– Замечательная мысль, миссис Грантли! Почему бы нам не устроить концерт, на котором мисс Браун блеснет своими талантами? Помещение здесь приличное, инструмент прекрасный, Конни, думаю, вы не будете возражать, если на Пасху мы немного повеселимся у вас в доме? Может быть, даже сыграем две-три сценки из последних постановок?

Алисон не надо было обладать особой проницательностью, чтобы понять, какие эмоции вызовет у Дженни это предложение – концерт, постановка, Марк и Полли… Она не успела ничего ответить мистеру Доэрти, как Дженни уронила голову на клавиши и расплакалась. Конни бросилась к ней, а Роберт с недоумением повернулся к миссис Браун:

– Я чем-то обидел мисс Дженни? Если она так стесняется выступать на публике, конечно же, мы не будем ее заставлять.

Миссис Кастом, дружески приобняв Дженни за талию, вывела девушку из комнаты, тетя Джозефина неодобрительно посмотрела им вслед и обернулась к оставшимся:

– Это просто нервы. Она устала играть и к тому же не вполне оправилась от болезни. Джон, распорядитесь насчет чая, он ее успокоит, а заодно и нам не помешает подкрепиться.

Мистер Кастом послушно взялся исполнять ее поручение, а Алисон подозвала к себе Роберта:

– Думаю, нам пора поговорить, мистер Доэрти.

Молодой человек без церемоний уселся рядом с миссис Браун. По его невозмутимому лицу трудно было понять, волнует ли его предстоящий разговор и есть ли у него какие-либо догадки по поводу темы беседы.

– Я весь внимание, миссис Браун, и, если я сделал что-то не так, прошу вас, ответьте мне!

– Вы неумышленно расстроили Дженни, мистер Доэрти, так как не могли знать некоторых обстоятельств ее прошлой жизни. Вам не в чем винить себя, и я не собиралась долее обсуждать с вами эту тему. Конни поможет ей успокоиться и вернуться к нам, и лучше всего, если мы не будем поминать тему домашних спектаклей и концертов.

– Разумеется, миссис Браун, я поступлю в этом вопросе согласно вашему совету. Но, осмелюсь спросить, о чем тогда вы хотели говорить со мной?

Алисон отметила желание молодого человека произнести все формальные фразы, невольно подумав, что Марк Рэдволл не стал бы изображать неведение, а высказался прямо. Впрочем, к несчастью, у мистера Доэрти не было такой замечательной бабушки.

– Сэр, я хотела бы затронуть очень деликатный вопрос, и, полагаю, вы поможете мне преодолеть неловкость.

– Я сделаю все, что в моих силах, мадам, – ответил юноша, – и не более того.

Алисон поняла, что он не имеет намерений помочь ей продвинуться, но чем мотивирована такая сдержанность, она не могла разобрать, уж очень тщательно молодой человек строил фразы и сохранял бесстрастное выражение лица. Не иначе продвижение в карьере дипломата помогало ему в нужных случаях усмирять природный темперамент.

– Я весьма признательна вам, мистер Доэрти, за дружескую заботу о моей дочери. Последние полгода были для нее временем нелегких испытаний, и сейчас ее выздоровление продвигается гораздо быстрее, чем это было зимой. Однако я, как мать, в полном своем праве беспокоиться и о будущем дочери. Вы оказываете ей знаки внимания, которые она, не приобретя в деревне необходимого опыта светского поведения, может неправильно понять и счесть чем-то большим, чем есть на самом деле.

Роберт не мог не догадываться, о каком предмете пойдет речь, и все-таки слова Алисон задели его и заставили отвечать немного эмоциональнее, чем он начал:

– Мадам, при всей моей почтительности, вы не можете знать, как оно есть на самом деле! Безусловно, мисс Дженни не обманывается относительно преданности моей дружбы и даже, к сожалению, недооценивает ее, но, как только в моем отношении появится какая-то перемена, вы будете первой, кто об этом узнает. Даю вам слово джентльмена.

– Вы очень обяжете меня, мистер Доэрти, если не будете думать, будто я хотела нанести вам оскорбление. Моя материнская тревога извиняет некоторое нарушение заведенных правил.

– Я вполне понимаю вашу тревогу, точно так же беспокоится о моем душевном здоровье и моя матушка, и, в свою очередь, прошу вас простить, что именно я явился причиной ее возникновения.

Появление молодых леди прервали череду этих взаимных извинений, к облегчению Алисон, которой нелегко было тягаться со стремительным и хитрым умом дипломата. Однако при дальнейшем размышлении она почувствовала, что ответы молодого человека не удовлетворили ее, оставшись на уровне неясном и туманном. Но если он нравится Дженни – что ж, так тому и быть.

Спустя несколько дней Дженни начала подмечать в поведении своего друга какие-то новые странности: он то впадал в большую, чем обычно, меланхолию, то бывал чрезмерно весел и оживлен, внезапно начинал декламировать стихи или напевать популярные арии. Всем своим видом он словно бы напрашивался на вопрос – в чем причина таких перемен?

Разумеется, Дженни не удержалась. Когда они неторопливо прогуливались по картинной галерее, Джон и Конни, соскучившись, давно ушли вперед, туда, где маячила удобная скамейка. Дженни собиралась все внимательно рассмотреть, а вместо этого больше наблюдала за своим спутником.

Остановившись около самой незначительной картины, где не было публики, мистер Доэрти хмуро ответил:

– Я недоволен собой, мисс Браун, и мое несовершенство гнетет меня сегодня более, чем обычно.

– Но в чем же дело? – Дженни готова была всерьез обеспокоиться.

– Вы будете сердиться, Дженни, и я сам сердит. – Юноша определенно хотел заинтриговать собеседницу как можно сильнее.

– Для того чтобы я рассердилась, нужна серьезная причина, и вы это знаете, Роберт. Прошу вас, не мучьте меня неизвестностью и расскажите же, что заставляет вас терзать себя.

– Понимаете ли, я боюсь показаться в ваших глазах бессовестным лгуном, так как в последнее время с удивлением обнаружил, что не испытываю более тех чувств, о которых говорил вам раньше.

– Не испытываете? Что это значит? – Дженни была сбита с толку, так что молодой человек мог считать цель достигнутой.

– Вы, вероятно, помните, как еще три недели назад я рассказывал вам горестную повесть моей любви…

– Разумеется, я помню, Роберт. Вы хотите сказать, что сейчас ваши страдания уменьшились? Так это же чудесно, значит, вы скоро сможете обрести душевный покой! – Девушка не могла понять, отчего джентльмен недоволен тем, что приблизился к цели, которой недавно так страстно желал.

– Боюсь, я невнятно излагаю свои мысли, мисс Браун. Мое состояние далеко от покоя, так сильно на меня подействовала перемена в моих чувствах. Поймите, Дженни, я уже не испытываю прежней влюбленности, не горю желанием обрести счастье с этой дамой или как-то отомстить ей за мое несчастье. Мне начинает казаться, что я и вовсе не любил ее, что все это было каким-то временным ослеплением, сродни помутнению рассудка, какое случается после долгого дня на солнце.

Дженни не сразу нашлась, что ответить. Откровенность молодого человека поразила ее и даже обидела – столько дней она считала его своим товарищем по несчастью, сочувствие ему помогало ей преуменьшить свое собственное горе, и вот, оказывается, Роберт вовсе не так уж страдает, как утверждал вначале.

По выражению лица девушки мистер Доэрти вполне мог читать ее мысли, и сейчас он с горькой улыбкой кивнул, словно бы она оправдала его худшие ожидания:

– Вот видите, вы осуждаете меня, мисс Дженни, вы уверены, что я злоупотребил вашей дружбой и вашим доверием… А ведь вы не спросили меня, есть ли какая-то причина для перемены во мне.

Упрек был справедлив, и девушка покраснела и виновато наклонила голову.

– Я не хотел расстроить вас, мисс Браун, прошу простить мне эту дерзость, но я так надеюсь на вашу поддержку, так привык к словам ободрения, идущим из глубины вашего искреннего сердца, что мне будет больно потерять такого друга.

Мистер Доэрти был готов сказать что-то еще, если бы не Джон, вернувшийся за ними, чтобы поторопить, – у Конни заболела голова, и было решено отправиться на свежий воздух.