За первый год деятельности трибунала в Толедо двадцать семь человек, осужденных за приверженность к иудаизму, попали на костер, а три тысячи триста самообличителей были подвергнуты другим наказаниям. Подобное происходило во всех крупных городах Испании.

Чрезмерная жестокость Торквемады вызвала волну многочисленных страстных протестов. После смерти папы Сикста IV некоторые высокопоставленные испанцы предприняли отчаянную попытку свергнуть настоятели монастыря Санта-Крус с поста Великого инквизитора, заявляя, что, поскольку назначение было сделано Сикстом, оно автоматически отменяется с его кончиной. Но Иннокентий VIII, как мы уже знаем, не только утвердил Торквемаду на высокой должности, но и значительно увеличил его могущество и расширил границы его юрисдикции.

Причем влияние Торквемады распространилось не только на всю Испанию. Буллой Иннокентия от 3 апреля 1487 года всем принцам крови, исповедующим католическую веру, под страхом отлучения предписывалось, если того потребует Великий инквизитор, арестовывать всех названных им беглецов и передавать их в руки инквизиции.

Несмотря на угрозу, которой сопровождалась эта булла, приказ из Ватикана в основном не соблюдался правительствами государств Европы.

Тот факт, что Великий инквизитор упросил папу об издании такой буллы, еще раз говорит о свирепой ненависти Торквемады к иудеям. Будь его целью, как утверждают некоторые, лишь прополка плевелов ереси на земле католической Испании, добровольный отъезд в ссылку несчастных беженцев удовлетворил бы его и он не требовал бы права продолжать травлю и за границей, где беглецы искали убежища. Он же преследовал их до тех пор, пока не швырял несчастных в разведенные повсюду костры.

Сильно укрепив свое положение посредством расширения полномочий, Торквемада ослабил поводья, сдерживавшие жестокость его натуры, что привело к частым и очень настойчивым апелляциям, направляемым в Ватикан.

Многие «новые христиане», втайне соблюдавшие иудейские обычаи и отказавшиеся в свое время воспользоваться эдиктом о милосердии из-за необходимости подчиниться оскорбительной процедуре «бесчестия», взывали теперь к папе, прося о тайном отпущении грехов. Для этого надлежало издавать специальные грамоты. Эти грамоты обеспечивали папской казне значительные денежные поступления, а также способствовали обращению в католическую веру. Естественно, папская курия готова была выпускать подобные грамоты в большом количестве.

Но вмешательство Рима в дела автономной юрисдикция Святой палаты Испании вызвало сопротивление Торквемады. Между Великим инквизитором и папским двором вспыхнули раздоры, которые в чем-то были похожи на борьбу двух адвокатов за право обслуживать богатого клиента.

Торквемада требовал, чтобы Рим не оказывал протекцию еретикам не только в дальнейшем, но и аннулировал уже выданные грамоты, и его требование было полностью поддержано католическим монархом Фердинандом, которого отнюдь не приводило в восторг перекачивание золота его подданных в чужую казну. Рим, собиравший тем временем многочисленные взносы, не был расположен уступать давлению католических монархов и Великого инквизитора, и папа невозмутимо продолжал издавать одно за другим бреве о помиловании.

Но вот последовали протесты обманутых жертв, взывающих к папе: они раскаялись в своих прегрешениях против веры, и им было даровано отпущение. Вполне справедливо они настаивали на том, что отпущение нельзя отменять впоследствии – даже папа не имел для этого достаточной власти – и поэтому, будучи уже помилованными, они более не подлежали преследованиям за ересь.

Но жалобщики не учитывали, что инквизиция приписывала своим указам обратную силу, хотя это признавалось несправедливым всеми когда-либо существовавшими законами. Благодаря этому, как мы уже убедились, инквизиторы возбуждали дела даже против умерших, получивших в свое время помилование у Святой матери-церкви, если удавалось доказать, что какое-то преступление, совершенное при жизни, не было искуплено в соответствии с требованиями Святой палаты.

На протесты несчастных евреев, не отказавшихся от иудейских обычаев после крещения (в результате своих действий они оказались – как теперь осознали – не более чем самообличителями), следовал свойственный инквизиции ответ, что грехи отпущены только трибуналом совести и что надо еще добиться мирского отпущения в трибунале Святой палаты. Это мирское отпущение, как мы знаем – и как знали они сами, – сохраняло им жизнь в условиях пожизненного заключения после конфискации их имущества и лишения их детей всех гражданских прав.

Подобный ответ – плод коварства и софистики – не привел к прекращению протестов. Поскольку поток возмущений не иссякал, папа, который не мог оставить их без внимания, ибо боялся разрастания скандала, пошел на компромисс. По согласованию с королем Иннокентий VIII выпустил несколько булл, каждая из которых давала католическим монархам право тайного отпущения грехов пятидесяти подданным с освобождением их от дальнейших преследований. Эти тайные отпущения покупались по высочайшим ценам и выдавались с условием, что в случае возбуждения дела по подозрению указанного человека в приверженности иудаизму дарованное ему тайное отпущение грехов будет обнародовано.

Обычно такие отпущения использовались в отношении умерших, ибо при предъявлении подобной грамоты наследники обвиняемого сохраняли за собой полученное наследство.

Четыре таких буллы были изданы папой Иннокентием VIII в 1486 году. Они содержали фразу о том, что монархи по своему усмотрению указывают тех, кто имеет право воспользоваться этим помилованием, причем допускалось вносить в список имена граждан, против которых инквизицией уже были возбуждены расследования.

Неизвестно, воспринял ли Торквемада эти буллы с приписываемым ему смирением. Но очень скоро мы увидим его горячее сопротивление столь беспардонному вмешательству папы.

Практика купли-продажи церковных должностей и индульгенций никогда не имела в Риме такого размаха, какого достигла при Иннокентии VIII. Его жадность приобрела печальную и скандальную известность, и часть проворных евреев, принявших крещение, задумала воспользоваться этим. Они тайно обратились к Его Святейшеству с разъяснениями, что, хотя они и являются добрыми католиками, неприязнь Великого инквизитора к людям их крови столь велика, что они живут в постоянном страхе и тревоге. Поэтому они просили папу даровать им привилегии и вывести из-под юрисдикции инквизиции.

Стороны договорились о цене такого иммунитета, и вскоре другие, увидев достигнутый успех, последовали примеру ловких ходатаев и стали заметной помехой для отлаженной машины правосудия Торквемады.

Такой поворот событий, безусловно, возбудил в нем праведный гнев, но протест, адресованный им папе, был все-таки выдержан в почтительном тоне.

В своем бреве от 27 ноября 1487 года Иннокентий ответил, что, если Великий инквизитор сочтет необходимым начать расследование по делу кого-нибудь из получивших такую привилегию, ему следует поставить папскую курию в известность обо всех обвинениях в адрес подозреваемого, дабы Его Святейшество определил, имеет ли дарованная привилегия силу в данном конкретном случае.

Подразумевалось, что, если речь шла о ереси или о подозрении в тяжком преступлении, папа разрешит начать расследование. Так что евреи, купившие индульгенцию, убедились, что имеют дело с человеком, разбирающемся в науке экономики (и в науке обмана, как части ее) даже лучше, чем они сами, всегда слывшие проницательными и искушенными в этих вопросах.

К тому времени, благодаря приобретенному могуществу, Торквемада скопил огромное богатство за счет своей доли в конфискациях. Несмотря на все свои недостатки, он распорядился деньгами в полном соответствии со своей безукоризненной честностью.

Но, может быть, и он впал в грех гордыни. Мы встречаем проявления этого. В самом деле, трудно представить себе человека, поднявшегося из неизвестности и мрака монашеской кельи до ослепительных вершин власти и сохранившего смирение в сердце своем. Смирение у него осталось, но такое агрессивное смирение было худшей формой гордыни, поскольку она сродни фарисейству – грех наиболее ужасный для всякого, кто сражается за святость.