Он прикрыл глаза и откинулся на спинку стула. Селина влияла на него так, что на других женщин ему даже не хочется смотреть.

— Можно к вам присоединиться?

Низкий горловой голос напомнил Уиллу о Селине, но если у Селины легкая хрипотца была следствием вожделения, то у этой женщины голос был просто пропитой и прокуренный. Она опустила руку на спинку стула напротив Уилла. Ногти у нее были очень длинные, неестественно яркие, хищные. Пожалуй, такими ногтями можно выцарапывать глаза.

Уилл кивнул, и женщина присела. У нее светлые волосы, лицо густо накрашено. Ей могло быть лет тридцать, а могло быть и пятьдесят. Сколько бы лет она ни прожила на свете, не оставалось сомнений в том, что это были трудные годы. Они наложили глубокий отпечаток на ее лицо, голос, душу. Уилл вдруг понял, что она чем—то напоминает Мела—ни. Такая же потрепанная и жалкая.

Женщина поманила бармена, прикурила и протянула Уиллу руку.

— Ива.

— Уилл.

Он пожал ей руку и заказал себе очередную кружку.

— Вы здесь в гостях?

— Можно и так сказать, — неопределенно ответил Уилл.

— Сегодня здесь тихо. По выходным бывает куда веселее. — Она взяла у официантки непочатую бутылку, налила себе порцию виски и, не моргнув глазом, опрокинула стакан. — Хочешь повеселиться?

Уилл невесело улыбнулся.

— Я даже не знаю, чего хочу.

— Проблемы с женщиной?

— Да, мэм, вы угадали.

— Жена?

Жена? Само это слово казалось ему незнакомым, чужеродным. Когда Уилл был моложе, ему казалось само собой разумеющимся, что в один прекрасный день он женится, потому что все рано или поздно женятся; все вырастают, идут на работу, женятся, рожают детей, умирают. Среди его знакомых не было ни одного человека, который не был бы женат по крайней мере однажды. Это нормально, потому что так заведено.

Нормальным перспективам пришел конец, когда Уилл покинул Гармонию. Все силы уходили на выживание. Он побывал в стольких передрягах, что хватило бы на несколько жизней. Что же он мог предложить женщине? Секс? Но для семейного счастья этого недостаточно.

— Я не женат, — усмехнулся он. — Еще ни одна женщина не захотела назвать меня своим.

— Значит, те женщины, с которыми тебе доводилось иметь дело, дуры. Где живешь?

— Да везде.

— Значит, много разъезжаешь? Так, может, в том и проблема? Женщинам обычно не нравится, когда их оставляют в одиночестве.

Ее невероятно длинный ноготь стукнул по сигарете, и пепел упал в пепельницу.

— А ты откуда? — спросил Уилл; ему, в сущности, не был интересен ответ, но он не хотел дальше говорить о женщинах со своей случайной знакомой.

— Новый Орлеан. Мемфис. Сент—Луис. Я всю жизнь прожила на берегах Миссисипи. — Она глотнула виски и захихикала. — И умру, наверное, здесь. А твоя семья… здесь живет?

Уилл помотал головой.

— И у меня никого тут нет. Я переехала из Сент—Луиса в Новый Орлеан с первым мужем. Моя старшая девочка так и осталась там. Со вторым мужем я жила в Мемфисе, и там у меня двое детей. А третий муж завез меня сюда; он, понимаешь, искал работу. Работу—то он нашел, а через полгода сбежал от меня с женой шефа. — Она опять хрипло рассмеялась. — Знаешь, что я тебе скажу? Все мужики сволочи. И ты тоже. Пьешь тут со мной какое—то дерьмо, а был бы человеком, пошел бы домой и договорился бы со своей бабой.

— Есть вещи, о которых договориться невозможно, — возразил Уилл без тени улыбки.

Некоторое время они молчали. Ива пила, а Уилл наблюдал за кольцами дыма, которые поднимались вверх от кончика ее сигареты и таяли. Вдыхая табачный дым, он думал о том, как бросил курить десять лет назад, когда ему до чертиков надоел запах, пропитавший его одежду и даже, кажется, кожу. Ему везде чудился этот запах, любая пища имела никотиновый привкус. Долгие недели ушли на то, чтобы избавиться от противных ощущений.

Ива бросила взгляд на часы над стойкой.

— Скоро они закрываются, — заметила она. — Едешь домой?

— Да.

Уиллу не хотелось домой. Его страшила перспектива провести еще одну ночь в доме для гостей, ворочаться с боку на бок на пропитанных испариной простынях, не в силах заснуть от жары. Его пугала перспектива вновь оказаться рядом с Селиной.

Постукивая ногтями по столу, Ива тихо проговорила:

— Если хочешь, можешь остаться со мной.

Он нередко получал подобные предложения от женщин. Иногда принимал их. А иногда отказывался, если мог себе это позволить.

Сегодня он мог позволить себе отказаться.

— Спасибо, Ива, но…

— Я не твой тип, так? — с досадой сказала она. — Такая у меня судьба. Я привлекаю козлов вроде моих бывших мужей, а не смазливых парней вроде тебя.

— Не в том дело, Ива. Просто у меня определенные планы.

— Ах да, твоя женщина. Она красива?

Она еще не договорила, а образ Селины уже встал перед ним. Спокойная, серьезная — и смеющаяся, взволнованная, возбужденная. Вот она расстегивает ночную рубашку в ночной темноте…

Уилл тряхнул головой, отгоняя видение.

— Да. Думаю, да.

Ива улыбнулась; черты ее лица смягчились.

— Давай—ка, Уилл, отправляйся домой, смой с себя здешнюю вонь, извинись перед ней и будь счастлив.

Уилл подозвал официантку и расплатился за себя и за Иву, затем поднялся.

— Счастье порой недостижимо.

— Милый мой, мне ли не знать. — Ива невесело рассмеялась. — Но попытаться все равно стоит.

— Спасибо за компанию.

Уилл протянул ей руку, и она с улыбкой пожала ее.

— Если захочешь повидаться, я почти всегда здесь по вечерам. В следующий раз угощаю я.

Выйдя на воздух, он немного постоял на стоянке, облокотившись о крышу машины мисс Роуз. Уилл не чувствовал себя пьяным и знал, что без приключений доберется до дома; просто ему не хотелось ехать.

Но куда еще ему деваться? На этой земле нет места для него. Он одинок, его никто не ждет дома. Много лет он старался убедить себя, что одиночество — это как раз то, что ему нужно, что именно так ему и следует жить. Фортуна сделала свой выбор за него, вот Уилл и уверял себя, что выбор ее удачен. Выходит, все эти годы он лгал самому себе.

Пробормотав ругательство себе под нос, он сел за руль и медленно двинулся в сторону дома мисс Роуз.

Света в окнах большого дома не было — как Уилл и предполагал, поскольку мисс Роуз предложила ему занести ключи от машины утром. Окна коттеджа Селины также не были освещены, но это ничего не означало: Уилл помнил о привычке Селины сидеть в темноте на веранде.

Он не стал выяснять, там ли она. Негромкий скрип, донесшийся оттуда, Уилл предпочел считать плодом воображения. Поднимаясь на свое крыльцо, он обманывал себя, будто это не дверь коттеджа скрипнула в ночи.

Но, оказавшись в доме, он уже не смог не подойти к окну, располагавшемуся напротив окна спальни Селины. Он увидел ее тонкий силуэт, но сам оставался невидимым. Долгие, долгие минуты он стоял и наблюдал за ней. Пока она не исчезла. Должно быть, отправилась в постель. Одна.

Наверное, не так уж он был не прав, когда повторял про себя: жизнь — сука.

Вот сука!

Мелани Робинсон — алчная, грязная, бессовестная сука, которая почему—то решила, что имеет право на какие—то деньги. Как будто забеременеть и произвести на свет этого щенка — бог весть какая заслуга, которая дает ей законное право на вознаграждение.

Она явилась вечером, делая вид, что все так же хороша, как и шестнадцать лет назад. Как будто она все еще может произвести впечатление на мужчину! И всего—то ей тридцать два, а выглядит на все сорок пять. Разжирела, волосы высветляет так, что они похожи на мочалку, а мешков под глазами не скроет никакая косметика.

И требует пятьдесят тысяч долларов; иначе, мол, расскажет, как ее, бедняжку, соблазнили и какие извращенные штуки с ней выделывали, как она оклеветала Билли Рея Бомонта, как ей заплатили за то, чтобы она уехала из города до рождения ребенка и не возвращалась как можно дольше.

Пятьдесят тысяч! Она вообразила, что на эти деньги начнет новую жизнь. Ох, как она ошибается. С ее образом жизни ей и пятидесяти тысяч ненадолго хватит. Что она не пропьет, то потратит на машину, тряпки и побрякушки. Дура! Возомнила, что деньги приобретут ей положение в обществе, а может быть, и благосклонность какого—нибудь состоятельного кретина. Но никакие платья, пусть самые дорогие и модные, не скроют ее сущности. Она сука. Дешевая шлюха. Так что она совершила серьезную ошибку.