее назад, а теперь из-за этого власти несправедливо арестовали его подругу. Чтобы выручить ее и обеспечить сохранность самого Грааля, теперь ему необходимо вернуть чашу. Натан старался не вдаваться в сложные объяснения и надеялся, что говорит правду. Более того: некой необъяснимой гранью инстинкта он чувствовал, что говорит правду. Натан был уверен, что Кванжи Лей хороший человек, однако ее могли ввести в заблуждение или просто использовать в целях организации, в которой она состояла. Что бы ни говорила тогда Кванжи, мальчик не верил ни в то, что заклинание можно свалить в беспорядочную кучу, ни в то, что его способны применить люди, не имеющие представления о его сути. С тем же успехом сумасшедший мог попытаться создать атомную бомбу в собственном гараже. Стараясь придерживаться этой мысли, Натан вглядывался в лицо Халме: каким-то необъяснимым образом оно казалось выразительным и непроницаемым одновременно — возможно, мальчик просто не знал, что именно оно должно выражать. Вероятно, то был лишь эффект легкой диспропорции, необычных особенностей ее черт. Натан смутно догадывался, что Халме вела напряженную внутреннюю борьбу с собственной природой, слабостью или инертностью, изо всех сил пытаясь стать такой, какой никогда не была.

Наконец она промолвила:

— Я могу помочь тебе. И помогу. Но это очень трудное дело для такого маленького человека. В вашем мире дети часто выполняют подобные задания?

Натану вспомнились прочитанные книги и их герои: Колин и Сьюзен Певенси, Гарри Поттер, Лайра Белакуа и множество других.

— Постоянно, — сказал он.

Весь вечер Анни не находила себе места. Мысли то и дело возвращались к Майклу и их поцелую — обычно в самое неподходящее время, от чего она чувствовала себя неловко и слегка виновато: ведь у нее было много более серьезных поводов для беспокойства. Анни позвонила Бартелми; как всегда, добродушный и невозмутимый, он немного развеял ее опасения.

— Против детей имеются лишь косвенные улики, и без получения признания или новых доказательств полиции будет нелегко продвинуться в этом направлении. Кроме того, свидетели в своих показаниях однозначно указывают на карлика — а ребята слишком высоки, чтобы подходить под это определение. Мне кажется, что, если чашу удастся вернуть, они замнут дело. Доверься Натану. Ему не занимать ни смелости, ни решительности. К тому же он очень умен, что никогда не помешает. А где он?

— Лег спать, — просто ответила Анни.

— Ясно.

Анни заглянула к сыну около восьми: мальчик спал на боку, полностью одетый, даже в ботинках. Она хотела было снять с него обувь, но передумала, вспомнив, что в сновидениях он носит то же, что и в этом мире. Наверно, ему не понравится скитаться по чужому миру босиком. Анни ограничилась тем, что укрыла сына одеялом и задернула на окне занавески, а потом крадучись вышла, оставив Натана в объятиях сна — что бы там его ни ожидало. Она не стала звонить в полицию, и оттуда никто не беспокоил; впрочем, Побджой, несомненно, объявится утром. Примерно в полдесятого позвонила Лили Бэгот — чтобы сообщить, что их с Хейзл наконец отпустили домой. Девочку ни в чем не обвинили, а адвокат сказал примерно то же самое, что и Бартелми, только не столь миролюбиво. Лили, похоже, уже была на пределе: слезы перемежались со вспышками ярости. На предложение Анни прийти к Бэготам Лили ответила вежливым отказом и, поблагодарив за участие, сообщила, что Хейзл хочет поговорить. В трубке тут же послышался взволнованный голос девочки. Она спрашивала, дома ли Натан.

— Он тут, — ответила Анни. — Только сейчас он не может подойти к телефону. Он… отправился разыскивать Грааль, чтобы вернуть его.