Мне стало жаль этого человека, как было его жаль и некоторым членам его племени. Вдобавок я почувствовала раздражение и нетерпение, которое начинали чувствовать и остальные; я предвидела, что очень скоро они оставят его одного в этом каменном круге и уйдут искать другое место, потому что для них потеряет всякий смысл жизнь вместе с такой темной, печальной душой, глухой ко всему, что они ей твердили.
— Он здорово болен, как мне кажется, — пробормотала я Шуре. — Но вдруг здесь отразилось начало новой линии развития среди людей? Я имею в виду, вдруг он был результатом какой-нибудь мутации, понимаешь?
— Мутации?
— Ну, может, это стало началом индивидуальности. И этот человек был одним из первых индивидуумов, тем, чем, в конечном итоге, и стали люди — замкнутым индивидуальным «я». Они не смогли бы развить в себе индивидуальность, если бы сохраняли телепатическую связь друг с другом, если между ними не было бы психических границ. Это означало частичный отказ от существовавшей между ними связи для развития единичного, обособленного «я» — чего бы это ни стоило! Конечно, эту картину не назовешь особенно счастливой, должна признать; на самом деле очень печально видеть этого оторванного от остальных, жаждущего власти маленького мутанта.
— Ну, — сказал Шура, обнимая меня за плечи, — вся история человечества в каком-то смысле наполнена грустью, если посмотреть на нее под определенным углом зрения, ты не находишь? Но с другой стороны, если выбрать другой угол, то она вовсе не кажется печальной. Скорее, просто удивительной.
Когда образы стали тускнеть, я уважительно поприветствовала город Аахен, который все еще возвышался за окном, и про себя поблагодарила его за подаренные мне переживания. Потом я пробормотала «спасибо» Шуре, а он поцеловал меня в нос и повернулся ко мне спиной. Я прижалась к нему, и мы стали засыпать.
Глава 36. 5-ТОМ[69] (Голос Элис)
Где-то в начале восьмидесятых годов Дэвид с Шурой разработали новый наркотик, которому они дали обворожительно странное название — 5-ТОМ. Осенью 1983 года Шура начал его «поднимать» (так он называл первые пробы любого нового препарата). Изредка я ему в этом помогала. В конце концов, мы установили, что для нас этот наркотик становится активным при дозе примерно в двенадцать миллиграммов. Что касается природы этого препарата, то ее мы смогли определить при более высоких дозах — между тридцатью пятью и пятьюдесятью миллиграммами. В своих блокнотах мы записали, что 5-ТОМ оказывает благоприятное воздействие, снимает стресс и способен вызывать галлюцинации, хотя и не слишком позволяет концептуализировать увиденное.
В апреле 1984 года мы решили отпраздновать день рождения Шуры, ему исполнялось 59 лет (мы всегда отмечали дни рождения участников группы каким-нибудь экспериментом, за которым следовал обед, состоявший из супа и хлеба с сыром, а также торт со свечками и процедура дарения символических подарков). И поскольку Данте и Джинджер не могли приехать к нам на этот раз, пообещали прийти Тео и его подружка Эмма.
Тео стал участником нашей исследовательской группы несколько лет назад. На каком-то поэтическом вечере он встретил миниатюрную и изящную Эмму и уже через шесть недель после знакомства переехал к ней. Спустя несколько месяцев, после обычных в таких случаях консультаций с постоянными участниками группы, ее пригласили в группу. Молодая пара не так часто принимала участие в наших экспериментах, потому что они всю неделю работали и, как большинству людей, которым слегка за тридцать, в выходные им было, чем заняться.
Эмма была ростом ниже пяти футов. У нее была чудесная фигурка и тонкие черты лица, которое выдавало в ней нежную, чувственную натуру. Я никогда не уставала разглядывать ее. Как натура поэтическая, она была склонна к интроверсии и мрачному настроению, посещавшему ее иногда. Но когда она была в хорошем расположении духа, в ее карих глазах искрились смешинки и она смеялась низким, бархатным смехом. Когда Тео приезжал на Ферму во второй половине дня по воскресеньям, чтобы провести дома несколько часов, обычно Эмма приезжала с ним. Она с большим изяществом исполняла роль благодарного ценителя Шуриных выкрутасов.
Я не очень следила за современной поэзией, хотя мне следовало бы это делать. Однако мне казалось, что стихи, которые Тео и Эмма писали, будучи совершенно разными по стилю и содержанию, были необыкновенно хороши. Меня всегда удивляла их требовательность к себе как к поэтам и их безжалостная критика собственных прекрасных творений. Пару раз в месяц они оба принимали психоделики или МДМА, используя их в качестве инструментов для творческого процесса. Потом они приносили нам с Шурой копии стихов, написанных под воздействием наркотиков. Эмма также приносила свои изысканные акварели, на которых были изображены цветы и мандалы. Она писала их под некоторыми препаратами из группы 2С-Т. Больше всего ей нравились 2С-Т-2 и 2С-Т-8.
Для меня было большим удовольствием узнать, что Тео с Эммой придут на Шурин день рождения. Я сказала им, что мы будем пробовать новый препарат со смешным названием 5-ТОМ. Итак, апрельским субботним утром, в десять часов, мы собрались у Клоузов в Беркли. Бен и Ли, Рут и Джордж, Джон Селларс и Дэвид, Шура и я, Тео со своей любимой Эммой поздоровались друг с другом в гостиной Клоузов. Из их гостиной с высоким потолком открывался вид (когда туман рассеивался) на мост Золотые ворота и кусочек центра Сан-Франциско.
Дом был для Клоузов настоящим сокровищем. И хотя у них всегда царила безукоризненная чистота, их дом удивлял своим комфортом. На диваны и низкие столы можно было класть ноги, а если на персидские коврики что-то проливалось или опрокидывалось, то последствия убирались бумажным полотенцем или губкой без всякого шума и скандала. Дом был похож на своих владельцев — такой же аккуратный, организованный и гостеприимный.
Пока Шура отмеривал разные дозы препарата на кухне, мы — Ли, Дэвид, Тео и я — сидели в столовой. Ли рассказывала нам, что после многолетней работы она наконец-то закончила свою кандидатскую диссертацию. «Не могу поверить, что все позади! — сказала она нам. — Теперь мне будет трудно снова научиться расслабляться, ну, понимаете, время от времени потратить просто так всего лишь несколько минут. Это сложно после такого давления. Конечно, мне предстоит сделать еще кучу вещей, прежде чем я получу степень, но самое худшее позади, я сделала это!»
Мы зааплодировали ей, а Дэвид вспомнил про свою кандидатскую. «Никогда не забуду тот день, когда я закончил свою диссертацию, — сказал он. — Нет ничего похожего на это чувство, когда ты смотришь на стопку бумаги и понимаешь, что тебе уже не надо что-нибудь перечитывать, переписывать или даже переосмысливать, больше не надо! Лично я, получив официальное свидетельство, почувствовал спад напряжения».
Бен позвал нас на кухню. Там стоял Шура, опершись на раковину и сложив руки. Он был готов рассказать о наркотике, который нам предстояло принять. За ним, выстроившись в ровный ряд, на столе стояли десять стаканов разных форм и размеров.
71 2-метокси-4-метил-5-метилтиоамфетамин. Это, — начал Шура, — один из серных аналогов ДОМ и ДОЭТ. Дэвид и я потели над его созданием несколько месяцев. Полностью он называется 2-метокси-4-метил-5-метилтиоамфетамин, но вы можете называть его просто 5-ТОМ. Семейство этих наркотиков мы называем ТОМы и ТВАТы». Подождав, пока стихнут охи и ахи, Шура объяснил: «Название последнего на самом деле пишется как Т-0-Э-Т, потому что это серный аналог ДОЭТ. Но произносить это можно как ТВАТ,[70] по крайней мере, так кажется нам с Дэвидом.
— На прошлой неделе, — засмеялся Дэвид, — мы обедали вместе с группой очень достойных химиков с Восточного побережья, и один из них, как обычно, из вежливости поинтересовался у нас, над чем мы сейчас с Шурой работаем. Когда Шура рассказал ему, ну, знаете, совершенно естественным тоном и с непроницаемым лицом обо всех этих ТОМах и ТВАТах, за столом наступила мертвая тишина. Потом один из них расхохотался, а остальные подавились своими сэндвичами. После этого обстановка стала гораздо более непринужденной».
