— Так вот кого мне приходится играть, — засмеялся Ольховцев, и, почерпнув из корчаги рюмкой водку, протянул ее Астафьеву. — Тогда давай выпьем за знакомство, мой герой.

Юрию показалось зазорным отказаться от такого предложения. Еще подумает актер, что он его не уважает.

— Давай.

— Первый раз имею такое счастье пить с прототипом своего героя, — продолжил свой рассказ после выпитого актер.

Астафьев пожал плечами, тоже выпил, как обычно, одним глотком.

— Не уверен, что это столь большое счастье.

— Почему? Теперь я вижу, как я буду играть процесс пития водки. Для русского человека это очень важно.

Астафьев с этим не согласился.

— Да, нет. Это не зависит от характера, скорее от организма. Один мой, очень героический коллега, майор Колодников, так вот он ее пьет мелкими глотками, при этом морщится, давится. Со стороны смотреть страшно, всех нас самих чуть не рвет при виде этого ужаса. А я по сравнению с ним просто щенок. Он такие дела рсскручивал.

Ольховцев налил еще, они чокнулись, выпили, и Юрий спросил обоих представителей кинобизнеса: — Вы жену мою тут не видели?

— А какая она из себя? — спросил Ольховцев.

— Такая, — Юрий изобразил руками что-то волнообразное, — в костюме черной русалки.

— А-а! — судя по значительной интонации, актер успел оценить все достоинства Малиновской. — Весьма заметная женщина. К ней весь вечер клеился какой-то импозантный турок. По-моему, она только что поехала куда-то наверх. Весь бомонд сейчас на четвертом этаже. Я хотел туда сунуться, но там такие умные разговоры, что мне стало скучно и тоскливо.

— Что ж, пойду, поскучаю и я.

Юрий откланялся и двинулся дальше. Он без тени сомнения подошел к лифту, нажал кнопку вызова лифта. Тот загудел, и через пару секунд дверцы открылись. Войдя в лифт, Юрий слегка удивился. Одно из зеркал было разбито, весь пол в обильной крови.

— Боже мой, это кто же так его уделал? — пробормотал он.

По наитию Юрий вышел на четвертом этаже, и сразу попал в цепкие руки Александра Зверева. Тот просто сиял улыбкой.

— Юрий, ну ты просто зверь! — сказал он, со всей силы сжимая руку Астафьева.

— Больно! — скривился тот.

— Как ты их обоих здорово просчитал! — продолжал восхищаться охранник, чуть ослабив хватку.

— Воскресенскую арестовали? — спросил Юрий.

— Почти. Она пока сидела запертой в лифте, перерезала себе вены.

Астафьев сразу вспомнил обильную кровь в лифте, и невольно сморщился. То, что такая стильная, красивая женщина резала себе руки, это было для него очень неприятно.

— Жива? — спросил он.

— Увозили живой. Чижек тоже пытался зубами достать из кармашка склянку с ядом, но мы его остановили, чуть зубы не поломали. Звонил уже Янгелос, интересовался, не его ли киллера мы взяли.

— Порадовал парня?

— Конечно! Несется к нам на всех парах.

— А где моя ревнивая жена?

Зверев удивился.

— Ее тут не было.

— А где же она? Мне сказали, что она поднялась на лифте наверх.

— Может, она на третьем этаже? Или, на втором.

Юрий кивнул головой.

— Хорошо, я сейчас попробую ее найти.

Войти в лифт, где все запачкано кровью знакомой женщины Астафьев уже не смог, так что вниз Юрий спускался уже по лестнице. Таким образом, он снова оказался в ресторане, и, остановившись на той же самой лестничной площадке, внимательно осмотрел зал. Народ, по чисто русскому обычаю, скучковался в некий конгломерат возле фуршетного стола, доедая и допивая остатки прежней роскоши. Кто-то, с интонациями голоса Ольховцева, уже давал песняка, блажил что-то тюремное. Но черного платья Малиновской в этой толпе не было видно. Из состояния недоумения Юрия вывел все тот же Антоний Головачев, старательно фотографировавший красиво разбитое зеркало лифта.

— Вы кого-то ищите? — спросил он Астафьева.

— Да, все жену свою никак не могу найти.

Тот удивился.

— Как это? Я же только что, буквально несколько минут видел ее на этом самом месте. Она спустилась на лифте, и прошла к выходу с таким мощным азиатом с роскошными усами.

Юрий недовольно скривился.

— Да, это просто какая-то игра в кошки-мышки. Она вверх, я вниз. Спасибо, Антоний.

И уже вдогонку он услышал ласковую фразу Головачева.

— Женщины, они непостоянны, в отличие от нас, мужчин.

Юрий чуть не бегом пробежал весь зал, выскочил на ступени отеля.

— Ахмад Шакир уехал? — спросил он стоящего ближе к нему охранника.

— Только что.

— Женщина в черном уехала с ним?

Охранник удивился.

— Нет. Мне кажется, она пошла туда, — и он показал рукой влево от себя.

Теперь удивился уже Юрий. Было уже достаточно свежо, и Ольга в ее откровенном наряде элементарно замерзла бы за пару минут.

— Туда? — переспросил он охранника.

— Да, — подтвердил тот, и его коллега по другую сторону двери согласно кивнул головой.

Астафьев пошел в сторону, куда указал охранник, дорога там огибала отель и заворачивала за угол. Первое, что он увидел там, за углом, это быстро удаляющийся черный багажник какой-то мощной машины, не то «Джипа», не то "Ланд Крузера". Далее улица была пуста. Юрий хотел уже повернуть назад, когда заметил на дороге какой-то бугорок. Он, по какому-то наитию прошел вперед, нагнулся. Это была женская сумочка, и когда он поднял ее, то понял, что это сумочка Ольги Малиновской.

За полгода до этого.

— Вот они, — тихий голос Анри звучал над ухом Мансура, словно шелест купюр. Француз во втором поколении, он очень любил деньги. Нет, он был правоверным мусульманином, но там, где другой мусульманин был готов работать бескорыстно, Анри находил лазейки, чтоб выманить из своих хозяев хоть какие-то деньги.

— Тот, седой, это как раз капитан — Джордж Уорнинг. Пятьдесят лет, жена погибла год назад в автомобильной катастрофе. Дочь живет в Чили, внуков нет. Они давно разругались, и даже не поддерживают отношения.

Седой человек в белоснежной морской форме пожал руку другому офицеру, и, спустившись с трапа огромного, океанского лайнера, сел в подогнанный прямо к пирсу бежевый «Ягуар».

— Куда он едет? — спросил Мансур.

— В Париж. Там у него хорошая квартира в районе Елисейский полей. Ездит капитан очень быстро, хороший водитель.

Между тем по трапу на борт лайнера начала подниматься целая процессия. Впереди, с годовалым ребенком на руках шла красивая женщина в элегантной шляпе, все время пытающейся улететь под порывами морского бриза. За ней семенили, с трудом поднимаясь по крутым лестницам трапа еще четверо детей самого разнообразного возраста. Наверху их с улыбкой ждал высокий, красивый брюнет в белоснежном кителе. Орлиный нос моряка хорошо гармонировал с его шкиперской бородкой.

— А вот и старпом лайнера, Антонио Дибьяджи. Его жена, кстати, настоящая аристократка, графиня, Луиза-Антуанетта.

Между тем на палубе происходил настоящий спектакль, все действующие лица этого семейства словно старались показать, насколько они любят друг друга. Первым делом Антонио расцеловал младшего сына, потом нежно чмокнул в губы графиню. Затем пришла очередь всего остального «чеснока». Окончив ритуал, взрослые защебетали о чем-то своем, потом у графини все-таки сорвало с головы шляпку, она улетела на пирс, и тотчас же вниз по трапу на ее спасение кинулся один из матросов лайнера. Все, включая Мансура и Анри, невольно отвлеклись на это действие, и прозевали момент, когда самый младший из сыновей старпома сделал несколько неуверенных шагов вперед. В другое время для его родителей это было бы радостью, но сейчас тот уверенно шагал в сторону трапа. Еще пара секунд, и ребенок покатился бы вниз, с высоты двадцать метров. В лучшем случае он бы упал в узкую щель между лайнером и бетоном пирса, в худшем — на сам пирс. Первым это заметил отошедший далеко в сторону старший сын Дибьджи. Он отчаянно закричал, и, протянув руку, указал в сторону младшего брата. Реакция отца была мгновенной — тот громадным прыжком догнал сына, и подхватил его в тот момент, когда младенец уже начал валиться вперед. Под плач испуганного младенца вся семья несколько минут бурно обсуждала все произошедшее. Мать и плакала, и смеялась, целовала мужа, потом старшего сына, потом всех остальных детей, старалась что-то выговаривать самому младшему. Затем старпом открыл одну из дверей в надпалубной надстройке, и все семейство скрылась внутри лайнера. Последним в эту дверь проскользнул матрос со спасенной шляпкой в руках.