Этой водой обкатят. Брызнуть врасплох надо; когда увидит — помогать не будет. А так от исполоха, от родимца помогает.

Здесь же, чтобы не болела рана или ушиб, в реку бросали серебряный предмет, а почерпнутой водой смазывали больное место.

Особую целебную силу имела вода, которую набирали и приносили в дом при определенных условиях. Это, прежде всего, вода, набранная из источников в особые дни: утром в Рождество, на Новый год, в Крещенье (крещенская, или богоявленская, вода), Сретенье (сретенская), Великий четверг (четверговая), в день Ивана Купалы, — а также вода, которую удавалось набрать раньше всех до восхода солнца в полном молчании. Такую воду называли, как видно из приведенного выше примера, «молчаной», или «молчальной», «немой», «тихой», а также «непочатой», «не-питой». Дополнительные положительные свойства и силу воде придавали положенные в нее магические предметы: растения, зерно, угольки, серебряные монеты или другие изделия, крест, — а также произнесенный над нею заговор или молитва. В последнем случае воду называли «наговоренной».

Вместе с отмеченными характеристиками воды нельзя не упомянуть, что в народном сознании она всегда осмыслялась и как опасная стихия. Вспомним хотя бы, что в воде, по народным представлениям, обитает нечистая сила. Но особенно страшной считалась сама разбушевавшаяся водная стихия, приводящая к наводнению. В этой связи показательны русские поговорки: «Где много воды — там жди беды», «Xороши в батраках огонь и вода, а не дай им Бог своим умом зажить».

Опасной считалась также «нечистая» вода, то есть та, которой обмывали новорожденного, больного, покойника, в которой стирали белье, особенно испачканное кровью во время женских месячных очищений, регул. Такую воду всегда старались выливать там, где не может наступить человек или скотина.

Негативная символика воды выступает в толкованиях снов: мутная вода, по поверьям, снится к болезни, смерти, грусти, а чистая вода — к слезам.

В некоторых восточнославянских преданиях и легендах, содержащих этиологические мотивы, с водяными брызгами и каплями связывается возникновение чертей или насекомых. Так, согласно украинской легенде, Сатана создал себе помощников — чертей, брызгая водой со своих рук позади себя.

Многозначность воды в традиционной культуре, иногда прямо противоположные представления о ней как о плодотворной, исцеляющей и в то же время смертоносной стихии нашли отражение в сказочном образе живой и мертвой, или сильной и слабой, воды. Причем в сказке и та, и другая вода находятся в тридевятом царстве, то есть не в том мире, где живет сказочный герой, а в «ином», «чужом», который в народных представлениях соотносится с потусторонним миром.

В любом случае, добра или грозна была к человеку стихия воды, в народной среде всегда соблюдалось к ней почтительное отношение. Оно, в частности, реализовалось в выполнении установившихся правил и запретов. Так, считалось, что нельзя ходить за водой и полоскать белье в водоемах поздно вечером и ночью, поскольку, по поверьям, в это время вода спит. В традиции существовал также запрет плевать и мочиться в воду. Согласно архаичным языческим представлениям, нарушитель запрета плюет в глаза своим родителям, находящимся на том свете, а по более поздним представлениям — на самого Бога. В этом же плане показательна поговорка «Не плюй в колодец — пригодится водицы напиться».

В народных представлениях огонь воспринимался как стихия, наделенная двойственной символикой. С одной стороны, с огнем связывались свет и тепло, важные для жизни человека, подобно тому как для роста и жизни растений были необходимы свет и тепло солнца. И в связи с этим сопоставлением вспомним, что древние славяне считали огонь и солнце родственно связанными — через отцовско-сыновние отношения Сварога и Дажь-бога, божеств огня и солнца. С другой стороны, стихия огня осознавалась как опасная сила, несущая разрушение и смерть.

В языческих культах огонь выступал и как объект непосредственного поклонения, и как посредник между человеком и божеством. В архаичном сознании огонь одухотворялся, наделялся характеристиками живого существа: способностью есть, пить, спать. В древние времена огонь во время праздничных трапез кормили, бросая в него кусочки пищи и отливая часть напитков. Отголоски этих представлений сохранялись и в довольно позднее время. Так, в Подольской губернии на ночь оставляли в печи горшок с водой и полено, чтобы для огня были пища и питье. Уважительное отношение к стихии огня и ее олицетворение очевидно в принятом на Вологодчине именовании огня «батюшкой». Когда гасили огонь на ночь, обращались к нему: «Спи, батюшка огонек».

Из древнерусских письменных источников известно, что язычники в святилищах своих богов возжигали костры и поддерживали постоянный огонь перед кумирами. В этом случае огонь являлся посредником, соединяющим человека с божеством и, соответственно, с иным миром. В христианской культуре аналогичным по значению можно назвать обрядовое зажигание свеч во время службы в храме и моления в доме и вне строения.

Представления о посреднической функции огня нашли отражение в погребальной обрядности древних славян в форме сожжения покойников: по мысли язычника, огонь переносит души умерших на тот свет. Отголоски языческих погребальных обрядов сохранялись в некоторых местах у русских еще в XX веке. Имеется в виду обычай «греть покойников», носящий поминальный характер и воспринимавшийся как форма общения с предками. В южнорусских губерниях — Курской, Воронежской, Орловской, Тамбовской — обычай приурочивался к святочному периоду: к Рождеству, Новому году, Крещению или их канунам, — к тому времени, когда, по народным представлениям, размывались границы между мирами и был возможен контакт с потусторонними существами. В Тамбовской губернии, например, хозяин ранним утром, взяв горшок с огнем и куль соломы, отправлялся на огород; здесь он совершал три поклона на восток, затем зажигал солому с ладаном и приговаривал: «Ты, святой ладонок и серенький дымок, несись на небо, поклонись там моим родителям, расскажи им, как все мы здесь живем». Возжигать костры могли также на дворе около дома, а присутствовать при этом мог не только хозяин, но и все домочадцы, а иногда — и чужие люди. В некоторых местностях считали, что от зажженного огня на том свете согреваются «роди-тели»-предки, в других — верили, что они незримо стоят рядом с живыми вокруг горящих костров. Подобные обряды в XIX — начале XX века бытовали также кое-где на Русском Севере и у других славянских народов.

Таким образом, согласно сознанию наших предков, место огня было между двумя мирами. Эти архаичные представления об огне как границе между миром живых и миром мертвых воплотились в образе огненной реки или моря в русских сказках, где они разделяют тридесятое царство и царство сказочного героя, которому, чтобы не погибнуть, необходимо перепрыгнуть на волшебном коне через бушующее пламя. Близкие представления долгое время бытовали у украинцев, белорусов и поляков, что видно из обычая класть в печь после приготовления еды одно или два полена, по которым, соответственно поверьям, на том свете можно перейти через огненную реку или канаву с кипящей смолой.

Пограничную символику в традиционной культуре имела и печь как объект, связанный с огнем. По поверьям, через печную трубу осуществлялось сообщение с внешним миром, в том числе и с «тем светом». Она являлась особым «выходом» из дома, предназначенным в основном для сверхъестественных существ и для контактов с ними: по поверьям, через нее в дом проникают несущие смертельную опасность огненный змей и черт, а из него вылетают наружу ведьма, душа умершего, болезнь. При приближении грозы трубу закрывали, чтобы черт или другая нечистая сила не могли туда спрятаться и гром не ударил в избу. Через трубу обычно звали пропавший в лесу скот, чтобы хозяин леса услышал и отпустил животных. Когда кто-нибудь уходил из дома, печь закрывали заслонкой, чтобы в пути не было никаких неприятностей. В поминальные дни, приуроченные к установившимся в традиции календарным датам, было принято отворять печную трубу, чтобы через нее могли проникнуть души умерших.