О первом в полном смысле «психоделическом» эксперименте с ДОМ мне рассказал другой мой товарищ по имени Марк. Он принял 4,1 миллиграмма. В его случае воздействие стало заметным через полчаса, а между полутора и тремя часами он испытывал впечатляющий визуальный и интерпретивный эффект, характерный для мескалина. Еще до пятого часа его заметки переполнены превосходными степенями. Он видел цвета и материалы так, как не видел никогда раньше, поскольку у него не было опыта изменения восприятия цвета под воздействием мескалина.

Много лет спустя, уже в 1967 году, какой-то неизвестный предприимчивый химик выпустил ДОМ на улицу. Здесь этот наркотик распространялся под названием СТП и, к сожалению, его продавали дозами до двадцати миллиграммов. Если вы знаете, что активное воздействие, то есть уровень плюс три, начинается при дозе в пять миллиграммов, то вы не удивитесь тому, что приемные покои множества больниц переполнились молодыми людьми в состоянии замешательства и паники. Они принимали новый наркотик и, ничего не ощутив в течение первого часа, некоторые из них приходили к выводу, что доза была слишком мала, и принимали еще одну таблетку. Хиппи и обитатели улиц привыкли к наркотикам, подобным ЛСД, которые начинают действовать относительно быстро и полностью раскрываются в течение часа. Человек, ответственный за этот разгром, должно быть, понял свою ошибку, потому что за сравнительно короткий промежуток времени он выпустил новые таблетки дозировкой всего лишь десять миллиграммов. Но и это была все еще ударная доза.

Пока я учился в медицинской школе, до меня доходили слухи и сообщения о каком-то препарате под названием СТП, и вместе с остальными я ломал голову над тем, что бы это могло быть. Сначала казалось, что это был некий скополаминоподобный наркотик, но потом его природа стала более очевидной. В свое время я узнал, что на самом деле это был ДОМ. Возможно, информация о нем была услышана на семинаре, который я провел в Балтиморе за несколько месяцев до того, как наркотик появился на улицах. Может быть, кто-то прочел и скопировал патент. Не исключено, что какой-либо другой человек рассуждал точно так же, как я. Однако результаты вызова, брошенного мною значению 4-й позиции, стали теперь общественной собственностью, и не осталось никаких вопросов касательно механической логики. Благодаря устойчивой группе в 4-й позиции было получено соединение не просто той же самой мощности, но увеличенной во много раз силы. Ясно, что 4-я позиция должна оставаться незатронутой метаболизмом (на некоторое время), если от соединения требуется активное воздействие.

Просматривая недавно свою картотеку, я наткнулся на рукописное послание, присланное мне вскоре после первых испытаний этого препарата. Письмо было коротким и выразительным. Я понятия не имею, от кого оно пришло, так что не могу ответить этому человеку. Содержание этой записки предполагает, что у эксперимента было несколько лиц:

«Если на этой странице я смогу выразить вам это, тогда несомненно, что ДОМ несет славу и гибель, запечатанные в нем самом. Единственное, что необходимо, чтобы распечатать его содержимое, так это дать ему тепло живого человека на несколько часов. А человек сам за это время прояснит для себя все темные вопросы».

Через несколько лет после того, как я покинул Dole и предпринял первые, довольно робкие шаги, чтобы сделаться научным консультантом, я закончил трудиться над созданием собственной небольшой лаборатории. Я построил ее на развалинах самого первого дома своих родителей, который стоял на отлогом холме; дом сгорел дотла одним засушливым, жарким августом. На месте родительского жилища осталось лишь несколько обуглившихся сосен и большой каменный подвал с камином Я сделал над подвалом крышу 2 х 4 и покрыл ее алюминиевыми листами. Потом установил в подвале крепкий стол, на котором обычно проводил свои химические опыты, после чего подвел к лаборатории воду через пластмассовую трубу. Наконец, я соорудил стойку для перекрестных выводящих труб. Для этого в местной скобяной лавке я приобрел дешевую газовую трубу. В короткий срок лаборатория превратилась — и до сих пор остается таковой — в место для проведения исследований, где человек испытывает невероятное волнение. По мнению Элис, это место напоминает лаборатории из тех фильмов, что показывают ночью по телевизору. Там сумасшедший ученый со всклокоченными волосами и горящим взором пытается вырвать у богов секреты, которые не позволено знать смертным, и т. д. и т. п. Элис говорит, что единственное отличие между моей и киношными лабораториями заключается в отсутствии большого количества засохших листьев на полу последних. А в моей лаборатории без них, конечно, не обходится.

Вскоре после обустройства лаборатории мне позвонил коллега из Швеции. Он сообщил, что занимается подготовкой международного симпозиума по марихуане, который должен состояться в Стокгольме. Он сказал, что был бы очень рад, если бы я приехал и выступил с докладом по теме моих исследований. Скромность не была моей сильной стороной, поэтому я тонко намекнул, что мне действительно удалось соединить мир марихуаны с миром фенэтиламинов (это стало результатом тринидадской авантюры на борту «Чузан»), Однако я ответил позвонившему коллеге, что у меня недостаточно денег, чтобы принять его предложение.

На тот момент мне было неизвестно, что шведское правительство только что национализировало фармацевтическую отрасль. В результате этого деспотичного мероприятия были проведены определенные действия по рационализации работы отрасли. Одно из них заключалось в том, что отныне прибыли от фармацевтики можно было направлять на финансирование научных исследований и образование, финансирование «научных исследований» включало оказание спонсорской помощи в организации международных конференций по проектам, связанным с изучением наркотиков. А «связанные с изучением наркотиков» проекты подразумевали и изучение марихуаны.

Через пару деньков мне снова позвонили и сказали, что билеты туда и обратно мне уже выслали, номер в гостинице заказали на все пять дней конференции и что с нетерпением ждут моего научного отчета о работе с азотистыми аналогами каннабинола. Я капитулировал.

Так что на протяжении следующих двадцати дней я метался по лаборатории, продумывая, изготовляя и пробуя новые соединения, которые можно было назвать азотными аналогами марихуаны. Я не захотел снова создавать внутрикольцевые структуры, которые являлись основными компонентами в A.R.L. и у «ужасного Фреди», поэтому разработал новый класс аналогов. В соединениях этого класса атом азота оказывался вне любого кольца. Потом из них получатся ТГК-подобные соединения, в которых фенэтиламиновая цепь будет подвешена вне ароматического кольца. Я соединил фураниловые и пираниловые аналоги и подробно все это описал, чтобы представить в докладе на конференции в Стокгольме. Ни одно из соединений не было активно, поэтому нужно было еще работать над их химическим составом. Честно говоря, они не были еще доведены до конца.

Как в большинстве подобных рискованных начинаний, награда пришла ко мне с неожиданной стороны. После моего выступления ко мне подошел джентльмен средних лет. Он был при галстуке и в дорогой одежде. По-английски он говорил превосходно. Незнакомец сказал, что очень ценит работу такого рода, как моя, отчасти потому, что она проводится в частной лаборатории без дополнительного внешнего финансирования.

Я выразил собеседнику признательность и предложил при желании посетить мою лабораторию, случись ему оказаться в Соединенных Штатах. Мужчина принял мое предложение, но потом добавил, что у него есть собственная лаборатория. Он был бы польщен, если бы я согласился там побывать. В голове у меня предупредительно прозвенел сигнал тревоги; не очень-то хотелось, чтобы меня поймали в подвале какого-нибудь здания из бурого песчаника за пределами Стокгольма в ту самую минуту, когда я буду восхищаться пузырящейся колбой с ЛСД.