— О, в самом деле? — Шура посмотрел мне в глаза, потом перевел взгляд в ту сторону, где организатор сегодняшней встречи оживленно беседовал с блондинкой. — Предполагаю, что должен быть польщен, однако я едва с ним знаком. Я встречался с ним пару раз в Центре изучения головного мозга в Беркли. Понятия не имею, почему он так думает обо мне.

Я усмехнулась при упоминании этой крупной и успешной группы для дискуссий и лекций, куда Келли водил меня несколько раз. Как и в большинстве университетских городов, в Беркли было полно подобных групп, они постоянно появлялись и прекращали существование. Центр изучения головного мозга продержался дольше остальных.

Я поинтересовалась у своего соседа:

— Что же заставило вас прийти сюда, если вы не очень хорошо знаете нашего лидера?

— О, у меня оказался свободный вечер. Я закончил свой семинар в кампусе Калифорнийского университета и подумал, что могу отправиться сюда вместо того, чтобы идти прямиком домой. Из чистого любопытства. И еще, не думаю, чтобы я слишком торопился домой. После смерти жены по вечерам у меня дома стало чересчур тихо.

Я спросила:

— О, дорогой, и давно она умерла?

Он ответил, что около года назад, и я сочувственно вздохнула, подумав, что вряд ли это был счастливый брак. Я сменила тему разговора и спросила, он ведет тот семинар, о котором было упомянуто, или посещает занятия в качестве студента. Он сказал, это семинар по судебной токсикологии и что он ведет его каждую осень.

Он забыл спросить, кто тот второй, который тоже не относится к индюкам. Мне сказать?

— Раз уж вы не спросили, я сама назову имя второго героя

Келли. Его зовут Якоб Нидлман. Вы попали в хорошую компанию.

— Действительно? — ему не было нужды говорить это; было понятно, что он не слышал этого имени.

Я хихикнула: «Все в порядке. Я тоже ничего о нем не знаю, кроме того, что он философ и написал несколько превосходных книг, которые я еще не читала».

В перерыве мы с Шурой вышли покурить и попить кофе в парадный подъезд, а заодно и поговорить. Я выяснила, что он был химиком и специализировался в области под названием психофармакология, а также то, что у нас было много общих знакомых. И он тоже бывал в Эсалене. Шура рассказал мне историю о том, как невозмутимый психиатр, с которым в свое время виделась и я, совершенно голый делал стойку на руках возле одного из известных источников Эсалена в компании известных и приобретавших известность людей, тоже голых, но не с такими, как у психиатра, амбициями. Они прилагали все усилия, чтобы не попасть под прилив. Шура сказал, что это было его любимое воспоминание об Эсалене. Отсмеявшись, я пообещала собеседнику рассказать свой анекдот на тему горячих источников как-нибудь в следующий раз. Я действительно надеялась, что мы еще увидимся, и предвкушала эту встречу. Шура мне понравился, несмотря на то, что Келли был о нем хорошего мнения.

В ходе разговора мне удалось дать понять Шуре, что наше знакомство с Келли продолжается несколько месяцев и что я старалась завершить наши отношения так деликатно, как могла. Был не подходящий момент для того, чтобы сообщать подробности, и я не стала этого делать.

Шура сказал, что был женат тридцать лет. Его жена, Элен, умерла от инсульта в прошлом году. На мой вопрос, были ли у них дети, Шура ответил, что у него есть сын по имени Тео. Он уже вырос и живет самостоятельно недалеко от отцовского дома в Восточном заливе.

Сколько же лет сыну, который «уже вырос»? Я не могла сказать, в каком возрасте был сам Шура. Его седые волосы говорили об одном, но лицо и движения тела — совершенно о другом.

Когда он спросил, есть ли дети у меня, я глубоко вдохнула и быстро ответила, потому что Келли уже призывал всех вернуться и продолжить учиться тому, как мыслить правильно: «Я была замужем за психиатром, но развелась. У меня четверо детей, старший, от первого брака, живет на севере (я подумала, не добавить ли, что во время первого замужества была очень молода — мне было лет пять или около того, но удержалась от искушения). Он очень хороший учитель, преподает в частной школе, и у него семья».

Слово «семья» предполагает детей, и это означает, что я бабушка. Ну да ладно. Бабушка так бабушка.

Я потушила окурок и продолжила: «Я живу с остальными тремя своими детьми, они подростки, в округе Марин, в доме напротив своего бывшего, так что детишкам достаточно забраться на холм, чтобы попасть к своему папочке. Они проводят с ним все выходные и возвращаются домой в воскресенье вечером. Все очень цивилизованно, и я рада, что мне удалось все так устроить, потому что развод — дело несладкое. Я хочу сказать, что дети не очень пострадали от него».

Остаток информации я выдала с немыслимой скоростью: «Я работаю в больнице, набираю медицинские тексты. Я ненавижу свою работу, но она дает мне средства к существованию». Я выдохнула, а Шура улыбнулся. Мы вернулись в гостиную.

Как хорошо, что я еще вполне привлекательна, что у меня отличные длинные волосы и, слава Богу, я похудела в прошлом году и теперь у меня девятый размер. Я хочу, чтобы этот мужчина заинтересовался мною. Нет, я хочу его очаровать.

Он мне понравился. Мне понравилось его лицо и длинное, худощавое тело. Мне понравился его с хрипотцой тенор, его взгляд и впечатление, которое он производил, — впечатление открытости и прямоты, за которыми скрывалось что-то очень личное.

После завершения встречи мы вместе с Шурой вышли из дома и остановились на тротуаре возле моего старенького «Фольксвагена». Я спросила у Шуры, собирается ли он прийти на следующее занятие, а потом я узнала все остальное, что должна была узнать.

На мой вопрос он ответил:

— Нет, боюсь, я буду должен остановиться на этом, потому что в следующий четверг у меня начинаются уроки французского.

— Вы собираетесь учить язык с какой-то целью или просто так?

— Ну, я всегда хотел выучить французский, но сейчас появился смысл попытаться выучить его настолько, насколько возможно, за очень короткий срок.

Он прислонился к моей машине, сложив руки на груди. Уличное освещение превращало его волосы в оранжево-золотую корону. Его лицо оставалось в тени.

— Примерно год, — начал он, — у меня длятся странные взаимоотношения с женщиной по имени Урсула, которая живет в Германии. Она побывала здесь со своим мужем, изучала психологию, и я влюбился в нее, что несколько неудобно, ведь ее муж — это человек, который мне очень по душе и которого я считаю своим хорошим другом. Но так уж случилось. Мы с Урсулой влюбились друг в друга. Не знаю, что из этого получится, но я собираюсь провести с ней в Париже несколько дней на Рождество, и мы постараемся решить, что делать. А французский — это потому, что она бегло говорит по-французски, а я немного знаю этот язык. Мне легче подучить французский, чем выучить немецкий.

Все, что я могла вымолвить, было: «О, понимаю». Мой собственный Наблюдатель — так я называю часть самой себя, которая следит за всем происходящим, — с интересом отметил, что у меня вдруг засосало под ложечкой. Я мило улыбнулась скрытому в тени лицу и, сама не знаю почему, сказала: «Надеюсь, все пойдет так, как вы захотите».

Перед тем, как сесть в машину, я повернулась к Шуре и на всякий случай закинула крючок.

— Когда вы вернетесь, — сказала я, — мне бы хотелось узнать, как все прошло.

Я порылась в своей сумочке, чтобы найти ручку и маленький блокнот, которые всегда носила с собой. Я написала свое имя и телефонный номер и протянула листок Шуре. Он вынул из кармана брюк большой потертый бумажник и вложил туда листок, проверив, не выпадет ли.

Из окна машины, сидя на водительском сиденье, я посмотрела на высокую фигуру в коричневой куртке и сказала: «Я очень рада, что наконец с вами познакомилась, и надеюсь, что мы с вами еще увидимся». Я произносила самую обычную, стандартную для этого случая фразу медленно, выразительно, словно она открывала мне путь к сокровищу, как заклинание Али-бабы «Сезам, откройся!»