Один день выдался очень уж дождливым, и я с неохотой поехал в центр встречать Лену; пока мы бежали до подъезда какого-то дома, вымокли до нитки. Светлая ее кофта стала сразу же прозрачной, и я заметил, что в таком виде опасно выходить на улицу. Лена только посмеялась, ответив, что теперь таких «видов» на улице ровно половина. При этом она держала ткань пальцами у груди, стараясь просушить. Что-то близкое увиделось мне в этом жесте, в доверчивости и даже в том, что Лена не стеснялась меня. Я склонился над нею и поцеловал в щеку. Она замерла на секунду, подняла голову и внимательно взглянула на меня. И я понял, что не смогу жить без нее, и едва не сказал об этом.

— Хорошо бы где-нибудь посидеть, — заговорила Лена, словно бы почувствовав мою нерешительность. — Дождь настроился на весь вечер. А? Как думаешь?

Я ответил, что ничего не думаю, но можно добежать до гостиницы, в которой, кажется, есть ресторан. И спохватился: в кармане была десятка.

— У тебя нет денег?

— Деньги есть, — успокоил я Лену, потому что она готова была побежать занимать у кого-то. — Просто сейчас мало, остальные я закопал под сливою.

Она не поверила и снова спросила, и тогда я взял ее под руку и повел из подъезда. Дождь перестал. Мы быстро добежали до гостиницы, поднялись на второй этаж и сели за столик. Когда подошел официант, я отвел его подальше и объяснил ситуацию.

— Схвачено, — перебил он меня, не дослушав. — Занимать тебе не буду, но сделаю все по высшему классу. Давай свой капитал. А это кто с тобой?

— Жена, — ответил я, и он, погрозив мне пальцем, заскользил в сторону буфета.

— Что вы там выясняли? — спросила меня Лена, когда я подходил к столу. — У тебя правда...

— Я сказал ему, что ты моя жена, — перебил я ее, опускаясь на стул. — И что тебе разрешено пить только лимонад, но он не поверил, дескать, с женами в рестораны не ходят. Кто прав?

— Ты, — ответила Лена, улыбнувшись, но добавила строгим голосом: — Отчего-то я узнаю позже официанта... Это что, так задумано или ты шутишь?

И я совершенно серьезно ответил, что это шутка и нельзя так цепляться к словам. Лена склонила голову, а затем тихо попросила, чтобы я увел ее отсюда. Я разозлился на себя за дурацкие слова, на нее — за то, что она была готова расплакаться, и неизвестно, чем бы это кончилось, но официант уже ставил приборы. Он весело поглядывал на меня, кивнул один раз на Лену, как бы говоря: «Жена, значит?» Через десять минут мы уже ужинали, а когда возвращались домой в трамвае, то голова Лены лежала на моем плече. На этот раз все обошлось, но я думал о том, что нельзя дальше молчать, и тем не менее заговорить не решался, словно бы испытывал не то Лену, не то себя. На душе было противно.

Во двор мы пробрались потихоньку, как воры, зашли под навес, и я сказал Лене, чтобы она чувствовала себя как дома. Она не поняла или же думала о другом, махнула рукой и сказала, что теперь уж все безразлично. Я переспросил, и она неохотно заговорила о расставании, о том, что она не знает, как будет жить.

— Тебе проще, — сказала она, присаживаясь на кровать. — Заменишь меня какой-нибудь звездой, будешь думать, думать, думать... Тебе и дела нет, что...

Я не дал ей договорить, привлек к себе, поцеловал и заставил замолчать, но слова ее попали точно: я ведь был однажды научен, что нельзя играть ни словами, ни человеком, но, оказывается, забыл, и выходило, что кое-что мы должны повторять себе время от времени всю жизнь. Стал накрапывать дождь, и под его шум я сказал все то, что должен был сказать давно. И после мы говорили о том, как я пройду комиссию, стану летать и заберу Лену в Ленинград. Мы строили планы, которые сами по себе ничего не стоили, но главное, признавшись в любви, я вдруг почувствовал, что нет на всем свете для меня дороже человека. Лена вскоре уснула, а я лежал, слушал шум дождя и думал, что до этого вечера жизнь моя шла кругами и что все в жизни происходит дважды, поэтому и мерещится иногда то, что, кажется, уже было.

В сентябре я прошел медкомиссию, отлетал проверочный полет со штурманом отряда и сразу выпросил рейс в Одессу, чтобы забрать Лену. Мне было обещано, и я дал телеграмму, чтобы она ждала. Впрочем, она и так ждала, поскольку мы обо всем договорились.

Накануне вылета я, как обычно, позвонил дежурному и попросил уточнить, куда меня запланировали. Он пошуршал бумагами и сказал, что в Одессу летит другой экипаж, а меня вызывает командир отряда. Это было настолько неожиданно — с Петушком мы виделись три дня назад, — что я спросил:

— Зачем вызывает?

— Мне-то откуда знать, — ворчливо ответил дежурный. — Придешь, он тебе доложит.

И повесил трубку.

РАССКАЗЫ

4 Падают яблоки

20 Родные

44 Истина

53 Зареченские Выселки

71 Измена

89 Чужие

104 Веселые люди

119 Тяжелый случай

140 Четвертый разворот

156 Тревожные крики

173 Последний перелет

ПОВЕСТЬ

184 Бегство из круга

Петр Васильевич Кириченко

ЧЕТВЕРТЫЙ РАЗВОРОТ

Рассказы и повесть

Редакторы В. Геллерштейн, Т. Моспан

Художник И. Лепехина

Художественный редактор О. Червецова

Технический редактор Н. Ганина

Корректоры В. Лыкова, Г. Голубкова

ИБ № 4637

Сдано в набор 11.09.86. Подписано к печати 26.03.87. A07071. Формат 84х108¹/₃₂. Гарнитура лит. Печать высокая. Бумага тип, № 2; кн.-журн. Усл. печ. л. 18,48. Усл. краск.-отт. 18,9. Уч.-изд. л. 20,40. Тираж 100 000 экз. Заказ 1398. Цена 1 р. 60 к.

Издательство «Современник» Государственного комитета РСФСР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли и Союза писателей РСФСР 123007, Москва, Хорошевское шоссе, 62

Отпечатано с матриц книжной фабрики № 1 Росглавполиграфпрома Государственного комитета РСФСР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли 144003, г. Электросталь Московской области, ул. им. Тевосяна, 25, в Рязанской областной типа, графин, г. Рязань, ул. Новая, 69/12, Зак. 1287.