Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A
* * *

Между тем еврейская тема в творчестве Утёсова — не только музыкальном, но и эстрадном, театральном, — занимала немалое место. Мне не раз приходилось слышать мнение, что Утёсов далек был от еврейской темы, во всяком случае, в зрелые свои годы. Едва ли это так. Еще в Кременчуге начинающий актер Утёсов обращался к этой теме. В 1924 году в Свободном театре в Петрограде он сыграл главную роль в пьесе еврейского драматурга Семена Юшкевича «Повесть о господине Сонькине». Одна из самых блистательных его ролей в Свободном театре — роль Менделя Маранца в спектакле, поставленном по пьесе Давида Фридмана. Спектакль этот шел во многих театрах России и США, но именно Утёсов превратил его из легковесной комедии в драму, придав образу Менделя трагическую глубину. В те годы он хотел поставить в том же театре спектакль по рассказам Шолом-Алейхема, но осуществить это ему не удалось.

В начале 1930-х годов в программе «Теа-джаза» да и в других утёсовских программах было немало еврейских песен. Некоторые из них, в частности «Ребе Мейлах», «Семь дочерей», «Бубенцы звенят-играют» (музыка Ефима Жарковского, слова Льва Квитко), он исполнил вначале на идише, а уже позже по-русски, а иногда пел их сразу на двух языках. Разумеется, еврейские песни и мелодии были лишь незначительной частью в репертуаре Утёсова, где они прекрасно уживались с «Парой гнедых», написанной композитором Михаилом Воловцом на слова замечательного русского поэта Апухтина или, скажем, с песней «Темная ночь», созданной Никитой Богословским на слова Агатова.

В начале 1950-х годов Утёсов уже не решался исполнять эти песни с эстрады. После расстрела руководителей Еврейского антифашистского комитета, накануне позорного «дела врачей» в СССР развернулся новый виток антисемитизма — на сей раз одобренного и санкционированного государством. 13 марта 1952 года было принято решение приступить к следствию по делам всех лиц, имена которых упоминались в ходе следствия по делу ЕАК. В списке этом было более двухсот фамилий, включая и фамилию Утёсова. Знал ли об этом, догадывался ли в ту пору Леонид Осипович? Едва ли, хотя поводы для размышлений могли возникнуть. Постановление о принятии мер ко всем лицам, упомянутым в следственных документах, было закрытым, но статья в «Советском искусстве», напечатанная 12 марта 1952 года, говорила о многом: «Эстрадный оркестр ничего общего не имеет с джазом, хотя в эстрадный оркестр могут входить инструменты, используемые джазом. Нет дурных, негодных инструментов, но инструменты можно дурно использовать…

Исполнительский „стиль“ джаза построен на варварском искажении привычных для нашего уха звучаний, надуманных, неестественных тембрах оркестровых инструментов. Что общего между ноющими, слезливыми интонациями „не имеющих ни рода ни племени“ танго или „слоу-фоксов“ и здоровой советской лирикой, светлым, оптимистическим мироощущением советских людей?..» И уже через несколько дней то же издание подводит грозный итог: «Джаз — это музыка духовного порабощения».

Таких нападок на джаз не было даже во времена РАПМа, но Леонид Осипович, видимо, не придавал этому серьезного значения, думал, что это однодневное явление, очередная «проработка». В начале 1950-х он, наряду с такими песнями, как «Сталинградский вальс» (О. Строк — В. Драгунский) или «Цимлянское море» (Н. Богословский — Н. Доризо), исполнял «Песню американского безработного» и куплеты Курочкина из «Свадьбы с приданым». А если и размышлял над тревожными публикациями в прессе, то забыл о них весной 1953-го, после смерти Сталина и освобождения арестованных врачей.

Хотя годы борьбы с космополитизмом не затронули напрямую Утёсова и его оркестр, они не прошли бесследно. Слишком многих друзей и знакомых артиста коснулись репрессии, слишком ощутимый удар они нанесли по благостной картине «великой дружбы» советских народов, в которую искренне верили многие, включая Леонида Осиповича. Но он никак не мог поверить в официальную версию гибели его любимого «Соломона Мудрого» — Михоэлса, якобы попавшего под машину, а на самом деле убитого агентами госбезопасности в Минске в январе 1948 года. Не мог поверить и тому, что его давние знакомые — Лев Квитко, Маркиш, Бергельсон и другие члены ЕАК — являются «еврейскими буржуазными националистами», продавшимися западным разведкам. После этих событий он стал гораздо осторожнее, доверяя свои истинные мысли и чувства только самым близким друзьям. От них мне известно об усилившемся в 1950-е годы интересе Утёсова к еврейской культуре, к прошлому своего народа. Стоит подчеркнуть тот факт, что до конца жизни артист не подписал ни одного воззвания «советской общественности» против сионизма и политики Израиля, хотя деятелей культуры еврейской национальности вовлекали в подобные мероприятия регулярно и весьма настойчиво.

В 1967 году, уже находясь в статусе народного артиста, Утёсов написал статью о еврейской актрисе Сиди Таль в журнале «СЭЦ» («Советская эстрада и цирк»), озаглавив ее «Счастливые встречи». Воздав должное Сиди, он ни разу не упомянул о том, что она всегда, во все времена была еврейской актрисой, поющей на идише. К тому времени еврейская тема в советской прессе окончательно стала закрытой, упоминаясь только в рамках «борьбы с сионизмом». Не в последнюю очередь это было связано с разрывом отношений Советского Союза с Израилем после шестидневной войны в июне 1967 года.

Здесь хочется вспомнить о другой еврейской актрисе, высо ценимой Утёсовым, — Кларе Юнг. Актриса, познавшая успех в США, вернулась в СССР, оставив за рубежом дочерей. «Советские евреи более настоящие, чем американские», — этим объяснила она свое решение. Клару Юнг хоронили в Москве 29 апреля 1952 года, в разгар антисемитской кампании. В последний путь ее провожали немногие, но среди них были Хенкин и Утёсов. Леонид Осипович, обращаясь к Хенкину, сказал: «Кто мог бы подумать, что у гроба актрисы, познавшей при жизни аншлаги в Москве и Нью-Йорке, Одессе и Бостоне, соберутся всего несколько человек!» Задумчивый и печальный Хенкин сказал: «Я произнес бы кадиш, но миньяна здесь нет…» Этот рассказ я услышал от актрисы ГОСЕТа Анны Шмаёнок в конце шестидесятых годов прошлого века. От нее же узнал, как часто Утёсов бывал в ГОСЕТе, как любили его актеры этого театра.

Диалог Утёсов — Евтушенко

В середине 1970-х я оказался свидетелем любопытного разговора. Было это в Доме актера, который тогда располагался на улице Горького. В этом уютном заведении до начала очередного вечера, уже не помню, кому или чему посвященного, мы — Леонид Осипович, Анастасия Павловна, писатель Владимир Соломонович Поляков и я — зашли в кабинет директора Александра Моисеевича Эскина. Как обычно, в центре внимания был Леонид Осипович. Как-то сам собой в разговоре возник еврейский вопрос. Владимир Соломонович тихо, почти шепотом рассказал, что ему позвонил незнакомый человек, представившийся: «Я от генерала Драгунского». Спросил, кого из деятелей русского искусства, евреев по национальности, он может порекомендовать в состав руководства создающейся еврейской общественной организации с очень длинным названием «Антисионистский комитет советской общественности». «Я так растерялся от столь неожиданного предложения, — признался Поляков, — что, сославшись на головную боль, попросил разрешения позвонить ему позже и, не записав его телефон, положил трубку».

— Представляю, Владимир Соломонович, как вы испугались, — сказал Леонид Осипович. Потом он задумался и, опершись подбородком на кулак, прочел по памяти, почти без запинок, незнакомые всем сидевшим стихи. Записать я их тогда не мог, но позже, к счастью, отыскал в фондах РГАЛИ. Вот отрывок стихотворения, которому предшествует эпиграф из евтушенковского «Бабьего Яра»:

Но ненавистен злобой заскорузлой

Я всем антисемитам, как еврей,

И потому я настоящий русский.

Е. Евтушенко
…Ты прав, поэт, ты трижды прав,
С каких бы ни взглянуть позиций.
Да, за ударом был удар,
Погромы, Гитлер, Бабий Яр
И муки разных инквизиций.
Вот ты взглянул на Бабий Яр
И, не сдержавши вомущенья,
Ты, русский, всех людей любя,
В еврея превратил себя,
Призвав свое воображенье…
…Твердит тупой антисемит:
«Во всем виновен только жид!»
«Нет хлеба — жид», «Нет счастья — жид»,
И что он глуп, виновен жид,
Так тупость голову кружит…
…И если б Ленин нынче жил,
Когда открылся путь до Марса,
Тобой бы он доволен был.
Он очень тот народ ценил,
Что дал Эйнштейна, Карла Маркса…
61
{"b":"119675","o":1}