Картина, представшая перед ним, была, мягко говоря, непривлекательной: израненный оборотень, уже принявший облик человека. Как бы ни был изворотлив кот, досталось ему порядочно. Голый, весь в крови, Гинтра заставил сердце сумеречника болезненно сжаться. Нужно вставать, несмотря на боль, и постараться помочь… Аш чувствовал себя виноватым: сам втравил в это Гинтру, значит, и ответственность на нем.

Поднявшись сначала на локте, а потом и вовсе заставив себя встать, пошатываясь, Аш подошел к Гинтре и присел рядом на корточки, одновременно выуживая из сумки полотенце.

– Сильно досталось? К ручью нам надо. Там спокойней будет.

Отчасти стерев кровь, он помог оборотню обуться. Об одежде не могло быть и речи – слишком больно будет потревоженным ранам. Им удалось подняться, опираясь друг на друга. Зрелище было весьма жалкое: измазанные кровью, избитые, – но тем не менее, следовало добраться до ручья и уже там заняться лечением и отдохнуть. Шли молча: не хотелось тратить силы еще и на слова. Достигнув знакомого места, сумеречник бросил сумки в траву и дотащился вместе с оборотнем до воды.

Нужно было приводить себя в порядок, и для начала он стащил одежду, злобно шипя от боли: ткань присохла к ранам вместе с запекшейся кровью. Гинтре повезло больше: после перевоплощения оборотень остался нагишом. Осторожно прикоснувшись к спине, Аш понял, что рана пусть и не глубокая, но довольно обширная – содрана почти половина кожи по позвоночнику. Невольно поморщившись, он полез в воду; экономя движения, поскорее промыл раны и освежился весь, заодно попытавшись отмыть волосы от слипшейся крови. Вода была холодной, но это только радовало. Оставив оборотня разбираться со следами зубов и когтей самостоятельно, Аш вышел на берег. Сейчас есть более важное дело – приготовить лекарство. Сколь ни старался он не тратить магию, но приходилось и на этот раз обходиться средствами подручными, стряпая зелье, а не полагаться на исцеление.

Сконцентрировавшись на том, что необходимо сделать, и пытаясь не обращать внимание на боль, эльф присел у старого кострища и принялся сооружать из оставшихся дров костёр. Вскоре на них заплясали языки пламени, жадно облизывая сухие ветки; Аш налил в котелок немного воды, и когда она закипела, туда последовали травки и коренья из его запасов. Варево постепенно густело, помешиваемое палочкой, и превращалось из жидкости в тягучую кашицу. Не особо сильное средство, но раны заживит и от случайного заражения избавит.

Зелье приготовилось быстро. Сняв его с огня, Аш повернулся к Гинтре и произнес с горькой насмешкой:

– Хватит плескаться. Иди сюда, будем лечиться. Хех, мироспасители.

В определённой степени ему было весело. Выйти из приключения без единой царапины он не рассчитывал, но чтобы настолько порвали – от такого друид давно уже отвык. Как бы то ни было, шимы на свободе, а артефакт у него. Осталось еще его уничтожить, но такие вещицы простым камнем не разобьешь.

Закончив с ранами и выпив оставленное Гинтрой зелье, он побрел к ручью, кое-как выстирал перепачканную кровью одежду и развесил на кустах на солнцепеке – за час, наверное, высохнет. Вернувшись под иву, он отбросил все мысли и улегся спиной кверху на травяной подстилке возле уже уснувшего Гинтры, сквозь дремоту слушая его тихое дыхание, чувствуя запах его тела. Острый, терпкий.

«Сколько же ты еще со мной останешься? Мой образ жизни нельзя назвать спокойным, хотя бывают и затишья. Но я обещал показать тебе настоящий лес, хороший лес, тёплый. Я сдержу обещание», – осторожно уложив голову на плечо Гинтры, эльф бережно, стараясь не касаться ран, обнял его, словно он был кем-то родным, близким, – и позволил себе погрузиться в тревожный чуткий сон.

Солнце начало клониться к закату, когда Аш проснулся от звука хрустнувшей ветки. Это был всего лишь ворон, чистившийся о сухой сучок и сломавший его своим сильным клювом, но явился он весьма кстати – пора было просыпаться и отправляться в путь. Однако даже короткий дневной сон пошёл на пользу: тело отдохнуло, раны хоть и ныли, но ощущать их было уже вполне терпимо, и доставляло лишь малые неудобства. Тихо, чтобы не разбудить Гинтру, сумеречник поднялся с подстилки и направился к ручью.

«Пусть еще поспит. Мне пока есть чем заняться», – размышлял друид, доставая из сумки походный набор, и при помощи иголки и нитки привел свои вещи в более приемлемый вид, аккуратно заштопав все прорехи, оставленные когтями «собачки». Теперь одежда стала снова походить на таковую, хотя и весьма ветхую, но всё же целую и чистую.

Проверив повязки, Аш принялся вытаскивать из сумки провизию и раскладывать на листьях лопуха. Гинтра молча оделся и присоединился к спутнику в трапезе.

– Проклятье, надо поторапливаться. Выползут скоро. Погоня будет, нет сомнений. Так просто они это не оставят. Завтрак, он всегда на завтра, – попытался скаламбурить эльф, настроение было истерично-веселое, – вот и побежим к этому завтра. Потом нас ждет большой отдых. И лес. Хороший лес.

От одного воспоминания о лесе делалось хорошо. Тепло и уютно. Родной дом всегда согревает, а если он создан и выпестован собственными руками, – втройне. Этого никогда не понять людям и прочим смертным – это и не всякий эльф поймёт, даже сумеречный. В его прежнем мире в лесах жили общины, и иногда очень большие. Многовековые деревья согревали души всех своих детей-эльфов. А здесь всё было иначе: это ЕГО лес. Не эльф был его ребенком, а лес – его детищем. И ощущения были совершенно другие. Любовь детей к родителям – это уважение. Любовь отца к детям – это чистая любовь. Возможно, потому он и не страдал особо от вынужденного одиночества, когда прятался от разумных и двуногих в своем лесу по паре сотен лет, что ему было о ком заботиться и кого любить. И получал в ответ такое же тепло.

«Как ты там, Серый брат? Никто ли не потревожил ваш покой? Всё ли хорошо у вас, пока меня нет? Я скоро вернусь, уже совсем скоро».

Мысленный призыв полетел через горы и долины чужих кланов, и через мгновение ветер донес ответ: «Ждем тебя». Хотя, скорее всего, ему лишь показалось. Слишком далеко, чтобы Серый брат его услышал. И уж тем более – чтобы он мог передать ответ. И все же сладко заныло под ложечкой от понимания того, что его ждут, что где-то он желанен и любим. И дорог.

Стряхнув несвоевременные раздумья, эльф отметил, что с ужином-завтраком благополучно покончено и пора пускаться в путь. Сборы заняли пару минут: сумка заброшена на плечо, перевязи с мечами в ножнах заняли свое место, кинжалы и ножи рассованы по потайным карманам. Осмотрев стоянку – не забыл ли чего, и, убедившись, что не забыл, Сумеречник повернулся к Гинтре:

– Ну, побежали? Солнце скоро сядет, и к наступлению ночи нужно быть как можно дальше от этого места. Поохотишься разве что завтра. Гончие у них быстрые, сам видел.

Зеленоватые глаза оборотня отражались в волчьих глазах Аша. Тот невольно облизнулся, вдруг сгреб Гинтру одной рукой в охапку и крепко поцеловал.

– В добрый путь! – произнес, разрывая поцелуй, и помчался по тропе прочь от ручья.

Похоже, пробежка давалась Гинтре нелегко. Человеческий облик – не кошачий, за эльфом, способным погоняться с лошадью, так просто не поспеешь. Сумеречник старался не загонять темп и следить, чтобы оборотень не отставал. Передвигались гораздо медленнее, чем он рассчитывал, упустив из виду, что скорость человека не сравнится с эльфийской.

«Ну, ничего, скоро наступит ночь, и тогда уже я с трудом буду поспевать за большим котом».

Сейчас важно было другое. Ночь, конечно, им поможет: оборотень сменит облик и побежит быстрее, к друиду начнут возвращаться силы, даруемые луной, и раны скоро заживут. Да только у преследователей тоже свои ночные преимущества – им больше не мешает солнечный свет. И здесь нет тесных подземных коридоров, сдерживающих Свору. Неповоротливые в драке, твари в беге довольно проворны.