— Ты тоже думаешь, что я его взял? — воскликнул Натан, моментально сообразив, на что намекает Анни.

— Конечно, нет. Хотя если бы мы вернули его, то они наверняка бы все забыли.

— А как же убийство?

— Они сами себя убедили в том, что это был несчастный случай, — объяснила Анни. — Забудь об убийстве. Все дело в чаше… Мне нужно позвонить инспектору. Он сказал, что хочет сразу с тобой увидеться.

— Нет. Мама, прошу тебя. Я смогу достать чашу, если ты дашь мне немного времени. Я почти уверен, что знаю, где ее искать. Карлик отослал ее обратно, в другой мир…

— Обычно миры — большие пространства, — заметила Анни. — Где именно ты станешь искать?

— Прежде чем оказаться здесь, чаша была спрятана в одной пещере — по крайней мере так говорят. Я уверен, что ее вернули туда. Это подходящее место. Если бы я достал ее и вернул в «Сотбис», они бы отпустили Хейзл? Ведь тогда получится, что никакого преступления не было?

— Думаю, это будет зависеть от того, как в «Сотбис» и в семье графа отнесутся к произошедшему, — неуверенно произнесла Анни. — И, разумеется, в полиции. О боже! Ведь если ты вернешь ее, тогда они точно решат, что вы ее взяли.

— Не важно, — отозвался Натан, — Пусть думают, что хотят.

Он уже поднимался по лестнице в свою комнату. Анни крикнула ему вслед:

— Что ты собираешься делать?

— Спать! — донесся сверху ответ сына.

Ему никогда не удавалось спать — или видеть сны — по приказу. Но теперь он должен — просто обязан. Он представил, как Хейзл сидит в комнате с серыми стенами, вжавшись в стул, а безликий полицейский швыряет ей в лицо обвинения. Это была не самая расслабляющая картина. Попытки уснуть пока оказывались безуспешны: он должен найти в своем сознании точку, слабое место, трещинку, через которую проскальзывает его присутствие, устремляясь Отсюда Туда. Падающая тьма, испещренная звездами, окруженная вращающимися планетами. Натан мысленно потянулся — не наружу, а внутрь, все время внутрь, глубоко в себя. Мальчику вдруг начало казаться, что в голове у него существуют огромные пространства, словно то, что скрыто внутри, превосходит размерами то, что снаружи. Над расселинами подсознания залегли темные тени, а откуда-то сверху лился яркий белый свет; лучи его устремлялись вниз подобно божественному явлению. И тогда он нашел то, что искал, далеко слева. Натан не понимал, видит он или слышит это нечто, но оно было там, позади глазного яблока, — какой-то чужеродный лоскуток. Он показался мальчику синеватым, хотя оказалось непросто судить наверняка, и полным снежных хлопьев, вспыхивающих и гаснущих, как помехи на телеэкране. Натан изо всех сил мысленно потянулся, стараясь разместить все свое существо внутри, изливая себя в эту каплю иности. И мгновенно — как ему показалось — очутился во сне.

Сначала, должно быть, он спал без сновидений, потому что вынырнул в реальность из краткого мига забытья. Потом Натан понесся вниз по крутящемуся тоннелю, попутно пытаясь определить, проносится он мимо тех же планет и галактик, что и в прошлый раз, — или уже иных. Мальчику пришло в голову, что тоннель похож на некую червоточину — если, конечно, представить, что червоточина может соединять не только различные точки пространства, но и пространства в различных мирах. Мимо промчалась планета, красная от окутавших ее бурлящих газов; под ногами — если таковые имелись у сознания — бушевали бури масштабов целых континентов, громадные кольца стремительно неслись на него. Вдруг впереди выросла стена — холодная мертвенная поверхность, испещренная кратерами, словно мир покрыла запущенная угревая сыпь. Но и она промелькнула, уйдя в сторону, — и все еще больше ускорилось. Звуки слились в неясный пульсирующий гул, словно далекий вой ветров, хотя Натану почудилось, что, если замедлить движение, можно расслышать в этом шуме музыку. Потом ослепительно вспыхнул свет, заставив мальчика зажмуриться, последовал беззвучный удар: он всем телом столкнулся с атмосферой, местом назначения и собственной сущностью.

Открыв глаза, Натан огляделся. Теперь он почувствовал себя еще более реальным, чем когда-либо прежде, и ощутил эту разницу моментально: как будто его собственный мир был неким сном, а здешний — реален. Натан осознал, что больше не сможет перемещаться с места на место: он застрял. Застрял в самом себе, скованный реальностью. Наверно, он должен был почувствовать ужас, однако мальчик слишком увлекся размышлениями о том, куда угодил.

Натан оказался в какой-то сложной системе сообщающихся круглых комнат. Он сидел на изогнутом диване в самой большой из них; на полу лежал круглый коврик, а вокруг в непроизвольном порядке были расставлены различные любопытные предметы мебели — тоже круглые, или изогнутые, или каплевидные. В помещении не было внешних окон: свет, как обычно на Эосе, переливался оттенками розового, абрикосового и бирюзового, наполняя ими все вокруг. В соседней комнате стояло некое подобие кровати; еще из одной, отгороженной щитом из рельефного стекла, доносились звуки бурлящей, пузырящейся и плещущей воды. «Похоже на спальню, совмещенную с ванной, — подумал Натан. — И в ванной кто-то есть». На миг едва не возобладал инстинкт спрятаться — только теперь мальчик уже не мог этого сделать. Теперь Натан находился здесь, реальный и беспомощный.

Он почти не удивился, когда стеклянная загородка отъехала и из ванной вышла Халме.

На ней был свободного покроя халат, по странному совпадению тоже не застегнутый, как и тюремное одеяние Кванжи. Все тело Халме светилось золотистой нежностью и обладало всеми подобающими выпуклостями и ложбинками, а из-под мягкого покрова кожи и плоти не торчали косточки. Натану она показалась похожей на статую в стиле арт-деко, что он как-то видел у Ровены в магазине: неестественно высокая и стройная, удлиненная до неимоверного совершенства. Мальчик судорожно вздохнул, не в силах оторвать взгляд, забыв о смущении: так обычно любуются красотой, но не женственностью.

— Извините, я…

— Кто?.. — Халме запахнула халат — чисто машинальным движением. Она тоже не могла оторвать взгляда от Натана. Глаза ее, очень темные, посверкивали искрами скрытых цветов. — Кто ты? Как ты сюда попал?

— Меня зовут Натан.

— Ты очень маленький. Какой ты расы — и с какой планеты? Ты беженец? — По ее встревоженному и озабоченному виду Натан понял: она боится заражения, которое переносят беженцы.

— Я человек, — ответил мальчик. — С Земли. Это далеко отсюда: в другой вселенной.

Халме слушала его, не перебивая, и Натан продолжил:

— Я маленький, потому что мне тринадцать лет. Я еще расту. Вообще-то я не такой уж и маленький для своего мира, там люди ниже. Но я еще подрасту. Для своих тринадцати я высокий.

Ее лицо преобразилось, смягчившись. Потрясение миновало.

— Ты ребенок, — осознала Халме. — Верно? Ты хочешь сказать, что ты ребенок?

Натану вспомнились слова Эрика о том, что здесь дети не рождались много сотен лет. И… еще о том, что Халме безуспешно пыталась зачать, пока магия не сделала ее чрево бесплодным.

— Да, — ответил мальчик.

Халме захлестывали чувства; по лицу словно пробегала рябь, каждый раз меняя его выражение. Она подошла ближе, потянулась и дотронулась до него, коснулась щеки.

— Ты мог бы быть моим сыном. Не так уж ты отличаешься от нас. Лицо у тебя… неправильное. Не той формы. Слишком короткое и широкое, слишком низко вот здесь, — она провела пальцем по его брови, — и все же мне ты кажешься красивым.

Натан отметил про себя, что Халме поверила ему без всяких расспросов, без тени сомнения.

Мальчик смущенно заметил:

— Я тоже думаю, что вы красивая.

— Правда? Всю жизнь люди говорили мне, что я красива. Моя красота живет своей жизнью — жизнью прославленной и легендарной, к которой я не имею отношения. Но ведь ты прибыл из другого мира, где люди выглядят иначе, — из мира детей, и даже ты считаешь меня красивой. Думаю, в первый раз это для меня что-то значит. — Халме улыбнулась, и Натан вдруг осознал, что никогда прежде не видел, чтобы улыбка озаряла ее лицо. — Меня зовут Халме.