— Желтый означает предупреждение, — неожиданно сообщила Хейзл. — Так мне говорила прабабушка. Для некоторых животных лютики даже ядовиты.

Стоило путешественникам войти в Темный лес, как на несколько минут склон холма заслонил солнце; сразу показалось, что все здесь не такое зеленое, вокруг больше гнили, мертвой листвы, замшелых останков давно упавших деревьев. Как всегда, пение птиц смолкло; на друзей набросилась туча мошкары. Когда они спустились еще ниже и глубже в лес, белая футболка Хейзл внезапно ожила, зашевелившись стаей крылатых муравьев. Натан попросил Лесовичка подождать и принялся стряхивать насекомых, но те все продолжали кружить вокруг девочки: темная одежда Натана их вовсе не привлекала. Надоедливые преследователи отстали, лишь когда маленький отряд преодолел значительное расстояние. До места добрались незаметно — пока Натан искал вокруг знакомые приметы. Впоследствии он долго гадал: то ли деревья слегка передвинулись, то ли теперь все выглядело иначе оттого, что время дня было не столь позднее, а лето, напротив, стояло в самом разгаре, — ведь лес преображается с каждым месяцем, каждым часом. Нынче солнце светило ярче, и в его лучах выступы древних стен казались низенькими и почти незаметными. Натан подошел к обвалу, намереваясь спрыгнуть вниз.

— В прошлый раз мы слишком задержались, — напомнил ему Лесовичок. — Я ухожу. Если вы останетесь, то столкнетесь с плохими воспоминаниями, злыми духами.

— Мы справимся с ними. Теперь у нас есть железо.

Натан достал из ворота толстовки подкову. Лесовичок подошел поближе и протянул к ней коричневый пальчик, однако тут же отскочил, как будто и на него железо плохо влияло.

— Железо сильное, — заметил он и, мелькнув словно тень, в один миг скрылся среди деревьев.

— А сами мы отыщем дорогу домой? — спросила Хейзл.

— Гувер нас выведет, — сказал Натан. — В любом случае лес не такой уж большой. Достань подкову и держи ее крепче.

Опасливо озираясь, Хейзл последовала совету друга. Натан соскользнул в неглубокий обрыв и начал разгребать волокнистые корни, царапая землю ногтями; слишком поздно ему пришло в голову, что стоило прихватить совок. Снова, как и в прошлый раз, пальцы коснулись металла. Натан рассудил, что это вполне может быть железо, и тут же задумался: оказалось оно там случайно или специально — чтобы отгонять тех, что шепчутся вокруг. Мальчик расчистил от земли часть вмурованных в камень прутьев; он не сомневался, что виднеющаяся за ними темнота — полость, а не почва.

— Натан! — позвала Хейзл.

Сначала девочка вглядывалась вниз, опустившись на колени; теперь она вскочила и смотрела в противоположном направлении. У Гувера шерсть на загривке встала дыбом, верхняя губа поднялась. Из собачьей глотки донесся низкий, незнакомый рык. Мертвенный ветер налетел на друзей, шевеля прошлогодние листья, задевая свисающие ветви и торчащие сучки. Вместе с ним пришло шептание — шипящее и едва слышное, наполняющее головы словами, которых люди не желали понимать.

— Не отпускай Гувера далеко! — взмолился Натан. — Держи подкову перед собой!

Шорох движения смолк, подобравшись к друзьям на расстояние каких-нибудь двух ярдов. Натан надеялся, что железо отпугнет тварей, обратит их в бегство. Но нет: окружив путешественников плотным кольцом, те принялись гневно (мальчик буквально чувствовал этот гнев) ворошить прелую листву, шептать множеством голосов. Он вспомнил, как выглядят крошечные щели их ртов, представил, как они движутся, произнося слова на языке, которого сами гномоны не понимали — лишь бездумно повторяли отголоски какого-то давнего впечатления, эхо чужих мыслей.

— Тебе придется сдерживать их, — сказал он Хейзл. — Я должен копать дальше.

— Мне все это не нравится.

— Они не подойдут слишком близко к железу.

— Мне в самом деле это не нравится. — Побледневшая Хейзл вцепилась в холку Гувера что было сил — не столько чтобы сдержать пса, сколько для уверенности.

Натан снова принялся за работу. Казалось, прошло сто лет, Мальчик пришел к выводу, что человеческие руки не приспособлены для копания. Хейзл без конца твердила «поторопись», Гувер не переставал сдавленно рычать, а гномоны теснились вокруг и шептали; едва заметной рябью в воздухе, дрожью в листве над друзьями нависала угроза. Справа от зарешеченного окна Натан нащупал некое подобие двери — малюсенькой дверцы под рассыпающейся перемычкой. Древесина почернела и сгнила: Натан легко пробил ее рукой. Как он и ожидал, за дверью оказалась пустота — видимо, это была камера или давным-давно заброшенное подземелье, на века похороненное под слоем земли и камней, а теперь обнаруженное благодаря падению дерева и его, Натана, собственноручным раскопкам. В радостном возбуждении от находки мальчик уже почти не замечал гномонов. Привалившись к трухлявой двери, он старался как можно быстрее очистить ее от земли.

— Здесь что-то есть, — крикнул он Хейзл. — Какая-то тюремная камера…

Внезапной волной нахлынул настойчивый шепот, так что целую минуту Натан раздумывал, стоит ли продолжать раскопки; и в тот самый миг послышался другой звук: скрежет, постукивание, царапанье по дереву. Точно так же, как мальчик копал снаружи, чтобы попасть внутрь, некто копал изнутри, стремясь выбраться наружу, — кто-то или что-то. Натан отпрянул, и кружащие гномоны отшатнулись от куска железа, висящего у него на шее. Он вскарабкался вверх по обвалу — назад, к Хейзл и Гуверу: теперь все внимание собаки сосредоточилось на том, что приближалось к ним из подземелья. Пес дважды коротко, повелительно пролаял. Натану вспомнились рассказы Лесовичка о доносившемся из-под земли грохоте.

— Может, это была не такая уж блестящая идея, — признал он.

Тут земля словно взорвалась; во все стороны полетели комья почвы и деревянные щепки, и из пустоты вырвалась фигура. Друзья увидели ее лишь мельком, однако она со всей определенностью походила на человеческую или почти человеческую: существо футов четырех роста было покрыто густым мехом — или это была часть одежды? Повернув голову, оно на миг глянуло на детей; Натан успел рассмотреть лицо, столь густо заросшее бородой и бакенбардами, что кожи почти не стало видно. Глаза от дневного света сузились, превратившись в темные щели. Потом существо развернулось и с невероятным проворством исчезло в лесной глуши. Гномоны стаей устремились за ним.

— Такого просто не может быть, — наконец выговорила Хейзл. — То есть я хочу сказать, что никто не мог остаться в живых, будучи захороненным заживо. Это просто невероятно.

— Надеюсь, он не пропадет, — заметил Натан, — кем и чем бы он ни был.

— И что нам теперь делать?

— Полагаю, возвращаться домой. — После пережитого волнения навалилась слабость. Ребята наконец приходили в себя: дыхание, прежде частое от нервного напряжения, сделалось ровнее. Гувер, повесив одно ухо, навострил другое в ожидании дальнейших указаний.

— Домой — это здорово, — согласилась Хейзл.

Друзья отправились к Натану, чтобы выпить чаю и обсудить в Логове события дня. И лишь придя к себе домой, Хейзл спохватилась, что не вернула прабабушкины подковы на место. Ничего страшного, уверяла она себя; прабабушка не заметит. Конечно, можно было еще раз сбегать к Натану и забрать подковы, но ведь у нее столько невыученных уроков! Анни всегда настаивала на том, чтобы Натан делал домашнее задание на понедельник в пятницу вечером или в субботу утром, а Лили Бэгот была хотя и любящей, но менее скрупулезной матерью. В итоге, когда Натан перешел в другую школу, Хейзл некому стало подстегивать, и она частенько откладывала уроки на воскресный вечер.

Девочка сидела за письменным столом спиной к двери, углубившись — или, по крайней мере, пытаясь углубиться — в сочинение по истории; громко включив плеер (наушники вбивали «Lemonjelly» непосредственно в головной мозг), она не расслышала, как кто-то вошел. Чья-то рука схватила Хейзл сзади за шею; с нее сорвали наушники и резко развернули в кресле. Девочка увидела прямо над собой лицо Эффи Карлоу. Со столь близкого расстояния казалось, что лицо это состоит лишь из крючковатого носа и злых глаз. Внезапный испуг отступил, освобождая место одному страху.