— Водолив. Помнишь, в Королевой жили, на «Стреле» вместе служили? Сейчас Афанасий Ефимович председатель комитета водников…
Думал ли когда-нибудь бедняк Захарка, что на его долю выпадет почетное дело начать в волости большевистский переворот?
Его послали перерезать телефонные провода и закрыть проезд по тракту. Дали вместо берданки настоящую трехлинейную винтовку, и Захар вышел на улицу.
Заплатный с Федотом пошли по квартирам членов управы.
Лесного сторожа и остальных Павел Иванович направил по деревням поднимать бедноту за власть Советов.
В земскую управу Павел Иванович пошел сам. В товарищи себе взял меня.
Матрос поплотней запахнул бушлат, проверил барабан нагана, я взял винтовку, и мы пошли.
Холодная и ясная ночь.
Невысоко над горизонтом сверкала всеми цветами какая-то яркая звезда.
Я шел за Ефимовым и думал: «Дали винтовку, а что я с ней делать-то буду? Сроду из винтовки не стреливал. Да ладно, в случае чего буду штыком тыкать или прикладом лупить по башкам».
Незаметно подошли к управе.
В присутствии, так назывался кабинет председателя, горел огонек.
— Я пойду в управу, — тихо проговорил Ефимов, — а ты здесь стой и никого не выпускай. Только не трусь и с поста не сбеги.
Ефимов постучал в закрытую дверь. Загремел крюк. Сторож, открывший дверь, даже не взглянув на нас, зашлепал босыми ногами по коридору. За ним скрылся матрос.
Я стал прислушиваться. Где-то под горою раздался выстрел.
В помещении управы зазвенели стекла. Кто-то бежал по коридору.
— Стой! Руки вверх! — И я направил штык на бегущего.
— Сдаюсь, истинный господь. Не убивай, пожалуйста.
Передо мной с поднятыми руками стоял член управы Дьяконов.
Я загнал его в дом. Вскоре и меня позвали. Проходя мимо арестного помещения, увидел посаженного за решетку милиционера.
Ефимов сидел за председательским столом. Вокруг него десятские, дежурные крестьяне. Сторож заделывал картонкой разбитое стекло.
Пришел Федот Сибиряков с председателем управы. Тот как ни в чем не бывало поздоровался с Павлом Ивановичем и подал ключи.
— Я человек маленький, — сказал он. — Вчера выбрали, а сегодня по шапке. Можно уходить?
— Нет! Завтра будешь сдавать дела, а сегодня придется отдохнуть в клоповнике.
— Что ты, Павел Иванович? Да разве…
Явился начальник милиции Чирков и сам сдал свое оружие. Как говорили потом, «переметнулся к большевикам».
К утру Андрей Заплатный с Федотом перетаскали всю управу. А Захар привел со своего поста трех баб да двух стариков. Они шли на гумно молотить, а Захар их и заграбастал. Посмеялись над Захаром, а арестованных отпустили.
Утром в помещении управы стало тесно. Перебрались в дом лесника.
В управе оставили одного сторожа.
Когда все ушли, сторож подошел к камере, в которой сидело до десятка контрреволюционеров и кулаков, и, обращаясь к ним, сказал:
— Ну, что? Отшились, и нитки в пазуху!
6
После установления Советской власти в Строгановскую волость пришла бумага с вызовом в город всех старых речников.
По первопутку на паре сытых лошадок мы с Андреем Ивановичем приехали в Пермь.
Управление Камского водного транспорта разместилось в самом лучшем здании города — в доме бывшего пароходчика Мешкова.
На крыше развевался красный флаг. Освещенный снизу электричеством, он горел, как пламя.
У главного входа стоял матрос с винтовкой. Заплатный обратился к нему:
— Скажи, бурлак, куда явиться? Нас с Верхокамья вызвали.
— Ты, земляк, не лайся, — сказал матрос. — Были бурлаки, а теперь стали водники.
КРАСНОГВАРДЕЙСКАЯ АТАКА
КНИГА ВТОРАЯ
Глава I
РЕЧНАЯ ПЕХОТА
1
— Смотри, Ховрин! Раньше здесь было управление пароходства Каменских и Мешкова, шкуродерной компании, а нынче…
Любуясь новой позолоченной вывеской, на которой было написано «Рупвод», я пошутил:
— Ты, Андрей Иванович, тоже переменил свою вывеску? Был Андрей Заплатный, а теперь по советскому удостоверению — Андрей Иванович, товарищ Панин.
— Не переменил, а сбросил к черту. Пусть сейчас буржуи пощеголяют в заплатах, а нам они до смерти надоели.
— Кто?
— И буржуи, и заплаты…
В районном управлении водного транспорта — рупводе, куда нас проводил матрос с винтовкой, указали на дверь, обитую черной клеенкой.
— Сюда входите, товарищи.
В большой комнате, обставленной пароходской мебелью — камышовыми диванами и креслами, — за столом, заваленным бумагами, чертежами, сидел человек с изможденным, старческим лицом, в поношенном бушлате. Он встал из-за стола и первым поздоровался с нами, назвав свою фамилию:
— Калмыков…
— Бывший начальник постов? — с недоумением пробурчал Панин.
Калмыков, улыбнувшись, ответил:
— Да. Бывший начальник постов.
— Как же это понять? Был начальником при старом режиме — золотые пуговки, а сейчас…
— …стал начальником Камского пароходства, — закончил Калмыков. — У меня в то время разные были посты. На вашей карчеподъемнице тоже был пост. Товарища Кондрякова помните?
— Михаила-то Егоровича?
Как не помнить Кондрякова? Как забыть то время, когда мы вместе с Андреем Ивановичем и Кондряковым мыкали горе у подрядчика Юшкова и на карчеподъемнице и как иногда приезжал к нам начальник постов Калмыков?
— Ты, Андрей Иванович, еще выговаривал Кондрякову, не родня ли, дескать, ему Калмыков, — припомнил я.
— А я почем знал, что он наш человек. Как-никак, начальник… А ты, товарищ Калмыков, сразу бы тогда и сказал, кто ты такой и что у тебя за «дела» с Кондряковым.
— И что у нас на уме? Тоже сказать? Приходилось, товарищ Панин, осторожно работать. Уже перед самой Октябрьской революцией, при керенщине, попался. Видите, до чего довели гады? А мне сорока лет нет…
Калмыков тяжело закашлял. Судорожно вздрагивали плечи и бледные руки.
Андрей Иванович сказал:
— Как же так, дорогой товарищ Калмыков? Тебе же лечиться надо, отдыхать надо.
— Отдыхать не время. Только сейчас по-настоящему начинается борьба за Советскую власть.
— Когда же ты отдыхать-то будешь? — не унимался Панин.
— После победы.
— А если не выдюжишь?
— Что ж поделаешь. Буду считать, что не зря на свете жил…
Я пытался понять, о чем говорит этот больной хороший человек. Октябрьская революция победила — о какой еще победе идет речь? О какой борьбе?
Однако переспрашивать Калмыкова и вмешиваться в разговор я стеснялся…
Калмыков подошел к карте Камы, висевшей на стене.
— Смотрите, товарищи. Вот Боровской затон, Королевский, Заозерье, Курья… Все это большие затоны, но они мертвые. Суда снегом занесло… Мастерские не работают.
— Почему не работают? — спросил Панин.
— Машинные команды по деревням разбрелись, — ответил Калмыков и, закашлявшись, сел за свой стол.
— Товарищ Калмыков, — сказал Панин. — Мы с Сашкой можем хоть сейчас поехать в любой затон. Я ведь механиком был.
Калмыков пропустил мимо ушей предложение Панина.
— Часть пароходов нам заводы помогут отремонтировать. А дальше что? Не на прикол же ставить суда в начале навигации? Своих-то специалистов у нас пока нет, а старые капитаны да помощники саботируют. Взять ваш бурлацкий увал. У вас там немало укрывается опытного народа. Каменским да Нобелю они служили, а рабочей и крестьянской власти не желают. Перепишите всех капитанов и отправляйте их на транспорт… Под конвоем, если понадобится… Чтобы не сорвать первую советскую навигацию, приходится крайние меры принимать, товарищи…
Панин медленно встал, уперся руками в стол и глухо проговорил:
— Я так понимаю, товарищ Калмыков, что нам, значит, ехать обратно в Строганове.