Несколько минут проходят в тишине. После чего Юлия, коверкая незнакомый язык, читает по бумажке выписанные испанские слова:
- Ti… Puecles… No utilizar narcyticos? Cymo eres serio en esto?24 - она смотрит на него строго, даже сурово. - Cymo eres… serio en esto
?
Раскрытый разговорник лежит между ними на диване, как единственное препятствие, способное остановить Антонио, вознамерившегося задушить ее в объятиях, как только она вошла в мрачно освещенную грозовым небом гостиную.
- Я… могу… все…
Антонио кладет книжку обратно на беленое полотно покрывала между ними. Он расцветает белозубой улыбкой, право, как у ребенка. У довольного ребенка, перед которым открыт весь мир. Не скажешь даже, что еще позавчера он загибался, пугая окружающих мертвенным видом. Темные пряди от влажности завились в крутые кудри, и от этого он выглядит еще моложе… И длинные руки все-таки обвивают ее талию, согревая и баюкая. Юлия невольно отмечает, как становится тепло и уютно. И даже спина почти не болит, когда он большой ладонью проводит по ней вверх-вниз, словно успокаивая встревоженное животное.
- Значит, так… - она опять берется за словарик. - Acaba con este. Es necesario vivir. Rendirse puede cada uno… El tonto
.
- Xa-xa-xa!!
Он заливается счастливым смехом. Вероятно, последнее слово слишком смешно прозвучало в ее произношении. Впрочем, он коверкает русский не хуже, чем она испанский.
- Ahora… Mi… No no se rendird… Yo tengo un angel… [26]
Он нежно целует ее в родинку над левой бровью. Почему она невольно морщится? Слишком слащавая ситуация? Или он перестал ей нравиться? Да нет, не то… Просто, придавило спину неподъемным камнем совершенно ненужной, ненавистной тяжести. Избавьте, ради бога, от этой ответственности! Что это значит - «теперь не собираюсь»?! А не теперь?
- Ahora, у nunca! [27] - Приказывает Юлия, с трудом найдя среди разбегающихся строк нужные слова. С трудом, потому что трудно смотреть в словарик, ощущая на себе упругую тяжесть жадного молодого тела. Он мгновенно соглашается с приказом. Похоже, он на все согласен, ну, что ты будешь делать… она тоже… яркие губы опускаются к ней все ближе. И тогда, она вспоминает другое лицо. И другие губы. Не такие горячие, не такие жадные, не такие взволнованные…
- Пусти… подожди… стоп!
Юлия выскальзывает из его рук. Он так расстроен, Боже… что ей приходится тут же изобразить роскошную пантомиму. Мол, так болит горло и все остальное, что просто сил нет. Что она сейчас ну ни на что не способна. И ему ничего не остается, как кивнуть, сочувственно сдвинув темные брови.
- Учи русский язык! - отдает она очередной приказ, выбегая из комнаты.
На маленькой кухне уже по-хозяйски Юлия готовит себе и ему чай с жасмином. А потом, пьет все подряд купленные с Хуаном лекарства, мешая микстуру с порошками. Все это время, Антонио послушно ищет в разговорнике русские слова, соответствующие его чувствам. И произносит их по очереди, с чудовищно смешным акцентом, хриплым мальчишеским голосом.
- Nadezhda… La Felicidad… Liubov… El Salvamiento… La Gratitud… [28]
По- видимому, все это имена Юлии. Потому что, произнося каждое из этих слов в именительном падеже, он неизменно показывает пальцем на нее. Точнее, на ее грудь в распахнутой джинсовке, которую он все же успел расстегнуть.
После трех чашек чая и нескольких поцелуев, не закончившихся ничем, кроме жара в губах и боли в животе, становится ясно одно. Оставаться в этой комнате, в чужой квартире, куда в любую минуту могут вернуться трогательный Мигель или стремительно угасающая Моника, больше невозможно. В городке, в такую погоду, делать абсолютно нечего. Сейчас бы самое время валяться на пляже, прижимаясь, друг к другу горячей кожей бедер и плеч, смотреть, как теплый песок бежит сквозь пальцы, просоленные морем… но… Нужно уходить. Антонио, как выяснилось, думал так же.
- Поедем в Барселону? - предложил он после очередного взгляда в словарь.
Юлия решила не сообщать, что вчера уже была там. К чему такие подробности?
- Я покажу тебе город… - продолжал освоение русского языка Антонио.
Это было забавно. Интересно, что покажет ей он? Юлия скрыла усмешку за нежным выражением глаз, от которого Антонио мгновенно потянулся к ней губами… Юлия резко вскочила с дивана.
- Поехали!
Всю дорогу в автобусе он крепко спал, обхватив ее обеими руками и положив кудрявую голову ей на плечо.
На старом блошином рынке Els Encants, он купил ей деревянные четки с треснутым католическим крестом. И она немедленно намотала их на запястье, потому что они так хорошо смотрелись с ее феньками.
Они шли по Carrer de la Princesa, слушая, как разносится над улицей грозный и тоскливый рык львов из зоопарка. Они не выпускали из рук словарик, данный Хуаном им во спасение. Так что, скоро научились быстро находить в нем нужные слова.
Но чем дольше они гуляли, тем сильнее тянущая тревога росла в груди Юлии, не давая насладиться городом и мужчиной, идущим рядом.
- Неужели, все это правда?
- Сиг - печально кивает он, - си…
- И ты - потомок самого Гауди?
- Си.
Он с досадой отворачивается. И резко сворачивает в сторону от Диагонали. Он, кажется, сознательно обходит район SAGRADA FAMILIA .
- Невероятно… Значит, и то, что твоя мама… извини… она… Ты не бредил?
- Рог desgracia… [29]
- Но, что это значит?! Я не понимаю… Мистика? Или - фольклор?
Он грустно смотрит на нее, и она боится продолжить расспросы. Боится показаться праздной, любопытной, ради забавы растравляющей его раны. Но ведь, в конце концов, нужно знать правду, чтобы не сойти с ума, окончательно запутавшись в диких мистическо-анатомических догадках?!
- Объясни… - попросила Юлия.
Антонио уныло посмотрел на истрепанную книжку в ее руках. Потом на нее. И, в который раз грустно улыбнулся, помотав кудрявой головой.
- No podre… [30] - сказал он, с тоской глядя на ее губы.
Потом, проголодавшись от ходьбы и волнений, они ели бутерброды с хамоном. С тем самым хамоном, который привел ее в восхищение. Но это было совсем не то. Юлия невольно вспоминала день корриды. Ужин с Карлосом и мясо убитого быка. Ветерок дыхания на своей шее и его взгляд перед тем, как она захлопнула дверь…
В скверике у Pare Estacio del nord Антонио посадил ее к себе на колени. Они ели бутерброды, запивая пивом из банок. Раньше, она была бы в восторге от такого времяпрепровождения. Господи, она ведь любит это! И Антонио так нежно целует ее в плечо… А она зачем-то смотрит на бомжа, который ждет в сторонке, когда они оставят ему объедки. И аппетит пропадает. И она раздраженно отводит плечо от прильнувших к нему губ.
- Кому нужно, чтобы ты отдал чертежи? Кто эти люди?
- Я не знаю.
Зря она это спросила. Яркие губы сжались и побледнели, а желваки заходили ходуном, как тогда, в ночь «Мерсе». Рука спонтанно, помимо ее воли дернулась, чтобы лечь ему на плечо. Он тут же прижал ее ладонью.
- Но они так давно преследуют… твою семью… и ты ни о чем не догадываешься?
- Я не желаю об этом думать… Я хочу просто жить. Я обычный человек!
- Но ведь придется…
- Нет!
Вверху, в серо-сиреневом небе, бледная терракота башен смотрится, как поплывший камень, или лава, текущая с вулкана.
- А тебе не интересно взглянуть, как… хотя бы на бумаге… как выглядел бы Собор Святого Семейства в окончательном варианте?
- Я ненавижу его!
- Но он так прекрасен…
- La deformidad! El delirio diabylico… La Locura del cantero orgulloso… [31]
