— Аделина — вкрадчивый голос Джефа ворвался в ее мысли. — Почему ты так далека? Я чем-нибудь рассердил тебя?

— Конечно, нет. — Она посмотрела на него и улыбнулась. — Я бы сказала, если бы ты сделал что-нибудь, что бы меня разозлило.

— Нет, не сказала бы. Женщины никогда не говорят ни о чем подобном. Им нравится становиться холодными и молчаливыми и заставлять тебя теряться в догадках, что ты такого сделал, чтобы их разозлить.

— Большинство мужчин придумывают просто интереснейшие теории о женщинах. Женщины беспомощны, у женщин не много мозгов, женщины не бывают ни честными, ни откровенными, и сами не знают, чего хотят; сказать по правде, я думаю, что одному из вас, мужчин, стоило бы написать книгу.

— С какой стати кто-то захочет писать об этом книгу?

Адди усмехнулась.

— Для будущих поколений. Чтобы какая-нибудь девушка прочла ее однажды и поняла, как ей повезло в отличие от ее бедной старенькой бабушки в ее возрасте.

— Ни один мужчина никогда не поймет женщин настолько, чтобы написать о них книгу.

— Знаешь, у женщин свои теории насчет мужчин.

— Например, мужчины сильнее, сообразительнее и рассудительнее?

— Нет, это — мужские теории о самих себе. Большей частью, необоснованные.

— Нео..?

— Неверные. Мужчины совсем себя не знают. Они всегда умудряются скрывать в себе самое привлекательное, считая, что они должны вести себя как Дон Жуан или Валентино.

— Как Вален…?

— Но женщине не нужен столь лицемерный мужчина. И ей не нужен кто—то, кто будет обращаться с ней как будто она корова, которую нужно загнать, заарканить и объездить.

На это Джеф ухмыльнулся.

— Как еще можно обращаться с женщиной, когда она раздражена?

— С пониманием, — сказала Адди и опустилась на траву, оперевшись на локоть. — С нежностью. Но большинству мужчин не хватает сил на то, чтобы быть нежными. И не хватает сил любить женщину, не ломая ее дух. Мужчине нравится превращать свою жену в отражение себя самого. Здесь ты не найдешь мужчину, который позволил бы своей женщине быть не только его женой, но и личностью.

— Какая муха тебя укусила? — Джеф посмотрел на нее, озадаченно нахмурившись. — Ты никогда еще ничего так не усложняла. Тебя этому научили в школе в Виргинии? Всей этой ерунде об отражениях и личностях. Которая не имеет никакого отношения к мужчине и женщине. У мужчины есть жена. Она делит с ним постель, присматривает за домом, носит его детей. Вот и все, о чум тут думать.

— А как же насчет обязанностей мужчины по отношению к его жене?

— Он обеспечивает пищей на столе и крышей над головой. Защищает свою семью и выполняет свои обещания.

Адди вздохнула, встретившись с ним взглядом.

— Хотелось бы мне, чтобы все было вот так просто. Хотелось бы, чтобы мне не нужно было думать обо всем этом. Было бы гораздо легче, если бы я этого не делала.

— Аделина, большую часть времени я не понимаю, о чем, черт побери, ты говоришь.

— Знаю, что не понимаешь, — задумчиво сказала она. — Мне жаль.

* * * * *

Она думала об их разговоре, когда в эту ночь ложилась в постель, спать не хотелось, и она испытывала смутное беспокойство, пока не услышала нежные звуки гитарных струн. Бен и эта странная, тоскливая песня, которую он играл так часто. Теперь она стала ее самой любимой, а ведь она не знала ни слов, ни названия. Для кого он поет эту серенаду? — удивлялась она, вперившись в темноту. Серенада Бена звучит просто так? Для всех них? Для женщины, которую он когда-то любил, той, которую отчаянно желал?

Каково это быть желанной им? Она представила себя и Джефа, и как они отдыхали сегодня на своей поляне, у ручья, обнявшись и обмениваясь долгими, медленными поцелуями. На что это было бы похоже, если бы на месте Джефа был Бен? Вместо рыжеватых кудрей, ее пальцы перебирали бы угольно-черные пряди. Адди неловко перекатилась на живот, пытаясь отделаться от этих мыслей. Ее ужасало направление, в котором потекли ее размышления. Но, может, это нормально, даже естественно интересоваться Беном.

Вот он притянул ее к себе на колени…

Адди крепко зажмурила глаза.

Его теплое дыхание на внутреннем ободке ее уха, и он шепчет…

Она коротко, смущенно застонала и зарылась лицом в подушку. Как она может позволять себе представлять подобные вещи? Спи, приказала она себе, пытаясь не обращать внимания на тихую гитарную музыку и головокружительные мысли. Постепенно она расслабилась, тело ее обмякло, и она провалилась в сон. Но Бен Хантер был и там, более живой, чем позволялось человеку из снов.

Она была в спальне, раскинувшись на матрасе, обнаженная под прохладной простыней. Глаза ее не отрывались от дверного проема, где шевельнулась и скользнула в комнату тень. Это была темная фигура мужчины. Пока он приближался к кровати, мускулистая поверхность его голой груди и плеч поблескивала в лунном свете. Резко сев, она стиснула простыню на груди. Он посмотрел на нее так, словно она принадлежала ему, глаза его были нежными и насмешливыми, и она замерла на месте, вернув ему его взгляд. Нет, Бен, хотела прошептать она, но губы ее не смогли произнести отказ.

Тело ее требовало чего-то, и этот голод был слишком сильным, чтобы терпеть. Желая убежать, она сделала движение в сторону, и Бен схватил ее за запястья. Он опустил голову и поцеловал ее, рот его был обжигающим и сладким. Его руки сорвали простыню и заскользили по ее обнаженному телу, блуждая от грудей к животу. Лунный свет словно померк, и они погрузились в темноту, его поцелуи оставляли горячие отпечатки на ее коже, его твердая плоть прижималась к ней, голая спина напряглась под ее ладонями. Она выгнулась, желая его, жаждая, со стоном повторяя его имя…

Адди тихо ахнув проснулась, волосы ее запутанной копной упали ей на лицо. Сердце бешено стучало. Кожа была лихорадочно горячей. Да что же с ней такое? Это был тот самый сон, который она видела раньше так много раз. Но на этот раз Бен, а не незнакомец, занимался с ней любовью.

Она выпрыгнула из постели и подошла к окну, ухватилась за подоконник и глубоко вдохнула ночной воздух. Снаружи стояла тишина. Ничто не волновало темноту.

Что со мной происходит? — спросила она себя, слезы растерянности выступили на глазах. Она была в спальне Аделины Уорнер, носила ночную рубашку Аделины. Я забрала ее семью, мужчину, который любит ее. Я езжу на ее лошади, сижу на ее месте за столом, пользуюсь ее щеткой для волос. Но она была не Аделиной Уорнер, она была Адди Пек, и она хотела домой. Ей хотелось быть в месте, где все было ей знакомо. Она не хотела тревожиться об убийстве Рассела. Она не хотела ломать жизнь Бену Хантеру. Она больше не хотела иметь ко всему этому никакого отношения. Нет выхода. Эта мысль сведет ее с ума. Хотя Адди могла видеть весь комизм того, как отличалась жизнь, которая была у нее когда-то, от жизни, которую она вела теперь, некоторые вещи было трудно вынести. Она никогда раньше не жалела о том, что не родилась мужчиной, и не завидовала мужской свободе до сего момента. Упорно пытаясь подражать примеру Мэй и Каролины, она с трудом сдерживала свои врожденные порывы. Поскольку она росла в доме без мужчин, она привыкла считать свободу высказываться и принимать свои собственные решения само собой разумеющимися. Присматривая за небольшим хозяйством, она зарабатывала на жизнь и оплачивала счета. Но здесь существовало так много вещей, которых она не могла высказать, так много того, что ей не давали или попросту запрещали делать.

Женщины должны быть непритязательными. Женщины должны быть тихими. Адди приходилось следить за тем, чтобы не разговаривать слишком много за столом. Мужчинам не нравилось, когда женщина вмешивается в их разговор о делах, даже если она могла сказать что—то важное.

Мужчины могли открыто сказать, чего они хотят. Женщинам приходилось придумывать искусную и витиеватую тактику. Разговоры шепотом, предусмотрительно закрытые двери, умение с нежностью в голосе поправить или выразить осуждение — вот это женские хитрости. Она могла быть откровенной с ребенком, со слугой или с другой женщиной, но никогда с другим мужчиной. С мужчиной приходилось изворачиваться, и мямлить, и глупо улыбаться. Адди поняла, что даже Рассел был более уступчивым, когда она была с ним жеманной и милой, и он же прогонял ее, угрожая запереть в комнате, если она не перестанет вести себя так, словно она носит брюки.