Крызин бросился на мост. Спасение там — на другом берегу. Выстрелом свалил гнавшегося за ним партизана. Но тут за его спиной снова оказался Яранг. Крызин слышал его жаркое учащенное дыхание. Взвилось в прыжке тело собаки. Пистолет почему-то перестал действовать, или Крызин не заметил, как разрядил его. Обернувшись, он со страшной силой ударил рукояткой револьвера пса в морду и, перемахнув через барьер, прыгнул вниз, в холодную свинцово-темную воду, по поверхности которой ползли, сталкиваясь, величаво-спокойные, шершавые льдины…

Удар отбросил Яранга назад. Брызнула кровь. Но в тот же момент он был у края настила. Секунду всматривался в реку, ища своего врага, и прыгнул вниз.

Схватка заканчивалась. Уже обнимались радостно освобожденные. Со всех сторон неслись возгласы ликования. Собирали оружие. Неподвижными обмякшими кулями лежали мертвые тела гитлеровцев.

На минуту Алексей забыл о Наде. Теперь ничто не угрожало ее жизни. Яранг же… Голова его несколько раз показалась между льдин. Вот-вот они накроют ее или сдавят, сплюснут, как яичную скорлупу…

Алексей прыгнул на льдину. Она закачалась под его тяжестью. А он уже был на другой, на третьей…

— Яранг, ко мне! Ко мне! Плыви сюда!

Распластавшись, Алексей ловко ухватил Яранга за крепкий ошейник и вытащил на льдину. Добраться до берега было уже делом нескольких секунд, хотя подтаявший и прострелянный солнечными лучами лед обкрашивался и ломался под ногами.

Но где их враг Крызин? Очутившись на берегу, неугомонный Яранг кинулся за уплывающими льдинами. По пятам собаки побежал Алексей, потом Петр, другие партизаны. Но напрасно всматривались они в реку, щупали глазами каждую черную точку, бугорок, пятнышко. Крызин сгинул, будто и не было его вовсе. Скорее всего утонул.

— Яранг, милый!

Надя, плача, обнимала собаку. Все было как в сказке: Яранг, Алексей, чудесное спасение…

Никогда не задавалась Надя вопросом, уча Яранга, кому и где пригодится ее труд; вышло так, что прежде всего он послужил спасению ее самой! Вот так получается иногда!

— Надя!

— Алеша!

Застенчиво взявшись за руки, они узнавали друг друга. Как изменился, повзрослел, возмужал Алексей… А Надя! За три месяца изменилась так, что смотреть тяжело. В чем душа держится. Руки тонки, как у ребенка. Только глаза вот совсем не детские, не прежние. В них еще свежа мука пережитого.

Но на войне так мало места для счастья. Над ними висела опасность — могли нагрянуть фашисты. Надо было срочно уходить. И прежде всего заняться Ярангом.

Пес как обезумел от радости. Крызинский удар пистолетом пришелся прямо по пасти, сломал клык. Но Ярангу сейчас было не до этого. Он визжал, он терся о Надю, отряхивался от воды и снова терся, визжал.

Понаблюдайте, как радуется собака. Она трепещет вся. Вся жизнь ее, все ощущения — в этой радости. Если бы кто-нибудь мог сказать, что в те минуты было у Яранга в голове: может быть, проносились картины прошлого: как ходили по буму с хозяйкой, вместе «грызли гранит науки», хозяйка — свой, пес — свой. А потом проба на задержание… Крызина, скажем. Помните поленницу? Ну, а попрактиковаться в задержании всегда приятно, потому что тут можно пустить в ход зубы. А какое удовольствие после трудов праведных полежать на подстилке в углу и, звонко щелкая челюстями, сосредоточившись, как для очень ответственной работы, поискать блоху, забежавшую невесть откуда в чистую мягкую псовину! А пришла хозяйка — бросить все и опять кинуться к ней, как будто не видались век… Последите, попытайтесь представить, а еще лучше собственными глазами увидеть все это, и тогда вы поймете, сколько жизни, тепла, прелести и неподдельной ласки в существе, называемом собакой.

Вероятно, кто-то подумает, что сейчас не время предаваться воспоминаниям? Но известно, что воспоминания возникают чаще всего в самый неподходящий момент, повинуясь каким-то своим законам… Разве есть у воспоминаний свое, специально отведенное для них время?

Надя сама забинтовала морду Яранга. Теперь он был беззащитен, но кругом находились друзья. Кровь шла так обильно, что повязка вскоре набухла и ее пришлось сменить. Бурная веселость Яранга исчезла, он заметно поскучнел, наверное, раненая десна сильно болела, однако все так же признательно-преданно поглядывал то на Алексея, то на девушку. Казалось, пес хотел сказать, как счастлив оттого, что они снова вместе, и как благодарен им за это, хотя, пожалуй, в первую очередь заслуживал благодарности он сам…

Дорогой, славный Яранг!

Теперь понятно, какие чувства должны были питать эти люди к собаке, почему после встречи Алексея и Яранга на вокзале Надя без конца повторяла псу «милый», «хороший», а Елена Владимировна, обращаясь к четвероногому, называла его не иначе, как «Ярангушка, дорогой».

И в самом деле, после всего что было, как не благодарить Яранга, не называть его ласково. Теплом своего тела он спас Елену Владимировну в тот момент, когда ей уже грезились последние сны, за которыми полный мрак, пустота, небытие. После, едва живую, ее доставили к партизанам, а потом переправили через фронт в глубокий тыл, на Урал, где она и находилась вплоть до освобождения родного города от захватчиков. Если бы не Яранг, лежала бы Надя с простреленным сердцем…

— Помнишь, помнишь! — тормошила Надя Алексея, и снова начинались воспоминания. — Помнишь, как ты на руках нес меня, когда я не могла перейти болото?

— Ослабела. И страшная же ты тогда была…

Оказывается, он все же заметил!

— А помнишь, как я наелась и уснула тут же, у костра, а ты укрыл меня полушубком и потом не давал никому будить… Охранял, как Яранг! Ты привалился с одной стороны, а Яранг с другой. Мне было тепло-тепло. А потом я проснулась и страшно испугалась: решила, что попала в берлогу к медведю…

— Ты и была в берлоге, только не в медвежьей…

«Помнишь!..» Разве забывается такое?

Но мы немножко забежали вперед. Вернемся к Ярангу. Все-таки, как-никак, он главный герой нашего повествования; не будь его, не было бы многого из того, о чем здесь рассказано.

Мы расстались в последний раз с Ярангом на лесной партизанской дороге, со сломанным клыком и кровоточащими деснами.

Зубы — оружие собаки. Служебная собака, утерявшая клыки, утрачивает почти всю ценность. Сам не предполагая того, Крызин рассчитался с Ярангом очень здорово. Однако счеты между ними не были кончены.

Мог ли примириться с потерей своего друга-соратника, друга, делившего с ним все тяготы походной жизни и превратности судьбы, сержант Белянин? И вот, если нам последовать за ними далее по ходу событий, мы увидим не совсем обычную сцену.

Яранг-в зубоврачебном кресле, не в том, правда, которое он когда-то держал в осаде, но точь-в-точь таком же. Наш четвероногий герой в полевом госпитале. Пес сидит торжественно и недвижно, как истукан. В его раскрытой пасти ковыряется инструментом армейский зубной врач. О, да он тоже знаком нам! Ведь это его вместе с лечащимся больным заблокировал тогда Яранг… После своего побега вместе с Еленой Владимировной и другими узниками доктор уже не вернулся домой; он попросил зачислить его в действующую армию, хотя возраст его был далеко не призывной. Теперь он уже не боится и не проклинает Яранга; как говорится, кто старое помянет…

Более того, теперь ему даже приятно лечить Яранга: как-никак, сосед, звено, связывающее с мирным прошлым, с оставленным домом… И пес — не пес, а чудо, сколько разговоров о нем в батальоне. Врач даже гордился, что ему выпала честь лечить такого необыкновенного пациента. Десны зажили, теперь они не кровоточат, к ним можно прикасаться. Пасть придерживал Алексей. Командование вняло его ходатайствам и рапортам: Ярангу надевают золотую коронку на сломанный зуб…

«Собака — и вдруг золото?!» Я уже вижу, как недоумевает один из моих читателей: зарапортовался, товарищ писатель! И вовсе не зарапортовался. Все происходило так, как написано.