Погода в этот день разыгралась не на шутку. Красный столбик термометра поднялся в этот октябрьский день до двадцати девяти градусов, и так не верилось, что в России сейчас идут сплошные серые дожди, а по полям и дорогам царствует жидкая грязь. В такую блаженную погоду было не охота париться в кафе и барах, так что все уличные кафе пользовались большей популярностью.

За прошедшие три дня обе пары съездили в соседний, не менее популярный город Ларнак, причем набережная там понравилась им гораздо больше, чем в Лимассоле. Побывали они в Пафосе, где по легенде родилась сама Афродита. Эти развалины не особенно их вдохновили, у себя на родине они видели руины и повнушительней. Ездили они на местное соленое озеро, смотреть на розовых фламинго и, расположенную там же, мечеть Айв-Нана, имени какой-то местной мусульманской святой. Ни то ни другое их не вдохновило. Фламинго были так далеко от берега, что казались серыми, крючконосыми цаплями. А приземистая мечеть показалась им всем уж очень маленькой.

Зато вечерами они обходили рестораны и кабачки. Одобрили при этом штук десять подобных увеселительных заведений, и сегодня они намеревались продолжить эти исследования. Они уже испробовали не очень изысканную, скорее деревенскую пищу киприотов. Там преобладали все натуральные продукты вроде поджаренного овечьего сыра, овечьего же мяса и морепродуктов. Ольге понравилось темное, с тысячелетней историей киприотское вино — «Коммандария». Мужчины же не оценили подобных изысков, и, перепробовав все от «Хенесси», до текилы, вернулись к родной водке.

— И чего это виски хвалят? — рассуждал как-то Василий после того, как они уговорили литровую бутылку "Блек Джета". — Самогонка самогонкой. У меня мать лучше гнала, а потом настаивала на кедровых орехах и можжевельнике. Запаха сивухи вообще не было, а по башке шарабанило, как молотком.

В первом же кафе, расположенном на большой платформе над обрывом, они наткнулись на фестиваль русского шансона. С невысокой сцены рослая, фигуристая девушка хрипловатым голосом пела что-то про тяжелые утраты на своем скользком жизненном пути. Удивительно, но, словно для них, пустым оставался один единственный столик в самом углу открытой площадки, около балюстрады ограждения. Устроившись, и осмотрев публику, Астафьев хмыкнул, и тихо, прикрыв ладонью рот, сказал жене: — Смотри-ка, и наши Железногорские авторитеты тут.

— Это кто? — заинтересовалась Ольга.

— А вон, Зять сидит, — он коротко кивнул головой в сторону соседнего столика. — Пересекался я с ним как-то пару раз.

— Зять, это какой Зять? Коля Занченко? — удивилась Малиновская.

— Он самый. В прошлом году его наконец-то короновали. Теперь он вполне конкретный вор в законе. Так что, сейчас он фигура номер один у нас в области.

Ольга с интересом зафиксировала в своей памяти широкоплечего мужчину лет пятидесяти пяти, с мужественным лицом вечного лесоруба. Еще бы, не каждый день работнику прокуратуры приходилось вот в такой, непринужденной обстановке встречаться с самим смотрящим по области. Между тем и тот обратил внимание на соседей по кафе, и даже узнал одного из них. Он чуть подвинул свое пластиковое кресло ближе к Астафьеву.

— Боже, кого я вижу! И наша родная уголовка тут! Неужто нашим ментам начали платить столько, что они разъезжают по загранке? — засмеявшись, спросил он.

— Да нет, приходиться подрабатывать, — признался Юрий.

— Что, оборотнем в погонах? — съехидничал Зять.

— Не угадал, Коля, грузчиком на стройке.

Зять не выдержал, и захохотал. Его смех заставил поющую девицу сбиться, но потом она все же сумела допеть свою тягучую песню до конца. После нее на небольшую сценку вышел певец с мужественным лицом вечного зэка.

— Памяти Михаила Круга посвящается. "Владимирский централ".

Все восторженно завопили, начали аплодировать. К их столику с четырьмя литровыми кружками пива пробился официант. Песни следовали одна за другой, и, когда пиво уже начало кончаться, на их столик обратила внимание невысокая, худощавая женщина неопределенного возраста, в стильном сером костюме и длиннополой шляпе. Чувствовалось, что она случайно зашла в эту забегаловку, за сигаретами, но потом резко остановилась, и обратилась к бармену с новой просьбой: — Чашечку кофе, пожалуйста.

Когда-то она была симпатичной особой, русоволосой, со светлыми глазами. Но сейчас все это ушло на второй план. Возраст, а может, болезни вызвали у нее нездоровую худобу. Глаза случайной посетительницы прикрывали большие, чуть затемненные очки. Все так же, не отходя от стойки, женщина исподтишка долго рассматривала четверых людей, сидевших за крайним столиком. Потом она отвернулась, и, отойдя к самому краю платформы, там где меньше мешал звук блатных песен, долго разговаривала по мобильнику. Между тем Зубрилины и Ольга с Юрием отрывались по полной программе. Женщины все больше налегали на пиво, а мужчины действовали по народному методу, гласившему, что пиво без водки — деньги на ветер. Когда выступления тюремных бардов уже начало подходить к концу, в кафешке появились трое греков. Все они были рослыми, поджарыми, весьма мускулистыми, но особенно выделялся среди них длинноволосый, красивый грек с большой серьгой в левом ухе. Лицо его было выразительным, и странно холодным. Про таких как он говорят — роковой мужчина. Единственное, что портило его лицо, длинный, извилистый шрам поперек правой щеки. Это появление послужило для худощавой дамы знаком к действию. Она подхватила сумочку, сняла очки, шляпу, и, зайдя со спины, поцеловала Елену Зубрилину в щеку.

— Привет, сестренка! — сказала она после поцелуя.

Та от такой неожиданной ласки вздрогнула, а потом, обернувшись, и увидев лицо женщины, резко вскочила на ноги. У ней словно спазмы случились в горле, Елена начала задыхаться, даже схватилась руками за горло.

— Вот и свиделись. Поди не чаяла уже? Как поживаешь, Ленни? — спросила незнакомка. Между тем Зубрилина начала приходить в себя.

— Я никакая не Ленни, — тихо сказала она, но ее визави только ухмыльнулась в ответ, и направилась к выходу. Но при этом на ходу, проходя мимо Зубрилиной, она небрежным жестом задрала рукав голубой футболочки Елены, и, увидев что-то особенное, снисходительно улыбнулась. У входа она кивнула длинноволосому греку головой, а потом показал рукой в сторону столика Елены. Все трое греков начали пробираться к ним, и Ольга сразу почувствовала себя неуютно. Все это было так не вовремя. Они с Еленой сейчас за столиком были одни. Мужчины, как назло, пару минут назад удалились отлить из организма излишек пива.

Малиновская начала озираться по сторонам. Сзади них были перила, а за ними обрыв, метров пяти высотой. Под ним шумело море, но был отлив, и сквозь легкие барашки волн просматривалась крупная галька. Ольга оглянулась на Елену, та похоже, пребывала в каком-то ступоре. Она с ужасом смотрела на приближающегося грека, даже не пытаясь бежать. Малиновская поняла, что ей одной придется встречать незваных гостей. При всей ее тренированности, после всех ее многолетних занятиях карате, против троих таких здоровых мужиков она не справилась бы точно. Решение пришло само собой. Она встала с кресла, сделала несколько шагов вперед, а потом два шага в сторону, а когда греки поравнялись с ней, со всей силы толкнула одного из них в бок. Тот от неожиданности не устоял на ногах и с грохотом завалился всей тушей на стол, где сидел Зять. Хлипкий пластик не выдержал такого удара и раскололся. Пиво, кружки, закуска, остатки вареных омаров, окурки и пепельница: все это полетело на колени к Зятю, и его телохранителям. С матами вскочив на ноги, они втроем начали поднимать грека, а потом Зять первым смачно приложился к его лицу своим тяжелым кулаком, и тут же сам получил в ухо от второго из греков. Через минуту кафе превратилось в кипящий ад. Оба грека оказались тертыми орешками, так что успевали отбиваться от половины находящихся в зале любителей шансона. А вот волосатый грек, не обращая внимания на всю эту суету, подхватил Ленку под руку, и поволок ее в сторону черного выхода. Та по-прежнему походила на большую куклу, она даже не пробовала сопротивляться. Ольга ничем не могла помочь подруге, между ней и Ленкой был весь фронт дерущихся мужиков. Но, на счастье, из этого же черного хода показались возвращавшиеся из туалета Астафьев и Зубрилин. Увидев столь живописную картину в виде драки, они остановились, а потом Василий рассмотрел и то, что встречным курсом движется какой-то волосатый абориген, тащивший на буксире его жену.