Селина постаралась сохранить хладнокровие. Разумеется, Уилл говорил «если». Просто он мысленно поставил себя на место Джефферсона Кендалла. Он не имеет в виду, что она как—то по—особому смотрит на него. Он не намекает на то, что она ему небезразлична и потому, мол, он способен ее ревновать.

— Вы бы не стали меня сжигать, — возразила она.

В его улыбке ей почудилось что—то чувственное.

— Может, и сжег бы. Сжег бы. По—своему. Я заставил бы тебя забыть, что на свете существуют другие мужчины. Я бы трогал тебя там и так, где и как тебя никто не трогал. Я сделал бы так, чтобы ты умирала от вожделения, чтобы ты умоляла, а потом дал бы тебе такое наслаждение, что ты очнулась бы в слезах. Я пробудил бы в тебе голод, который никто не мог бы утолить, кроме меня. — Теперь он улыбался слегка угрожающе. — Я наказал бы тебя удовольствием.

Повинуясь не разуму, а инстинкту, Селина сделала шаг к нему. Еще один. Сердце ее колотилось, кровь кипела, пот выступил на коже, тело ныло и кричало, но рука ее не дрожала, когда она положила ладонь ему на грудь.

— Наказал бы удовольствием, — повторила она. — А мне это нравится.

Она не смогла бы сказать, что было горячее — его кожа под тонкой майкой или ее рука. Но ясно было, что влажная жара летнего дня не шла ни в какое сравнение с жаром их тел.

Селина ждала, что он оттолкнет его, опять заговорит о ее невинности и неопытности. Он мог оскорбить ее, высмеять, сказать что—нибудь грубое и злое. Но вместо этого он погладил ее по руке и крепче прижал ее к груди.

Она не ожидала, что услышит тихий, мучительный вздох.

Мгновение спустя его пальцы легли на ее талию. У нее перехватило дыхание, когда он убрал ее руку и завел ей за спину. Тело его было напряжено, и заговорил он жестко, так же жестко глядя ей в глаза:

— Может, твои красивые глаза и впрямь обманули меня. Может, в душе ты тоже сука. Может, тебя и стоит оттрахать прямо на земле, потому что ты и не заслужила ничего лучшего.

Селине понадобилось собрать все свое мужество, чтобы ответить ему в тон:

— А может, ты трус, Билли Рей? И ты готов только трахаться на земле и боишься чего—то другого.

Почти физически она чувствовала его черную ярость, но не была напугана. Он ничего ей не сделает. Он крепко держит ее за талию, но не применит силу.

— Не надо играть со мной, Сели. Я тебя предупреждал и больше предупреждать не собираюсь.

Она нежно улыбнулась ему, заглянула в глаза и тихо, намеренно соблазняюще проговорила:

— Все обещаешь, Уилл.

Он долго смотрел на нее — с недоумением? злостью? презрением? А потом выпустил ее руку, повернулся к ней спиной и зашагал прочь. Селина хотела окликнуть его, в свою очередь сказать ему какую—нибудь колкость, побежать за ним. И все же она осталась на месте. Есть границы, которые она не переступит. Границы, за которые он ее не пустит.

Он спустился по лестнице, и деревянный пол внизу заскрипел под его тяжелыми шагами. Наверное, двери не было на месте, так как в противном случае он не преминул бы хлопнуть ею. Широкими шагами Уилл пересек двор и скрылся среди деревьев. Даже с этого расстояния Селина ощущала его напряжение.

Даже если бы она не знала дороги к дому мисс Роуз, беспокоиться было не о чем; она могла бы выйти на дорогу и вернуться тем же путем, каким приехала. Это заняло бы больше времени, чем путь через лес, но в конце концов она благополучно добралась бы домой.

Прежде чем последовать за Уиллом, Селина прошла в спальню, стараясь по возможности не ступать на прогоревшие участки пола. История, которую ей довелось услышать, была печальной и страшной, но она не могла безоговорочно осудить Джефферсона Кендалла за то, что ему захотелось наказать жену. В его поступке заключалось какое—то своеобразное самоуважение. А она сейчас не могла уважать себя.

Она медленно спустилась по лестнице. Теперь, когда Уилла рядом с ней не было, Селина чувствовала опустошенность, казалась себе одиноким призраком. Этот дом, как она вдруг поняла, был по—настоящему грустным местом: с любовью выстроенный, тщательно ухоженный, он вдруг в одночасье оказался заброшен из—за страсти одного человека, из—за минутного безумия другого.

Подойдя к дубу, Селина собрала остатки обеда, встряхнула плед и аккуратно сложила его. Наклонившись, чтобы взять корзину, она вдруг услышала за спиной голос Уилла:

— Я сам.

Он стоял на некотором расстоянии, прислонясь к другому дереву. Поза его была вполне небрежной, если не считать скрещенных на груди рук. Селина безошибочно поняла, о чем это говорило. Держись от меня подальше.

— Не стоило тебе возвращаться, — сказала Селина, приближаясь к нему. — Я бы нашла дорогу домой.

Он спокойно взял у нее корзину.

— Нам сюда.

Углубившись в лесную чащу, Селина все—таки возблагодарила бога за то, что Уилл вернулся. Он, по всей видимости, мог хорошо ориентироваться, и без него Селине пришлось бы туго, так как тропа местами пропадала вовсе, и даже солнце нелегко было разглядеть среди густых крон.

Вскоре, однако, они вышли на обширную поляну, которую пересекала железнодорожная колея. Слева рельсы сворачивали к юго—востоку, наверное, к Новому Орлеану, а справа тянулись прямо, огибали Гармонию и шли к Батон—Ружу и далее на север.

Селина старалась идти в ногу с Уиллом, не отставая от него.

— Он ответил за поджог? — спросила она.

Уилл с трудом сообразил, что ее вопрос относится к Джефферсону.

— По закону? Конечно, нет. Он же Кендалл.

— Она тоже.

— Но не по праву рождения. Обстоятельства ее смерти скрыли от публики. Официально было объявлено, что она задремала и постельное белье загорелось от пламени свечи. При этом никто не удосужился объяснить, что ее заставило зажигать свечу в летний день или как могло загореться белье от свечи, стоявшей на столике у кровати. А что касается любовника, считалось, что он проворовался и скрылся.

— В каком—то смысле так оно и было. — Миновав лужайку и вновь оказавшись в спасительной тени деревьев, Селина вздохнула с облегчением. — В общем, Джефферсон вышел сухим из воды.

— Не знаю. Поговаривали, что несколько лет спустя он сошел с ума, не выдержав груза вины. Наверное, жестокое убийство двух человек и впрямь может не пройти даром.

— Неужели я могла прожить в Гармонии всю жизнь и ничего об этом не знать?

— Это случилось больше ста лет назад, — напомнил ей Уилл. — Да и Реймонд наверняка позаботился о том, чтобы о его предках говорили только хорошее.

Теперь тропинка сделалась шире, и Селина уже могла идти рядом с Уиллом.

— Когда ты в последний раз видел Реймонда?

— В тот вечер, когда ты нас слышала.

— Ага, когда он сказал, что у вас есть соглашение? И ты мне так и не объяснил, о чем.

Она старалась, чтобы ее слова прозвучали как бы между прочим, потому что знала, что они ему не понравятся. Он отрицал, что заключал какое—либо соглашение с Реймон—дом, но Селина ему не верила. Она не знала, как относиться к его утверждению относительно того, что он не является и не может являться отцом Джереда Робинсона, но насчет договора с Реймондом он, безусловно, солгал. Она отложила этот трудный разговор, но в эту субботу была настроена решительно, как никогда прежде.

— Пойми, Сели, далеко не все мои дела тебя касаются.

Селина остановилась, ожидая, что он тоже остановится и выслушает ее. Когда он так и сделал, она заговорила:

— Гармония — мой родной город, здесь живут мои друзья и родные. Твое появление взбудоражило их, в частности, мисс Роуз и Реймонда, Джереда и его деда, Викки и ее близких. И меня тоже. Поэтому кое—что меня касается. — Она помолчала, потом решила, что лучше высказаться еще прямее: — Ты обещал ему, что не вернешься? Он помогал тебе уехать? Он защитил тебя от родителей Мелани?

Она стояла и ждала ответа, но Уилл молчал. Ну и черт с ним! Он умеет хранить секреты. Ничего. Работая в библиотеке, она научилась работать с информационными источниками. Пусть Уилл молчит. Заговорит Реймонд.