Подробности, о которых мы говорили, касаются нескольких заговорщиков, арестованных в тот день Гомесом Манрике, губернатором Толедо. Получив тревожные сведения, он распорядился схватить де ла Торре и четверых его друзей. Одного из арестованных, человека по имени Лопе Маурико, губернатор продемонстрировал публике в праздничное утро, пока процессия еще не вышла из кафедрального собора. Этот акт был совершен с целью устрашения тех, кто намеревался осуществить заговор.

Процессия прошла по улицам без происшествий, а Манрике, показав толпе еще одного арестованного, объявил о тяжелых штрафах остальным, если они попытаются воспрепятствовать действиям Святой палаты. К счастью для тех, кто был схвачен, их преступление попадало под юрисдикцию гражданских властей.

Вскоре вслед за этим, возможно, из-за того, что надеяться больше было не на что, самообличители потянулись к инквизиторам просить о прощении.

Но когда срок действия эдикта истек, обнаружилось, что неутомимый Торквемада заготовил еще один эдикт в дополнение к первому. Он приказал обнародовать новое распоряжение: все, кто знал что-нибудь о ком-либо из еретиков или вероотступников, обязаны были (под страхом отлучения или объявления их самих еретиками) выдать инквизиторам имена преступников в течение шестидесяти дней.

К тому времени уже существовал декрет инквизиции, который приговаривал тех, кто пренебрег добровольным исполнением работы судебного соглядатая, к штрафу в размере пятисот дукатов в дополнение к отлучению от церкви. Но новые меры, предпринятые Торквемадой, шли еще дальше. Они не исчерпывались упомянутым эдиктом. Когда истекли и эти шестьдесят дней, он приказал увеличить означенный срок еще на тридцать дней – не только в Толедо, но и в Севилье, где распорядился обнародовать аналогичный эдикт, – и перешел к жесточайшим мерам. Он приказал инквизиторам созвать раввинов и заставить их принести присягу в том, что они сообщат о всяком принявшем крещение еврее, который вновь обратится к иудейской вере. Торквемада объявил, что сокрытие таких вероотступников будет считаться для раввинов тяжелейшим преступлением.

Но и этого Торквемаде показалось мало. Он предписал раввинам обнародовать в своих синагогах эдикт об отлучении от иудейской(!) веры всех иудеев, которые не передадут инквизиторам сведений об известных им христианах-вероотступниках, вновь обратившихся к иудаизму.

В данном декрете мы усматриваем проблеск фанатичной, высокомерной ненависти, которую Торквемада испытывал к сынам израилевым. Лишь ненависть, соединенная с презрением, могла побудить его попирать чувства иудейских священников и заставлять их под страхом смерти следовать по тому пути, на котором они теряли самоуважение, совершали насилие над своей совестью и вызывали отвращение у всякого верующего иудея.

Этим гнусным постановлением иудеев заставляли выполнять работу тайных агентов инквизиции и под страхом религиозной и физической расправы доносить на своих же собратьев.

Ороско, без колебаний признававший эти меры похвальными и дьявольски хитрыми, пишет, что «многие мужчины и женщины добровольно явились для дачи свидетельских показаний».

Аресты начались незамедлительно и велись с беспрецедентной активностью, что видно из описаний аутодафе, приводимых в работе Ороско.

И вот уже в Толедо языки пламени лижут вязанки хвороста, сложенные у позорных столбов, ибо первые жертвы уже попали в руки нетерпеливых следователей веры.

То были трое мужчин и их жены – уроженцы Вилья-Реаля, бежавшие оттуда, когда инквизиторы развернули там деятельность своего трибунала. Они успешно добрались до Валенсии, купили там лодку с парусом, оборудовали ее надлежащим образом и отправились в плавание. Их носило по морю пять дней, и «Богу было угодно изменить направление ветра, который пригнал лодку обратно в тот же порт, из которого они отплыли». Здесь они угодили прямо в руки «милосердных» инквизиторов, столь заботящихся о спасении душ. Их арестовали в момент высадки на берег и отправили в Толедо, куда трибунал переехал из Вилья-Реаля. Беглецов пытали; они признали свою вину; и потому – «Christi nomini invocato» («Именем Христа» (лат.) ) – их сожгли по приказу инквизиторов.

Результатом саморазоблачений стало первое великое аутодафе в Толедо, проведенное в первое воскресенье Великого поста (12 февраля) 1486 года. Прощеные грешники от семи приходов – семьсот пятьдесят мужчин и женщин – составили процессию и были приговорены к наказанию, известному как «verguenza» (позор, бесчестье (исп.) ), которое, будучи унизительным для христиан, было столь пагубным для чести еврея (и мавра также), что он скорее предпочел бы умереть. Оно состояло в том, что как мужчины, так и женщины должны были пройти по улицам босыми, обнаженными до пояса, с непокрытыми головами.

Во главе процессии вслед за белым крестом шествовали по двое члены братства Святого Петра-мученика – соратники Святой палаты, – одетые в черное, с белыми крестами Святого Доминика поверх плащей. За ними следовало полчище полуобнаженных кающихся грешников, к чьим душевным мукам добавлялись и физические: погода стояла столь сырая и холодная, что им разрешили надеть сандалии, чтобы они были в состоянии идти.

В руках каждый держал незажженную свечу из зеленого воска, говорившую о том, что свет веры еще не озарил его душу. Вскоре, когда их допустят к прощению и отпущению грехов, эти свечи зажгутся в знак того, что свет веры вновь проник в их сердца – свет был символом веры, поскольку «свет» и «вера» стали почти идентичными терминами.

Ороско пишет, что среди кающихся грешников было много именитых горожан Толедо, много людей знаменитых и уважаемых, вынужденных подвергнуться глубочайшему позору, участвуя в этом шествии по улицам, заполненным толпами людей, которые приехали в Толедо со всех близлежащих районов страны. Напомним: объявления об аутодафе производились повсеместно в течение двух предшествовавших недель.

Свидетель событий сообщает, что стенания этих несчастных сливались в протяжный громкий вой. Но они, очевидно, не трогают его, ибо он считает, что их горе вызвано скорее позором шествия, чем раскаянием в преступлении против Господа.

Процессия проследовала по главным улицам города и, в конце концов, приблизилась к кафедральному собору. У главного входа стояли два капеллана, которые осеняли чело кающегося крестом, сопровождая это словами: «Прими знак креста, который ты отверг и который, впав в заблуждение, ты предал».

Внутри собора были сооружены два широких помоста. Кающиеся взошли на один из них, где их ожидали инквизиторы. На другом возвышался алтарь, увенчанный зеленым крестом инквизиции. Едва кающиеся вошли в собор, праздная толпа заполонила все пространство между помостами, началась месса и прозвучала проповедь.

В заключение выступил нотариус Святой палаты и зачитал длинный список кающихся. Каждый из них откликался на свое имя и выслушивал обвинение. Затем последовало объявление о назначенном наказании. Они обязаны были участвовать в процессиях каждую из шести последующих пятниц, обнаженные до пояса, босые, с непокрытыми головами; им надлежало поститься каждую из этих пятниц; их лишали до конца дней права занимать государственные должности, приходы, иметь почетные профессии, носить украшения из золота, серебра и драгоценных камней, а также ткани высокого качества.

Их предупредили, что, если они опять допустят ошибку или не выполнят какую-нибудь часть наказаний, их будут считать неисправимыми еретиками и передадут в руки гражданских властей. После этого страшного предостережения их отпустили.

В каждую из последующих шести пятниц великого поста они участвовали в процессиях, шедших от церкви Святого Петра-мученика до какой-либо из святынь, а когда, наконец, прошли через это унизительное наказание, последовало предписание сдать «милостыню» в размере пятой части от всего их имущества на нужды священной войны против неверных в Гранаде.

Едва жертвы этого аутодафе были распущены – последняя процессия прошла 23 марта, – как состоялось следующее.