Мы уселись на свои подушки, и после того, как трое мужчин, по индийской моде одетые в белые жакеты, подвязанные на груди широкими красными кушаками, поиграли минут десять, Шура очень тихо поднялся. Я вопросительно посмотрела на него. Он схватил меня за руку и повел через открытую арку в темный коридор. Пока он тянул меня вперед, у меня промелькнуло одно подозрение — я хихикнула. Шура обернулся и приложил палец к губам, призывая меня к тишине.

Я последовала за ним в маленькую комнату в конце коридора. Там обнаружился большой стол, два стула и груды книг и журналов на полу. Шура оставил дверь открытой, чтобы в комнатку попадал свет, и уселся на старинный капитанский стул на колесиках. Я села на другой. Наши колени почти соприкасались.

Я улыбнулась ему и спросила: «Да?»

Он улыбнулся в ответ:

— Я решил, что разговор с тобой куда важнее, чем прослушивание прекрасной музыки, ценителем которой я являюсь. Не возражаешь?.

— Ничуть.

— Хорошо. Я хотел поговорить с тобой о том, чем я занимаюсь.

Чем дальше, тем нелепее и чуднее. Он затащил меня в темную комнатушку, чтобы поговорить о своей работе. Я определенно заинтригована. Мне кажется, я обожаю эту изумительную личность и надеюсь, что Германия затонет в море.

Я сказала: «С превеликим удовольствием выслушаю рассказ о твоей работе».

Он начал:

— Ты представляешь себе, что такое психофармакология?

— Не совсем.

— Кажется, я уже говорил тебе тогда, в первую нашу встречу, что я химик и занимаюсь психофармакологией. Те, кто занимаются исследованиями в этой области, изучают влияние наркотиков на центральную нервную систему. Я тоже этим занимаюсь. Однако большинство ученых изучают влияние наркотических веществ на животных, в то время как я — на людях. Я не изучаю все подряд наркотики, лишь наркотики определенного вида.

— Какого определенного вида?

— Наркотики, с которыми я работаю, называются психоделиками или психотомиметиками. Предполагаю, ты что-нибудь да слышала о них.

— Ты имеешь в виду вещи вроде мескалина и ЛСД?

— Точно.

— Ну, ЛСД я никогда не пробовала, а вот один из самых удивительных и важных дней в моей жизни случился тогда, когда я приняла пейот.

Шура даже наклонился ко мне:

— В самом деле! Когда же это было?

— О Бог мой, думаю — мне нужно время, чтобы посчитать — думаю, это было лет пятнадцать — нет, больше — может быть, лет двадцать назад. В это путешествие меня взял очень интересный человек, который потом стал психиатром; его зовут Сэм Голдинг. Ты его знаешь?

Шура рассмеялся:

— Да, я очень хорошо знаю Сэма. В шестидесятых мы с ним на славу поработали; мы действительно написали в соавторстве пару статей. Впрочем, это было давно. Я не виделся с ним, по меньшей мере, год.

— Сэм — необычный человек, и он был хорошим гидом для меня. Я тоже не виделась с ним много лет. В любом случае — продолжай.

— Лет двадцать тому назад я бросил очень хорошую работу в крупной компании, название которой, я уверен, покажется тебе знакомым, — Dole Chemical.

Я кивнула.

— Я вернулся назад в университет, чтобы изучить все, что можно, о центральной нервной системе. Это был в чем-то рискованный поступок, ведь я был должен содержать жену и сына. Однако Элен пошла работать в университет библиотекарем, не сделав даже малейшего намека на протест. Она всегда и во всем поддерживала меня, храни Господь ее душу. Проучившись два года в медицинской школе, я занялся созданием частной лаборатории. Я устроил ее в большом помещении где-то в ста ярдах от своего дома. Это был подвал первого дома моих родителей. Сам дом сгорел в одно лето, и все пропало — остался лишь этот отличный подвал. Потом я долго мучился, пытаясь понять, как вести себя с бюрократией и властями, чтобы приобрести что-то вроде лицензии. Она была мне нужна для того, чтобы я мог осуществить задуманное. Эту интересную историю отложим на другой раз. Так я стал консультантом.

Я все еще пробовала на вкус эти многообещающие слова насчет истории для другого раза, и мне потребовалось мысленно повторить последнее, что сказал Шура, чтобы до меня дошел смысл сказанного.

— Каким консультантом?

— Консультантом в области воздействия психотропных веществ на восприятие человека, особенно воздействия тех наркотических веществ, которые называют психоделиками. Я начал публиковать описание всего, что я делал и открывал. Кроме того, я продолжал находить новые наркотики.

Я задвигалась в кресле, мое колено ударилось о колено Шуры, но не уверена, что я это осознала в полной мере.

— Ты нашел новые психоделики?

— Я создал несколько новых и до сих пор продолжаю синтезировать их. Каждый новый наркотик я испытываю на себе, начиная с очень маленьких доз и постепенно увеличивая количество, пока не почувствую, что наркотик действует. Это спасает немало мышей и собак, поверь мне. Если мне нравится то, что я вижу под воздействием нового соединения, я даю его членам своей исследовательской группы. Потом описываю результаты и публикую их в журнале, обычно в очень уважаемом Journal of medicinal Chemistry.

Боже! Не могу поверить! Он ИЗОБРЕТАЕТ психоделики! Я вдруг поняла, что уставилась на Шуру с открытым ртом. Я сказала:

— Это кажется одним из самых увлекательных занятий в мире, или я ошибаюсь?

— Нет, ты абсолютно права. По крайней мере, на мой взгляд, так и есть. Однако большинство людей, называющих себя психофармакологами, скажут, что я сошел с ума.

— Почему?

— Потому что пробовать новые соединения на самом себе вышло из моды. Раньше это был единственный ответственный путь для человека, считающего себя ученым, — самому оценить наркотик, предназначенный для употребления человеком, особенно, если это наркотик его собственного изготовления. Теперь ученых бросает в дрожь при одной мысли об испытаниях наркотиков на человеке, а не на животных. Когда доказываешь ему, что мышка или собака не могут рассказать, как изменяются их восприятия или чувства, он пропускает это мимо ушей. Они очень удобно устроились, и мой старомодный подход шокирует их и кажется очень странным и опасным.

— Какие наркотики ты изобрел? Могу я узнать названия?

— Ну, самый печально известный из них я синтезировал, когда еще работал в Dole Chemical, и тот факт, что мое имя связывают с этим наркотиком, заставляет некоторых людей относиться ко мне крайне недоверчиво, несмотря на то, что я не несу ответственности за причиненные этим наркотиком неприятности. Ты слышала когда-нибудь о наркотике под названием ДОМ?

— Нет, боюсь, что нет.

— И понятно почему. Большинство людей никогда не слышали о нем под таким названием. На улицах он стал известен как СТП.

— О, да, я слышала о нем, хотя и не помню подробностей. Смутно помню, как что-то такое было с названием СТП, и у людей были с ним проблемы. Правда, это было давно, когда газеты истерично писали о распространении наркотиков в Хайт-Эшбери.

Шура откинулся назад, стул под ним заскрипел:

— Ну, когда я еще работал на Dole, меня пригласили прочесть лекцию у Джона Хопкинса в Балтиморе. Я рассказал там о нескольких соединениях, включая ДОМ. Это чистой воды предположение, но единственное логичное объяснение, к которому я пришел: мне кажется, что кто-то из аудитории, должно быть, решил поработать с этим препаратом, ввести в продажу под новым названием, потому что в течение нескольких месяцев появились сообщения о новой угрозе на улицах Сан-Франциско, когда людей отвозили прямо в клинику Хайт-Эшбери. Они полностью не контролировали себя и оказывались при смерти.

— Какое несчастье!

— Очевидно, какой-то неизвестный предприниматель выпустил эту штуку в капсулах по двадцать миллиграммов в каждой, а для полной эффективности — я имею в виду абсолютной — достаточно трети от этого количества. В то время я ничего этого, конечно, не знал, потому что у меня не было причины связывать этот СТП с тем, чем я занимался. ДОМ — очень, очень сильный психоделик, но принимавшим его людям не говорили, что проходит два-три часа до того момента, когда они полностью начинают ощущать воздействие наркотика. Поэтому после того, как кое-кто глотал одну пилюлю и ничего не замечал в течение сорока-пятидесяти минут, он принимал вторую.