Леди-мать ждала за накрытым столом, по залу сновали слуги с блюдами. К завтраку спустился сам король. Сейчас, когда рядом с ним шла супруга, становилось особенно заметно, как высока Фрига. Чтобы хоть как-то соответствовать, Родрик Лангобард вынужден был надевать туфли на внушительных каблуках, о чем знал весь двор. Но и это не спасало короля – королева была выше на целую голову, а когда его величество обижал леди Фригу долгим невниманием в результате очередного творческого озарения, то дочь правителя Кабистана также надевала туфли на каблуке столь высоком, что Родрик рядом с ней казался карликом. Сегодня полысевшая макушка его величества доставала до бриллиантовых сережек королевы, а значит, между венценосными особами царило полное взаимопонимание.

Ульрих называл главу государства дядюшкой, а тот только радовался этому. Полноватый, с венчиком поредевших волос и круглым лицом, Родрик Лангобард действительно выглядел добродушным толстячком, но никак не грозным властителем. Дела государства заботили его гораздо меньше, чем получение нужного оттенка краски на новой картине; принятие важных решений король откладывал до Совета Пяти, а сам предпочитал посвящать всё время ваянию очередной скульптуры. Так и получалось, что повседневные хлопоты по управлению Валезией ложились на плечи Фриги Мировинг, и она пока с этим справлялась. Кого-кого, а тетушку Ульрих предпочитал называть строго «ваше величество», а если дело происходило в семейном кругу, то «миледи».

Именно так и обстояло сейчас. Кроме него и матери за столом присутствовали король с королевой, юная принцесса Сильвия и принц Альберт, которому Ульрих нехотя кивнул, но разговаривать не стал. Он еще не забыл, с каким пренебрежением двоюродный братец смотрел на него, хромого и пешего, гарцуя по двору на красивом коньке. Но ничего, теперь Улю есть, чем удивить наследника престола. Виконт молча ел в предвкушении, а леди-мать заливалась соловьем, рассказывая, как она рада вновь посетить столицу. Также она поведала о «совсем обнаглевших дикарях» и выразила уверенность, что его величество когда-нибудь окончательно приструнит их. Родрик смущенно улыбался и кивал, поглядывая на супругу. Оказалось, короля в действительности заботит совершенно другое.

– Никак не могу схватить нужное выражение лица, – пожаловался он, отрывая от каплуна ножку. – Изображений деда много и все непохожи друг на друга. Художники словно соревновались, кто нарисует Робурга пострашнее, чтобы потомки боялись и уважали, а ведь тот был добрым и ранимым человеком.

– Совсем как ты, – сказала Фрига.

– Именно, – согласился Родрик, не заметив издевки в голосе супруги. – Это доказывает хотя бы то, как мой предок занял трон. Лацио Беда управлял страной из рук вон плохо, Робург при поддержке аристократии и простого народа справедливо сместил его, но даже не заточил в темницу и не казнил за ошибки, а ведь так поступили бы многие!

– Завоеватель был достаточно силен, чтобы не бояться заговора и бунта, – задумчиво произнесла королева, а Ульриху показалось, что она хотела добавить: «В отличие от тебя».

– Согласен с тобой, дорогая, – сказал Родрик. – Вот я и хочу выразить в камне твердость и решительность Робурга, но и одновременно доброту. Я перевел в набросках уйму холстов, но мне никак не удается изобразить то, что задумал. Вдохновение покинуло меня, вся надежда на смотр.

– Что за смотр, ваше величество? – спросила леди-мать.

– Ах, так вы же ничего не знаете! Я распорядился его, чтобы оценить состояние и боеготовность нашей армии.

– А также затеял турнир, чтобы посмотреть, как цвет рыцарства ломает копья и валится из седел в пыль, – добавила Фрига.

– Ты как всегда права, моя дорогая, – рассеянно произнес король, думая о чем-то своем. – Хм, мне в голову пришла одна идея, извините меня, я отлучусь.

– Что-то случилось? – спросила Кларисса, когда за королем закрылась дверь.

– О, ничего серьезного, – ответила Фрига. – Просто его величество решил вымарать очередной холст. Посетила муза, не иначе. Вряд ли надолго, кончится опять тем же, чем обычно – он порвет полотнище и будет весь день дуться неизвестно на кого. Родрик и смотр, и турнир проводит лишь затем, чтобы набраться впечатлений и наконец-то закончить эту дурацкую статую.

– Но скульптура совсем неплоха, – осторожно заметила Кларисса.

– Конечно, талант у моего супруга имеется, но чем старше он становится, тем меньше от этого таланта прока, – фыркнула Фрига.

Принц Альберт улыбался неизвестно чему. Видимо, нравится, когда мать поносит отца, с неприязнью подумал Ульрих. И почему везде всё одинаково? Что в замке эрла, что в королевском дворце – нет согласия между мужем и женой. Ладно, Родрика Лангобарда женил на Фриге Мировинг еще его отец Кир, брак династический, он закрепил мир между Валезией и Кабистаном, но ведь Ксант Тронвольд женился по любви, вспыхнувшей, когда на королевской свадьбе он заприметил сестру невесты. Куда ушло это чувство, что его убило? Ульрих не знал ответа на этот вопрос, но не терял надежды помирить отца с матерью. Иногда ему казалось, что такое просто невозможно.

Подали десерт. Фрига рассказывала Клариссе о новом платье, сшитом специально к смотру; Альберт отказался от сладкого и вышел вместе с принцессой переодеться к смотру. Ульрих лениво тыкал вилкой пудинг, слушая через раскрытые окна ругань конюхов, готовящих королевскую карету. Вскоре двери отворились, в Парадный зал чеканным шагом прошел маршал армии Олаф Лангобард. Герцог не носил бороды, но отрастил длинные усы – их закрученные кончики покачивались в ритм шагам. Младший брат короля отпраздновал недавно тридцать третью зиму жизни, также как Ксант Тронвольд обожал кавалерию, был подтянут, красив и энергичен. Ульрих называл герцога Карийского запросто Олафом.

Маршал поздоровался с леди Клариссой, доложил королеве о готовности войск к смотру, поинтересовался настроением короля и чуть поморщился, когда Фрига поведала о неожиданном приступе творчества у супруга. Ульрих ждал внимания герцога, и тот, наконец-то, соизволил заметить его.

– Приветствую вас, виконт! Что вы делаете здесь? Войска уже построены на Эшафотной площади, вы обязаны быть там, а не прохлаждаться в дворцовых покоях!

Ульрих умоляюще посмотрел на мать, та кивнула, юноша быстро соскочил со стула. Олаф потрепал его по волосам, вместе они спустились во двор. Получив приказ, Гридо убежал за Звездочкой. Ульрих всегда поражался размерам дворца – сооружение занимало целый холм; поговаривали, что он весь пронизан множеством тоннелей, многие из которых кончаются далеко за пределами города. После капища друидов в это верилось легко. По брусчатке цокали подковы, все гвардейцы уже взнуздали коней, готовые сопровождать короля на смотр. Впереди красовался на огромном драгуаре сэр Ларкин. Его доспехи сияли на солнце, поверху шлема возвышался разноцветный плюмаж высотой в несколько футов, из ножен выглядывала рукоять знаменитого Мстителя. Ульрих залюбовался капитаном, но его отвлек герцог, спросивший про здоровье младшего Тронвольда и о делах старшего. Захлебываясь от возбуждения, Ульрих поведал о ночном нападении сарматов и своем метком выстреле, чем заработал похвалу прославленного кавалериста.

Они не стали дожидаться короля. Оценив, как уверенно держится Ульрих в седле, маршал позвал его с собой. Гридо только развел руками и побежал седлать мерина. Когда они проезжали ворота, Ульрих обернулся и заметил в окне принца Альберта, удивленно смотрящего на него – верхового.

Войска растянулись по улице Веревки. С трибуны, куда привел герцог, Ульрих видел, что конец колонны теряется где-то у Северных ворот. Королевская ложа возвышалась справа, она пока пустовала. Воздух наполняло фырканье коней, лязг оружия, окрики командиров. Армия выполняла последние приготовления, чтобы не ударить перед главнокомандующим в грязь лицом.

Видимо, в тот день муза покинула его величество раньше обычного. Уже в полдень со стороны дворца зазвучали трубы, и вскоре в окружении эскорта показалась карета, украшенная королевским гербом. Родрик с грустной миной взошел на помост, выслушал доклад маршала и опустился на парадный трон. Фрига села рядом, леди Кларисса устроилась на стуле чуть ниже, осматриваясь по сторонам. Поймав её взгляд, Уль помахал одним из флажков, украшающих трибуну. Мать нахмурилась, но промолчала – перекрывая шум толпы, на площади зазвучал голос герольда, усиленный медным рупором. Дождавшись, когда гвардейцы окружат королевскую ложу, Ларкин подал знак герцогу. Клаус Фитке как раз закончил объявление смотра, люди приветственно закричали, махая привязанными к прутикам лентами. Иностранные послы на трибуне подались вперед. Вновь зазвучали трубы, растянувшиеся огромной змеёй войска тронулись с места. От слитного шага тысяч ног загудела мостовая; Ульрих восхищенно замер, вцепившись в перила.