Доведя девчонку до состояния, в котором одно прикосновение ведет к взрыву, он спустился на лестничный пролет и уселся верхом на перила. Она, пошатываясь от головокружения, набросила на перила пальто и легла на них животом, свесив ножки по обе стороны. После чего с визгом съехала вниз, на призывно торчащий жертвенный кол. Снайперское попадание, несколько финальных судорог – и эхо Ее крика мячиком поскакало по ступенькам... Стоголосый подъезд вздрогнул, опасливо притих на полминуты, потом снова взялся за свое.

– Ну, хоть ботинки! Хрен с ним, с пальтом, ботинки хоть сними...

– Солнышко! Ну, где же ты? Кофе уже остыл!

– ...кандидат от фракции народовластия... бу-бу-бу...

– Ы-ы-ы-ы-ы-ы... (детский рев, часть вторая).

– Алло! Алло! Что ты говоришь? Завтра? На Китай-городе? Хорошо. Завтра, на Китай-городе, в восемь... В семь? Нет, в семь у меня встреча... Ну, не могу я в семь! Ну, хорошо, в семь... Или в восемь? Хорошо, в семь, на Китай-городе, завтра...

– Джеки, бессовестная тварь! Ты что наделал! Прямо на паркет! Ты что, не мог до ванной дойти? Не смей рычать на мать!..

– Кле-о-о-о-н ты мой опавши-и-и-ий... (хор).

– Душенька, на полке только корвалол! Он мне не помогает, ты же знаешь... Нет, не помогает... Где посмотреть? На которой? Над хлебницей? Над хлебницей я уже смотрел. В ванной? На полке? Хорошо, иду... Милицию надо в шестнадцатую вызвать... Ни дня покоя от них... Вот, и бабы у них уже орут... Или это в парадном, не дай Бог...

– Я все понял. У тебя – любовник. И ты ему верна. Ты! Ему! Верна! А месячные – отговорка! Что ты мне покажешь? Что покажешь? Чтооо?! Нет, на это я не хочу смотреть. Хорошо, я тебе верю. Спокойной ночи...

– У тебя совесть есть или нет, я тебя спрашиваю?! Докачалось? Ну, слава Богу. Почему телефон не гудит? Чего подождать? Я уже три часа жду! Пять минут? Знаю я твои пять минут!..

– А жопа-то, жопа! Ну, иди, иди сюда, прыгай ко мне из ящика!..

– Вам, бабам, не угодишь. И так плохо, и эдак...

...Они сидели, обнявшись, и слушали, как засыпает огромный дом. Отжурчали умывальники, отшипели души, отгомонили унитазы. Стихли голоса, пение и крики. И тогда из наступившей тишины медленно, страшно выползли два незамеченных прежде звука. Оба шли из-за одной двери. Оба были монотонны. Первый – писк, на языке телевизоров означающий: «не забудьте меня выключить». Второй – хрип умирающего человека.

Расслышав эти звуки, оба вскочили с места. Пара фраз – и каждый занялся своим делом. Он принялся ломать дверь, Она заколотила в соседнюю.

Через полчаса старик, хрипящий на полу в метре от телефона, был выведен из шока и увезен в больницу бригадой «Скорой помощи». А наших героев попросили подождать приезда родственников, чтобы не оставлять без присмотра сломанную дверь.

Утомленные любовью и неожиданными приключениями, они легли на первый попавшийся диван и, обнявшись, заснули. Они не видели, как мохнатый клок темноты за окном спрыгнул с подоконника, хлопнул кожистыми крыльями и смешался с толпой утренних ворон.

– Семь.

– Король.

– Еще семь.

– Король.

– Король.

– Семь.

– Отбой.

– Ага...

Баста перевернула карты и переглянулась с Копушей. Та ответила своим коронным взглядом – оливки в собственном соку, без косточек.

– Девятки есть? – спросила Баста.

– Ну, ну, полегче! – возмутился Клещ. – Хорош болтать!

Тапир шмыгнул одобрительно. Не хрен, мол, переговариваться. Все-таки, два на два играем...

– Ладно, мальчики... – Баста обмахнулась картами, как веером. – Ловите девятку.

– Валет, – буркнул Тапир.

Копуша томно пошевелилась. Стало понятно, что валеты у нее водятся, и не один.

– Еще девятка, – бросила Баста.

– Туз.

– Копуша, огонь!

– Вот, – Копуша неловко разложила своих мальчиков.

– Блядь, – сказал Тапир.

– Нет такой карты, – сказала Баста.

– Беру.

– Отлично. Копуша, вали Клеща.

Копуша застенчиво положила на стол туза. У нее оставались еще две карты. Тузы, конечно, с козырным. Копушиным тихим омутом был ее фантастический пер в картах.

Клещ, понятно, взял и этого туза, и следующего, и, наконец, козырного. После чего Баста бросила в Тапира тремя дамами. Мужики пролетели со свистом.

– Вперед, мальчики. А мы пока накатим по маленькой.

Баста налила всем по глотку водки. Копуша застенчиво смотрела на Клеща, который снимал брюки. Тапиру повезло больше, у него оставалась в запасе майка. Девочки сидели почти одетые, расставшись только с мелочевкой.

– И почему мужики так любят семейные трусы?. задумчиво спросила Баста, уставившись на Клещевы ромашки. – В нормальных хозяйство не помещается?

– Не-а, – приосанился Клещ, положив одну бледную ногу поверх другой.

– Щас поглядим, – улыбнулась Баста. У нее была чудесная улыбка, которая отбеливала любую сальность, вылетающую из этого видавшего виды ротика.

Однако следующую партию девочки продули. Потом еще одну. Баста улыбалась, расстегивая кофту. Копуша сидела пунцовая, смотрела в пол и стеснялась своей огромной груди. Тапир так и прикипел к ней глазенками. Клещ спрятался за картами, и только на лужайке с ромашками появился бугор, будто некий крот решил выбраться на волю.

Дед вздохнул и затих. Три австралийца по радио лечили весь мир от лихорадки, подхваченной в субботу вечером. Баста открыла еще бутылку водки и разлила всем по щедрой дозе.

– Ну, что, – сказала она. – Ва-банк? На все оставшиеся тряпки?

– Запросто, – сказал Клещ, готовый расстаться с трусняком хоть сейчас.

Копуша и Тапир переглянулись. Неизвестно, о чем подумала Копуша, но по тоскливому взгляду на дверь стало понятно, что ей очень хочется в ванную. Тапир, который при одежде был вальяжен и осанист, голым становился похож на тесто, из которого можно скатать и выпечь двух, а то и трех поджарых, мускулистых Клещей.

Выпили, сдали карты.

Партия пошла вяло. Сказывалась водка и отвлекающие моменты. Отбой шел за отбоем, пока Баста и Клещ не остались с пустыми руками. Тапир, у которого на руках было форменное говно, обреченно пошел с непарной бубновой десятки. Баста, которая неплохо считала карты, была очень удивлена тем, что Копуша ее взяла. Она выразительно поглядела на подругу, но промолчала. И уже не удивилась, когда Копуша прибрала к рукам остальной мусор, от которого могла отбиться с закрытыми глазами.

Сказано – сделано. Девочки сняли с себя то, что оставалось. Копуша скукожилась, положив ногу на ногу и прикрыв грудь руками. Баста сидела, откинувшись назад, по пляжному грелась под взглядами. У нее был красивый живот, шелковистый пах и стройные ножки.

– Ну, что, – сказала Баста, – так и будем сидеть?

– А что, – хихикнул Тапир, – хорошо сидим.

– Никто не предложит дамам выпить? И вообще то, не жарко здесь.

– Сами, чай, не в шубах сидим, – сказал Клещ и зачем-то снял трусы. Открылся мускулистый, жилистый солдатик, стоящий по стойке «вольно» в ожидании команды.

Тапир, стесняясь того, что остался одетым, завозился с бутылкой. Кое-как разлил еще по одной, уселся обратно и неловко стянул майку через голову.

Выпили. Дед вздохнул опять. По радио пел Азнавур.

– Ну, кто с кем целуется? – лениво промурлыкала Баста. Ей нравились оба – и Клещ с его напором, и Тапир, который ласкался по девичьи нежно. Ей вообще нравились мужики, она в каждом умела отыскать вкусное зернышко.

– Пусть Копуша выберет, – неожиданно буркнул Тапир.

– Ух, ты, – удивился Клещ. – А что, это идея.

Бедная Копуша оказалась в центре внимания и поначалу съежилась еще больше. Но потом, как это случается с иными скромницами, соскучилась стыдиться и встала во весь рост. Огромные груди ее молча показали на обоих – левая – на Клеща, правая – на Тапира.

Копуша была дама роскошная. Иное слово просто не приходила на ум. Даже поклонник юнисекса отвлекся бы от стриженой под мальчишку воблы, увидев такую спелую красотищу.