— Что значит на свалку! — возмущенно сказала Марина. — А те, кто внутри — пускай погибают? Там же две тысячи народу. И дети.

— Ну, во-первых, уже не две тысячи, а меньше, — сказал Ганеша. — А во-вторых, у этих людей очень плохая карма. Я для них сделал все что мог. А ты что предлагаешь?

— Ну, не знаю… — сказала Марина. — По-моему, уж лучше самим уйти. И предупредить соседей, чтобы эвакуировались… Не знаю… Как звонить?

Чемодаса-младший назвал номер. Марина стала судорожно набирать, дважды от волнения сбилась, и начала в третий раз.

— Постой! — остановил ее Упендра. — Позвонить мы еще успеем, а лучше сделаем-ка пока вот что. Там, в той комнате, за дверью, стоит чемоданчик, небольшой такой, в полотняном чехле.

— Помню. Из коллекции.

— Твоя задача — взять его, осторожно подойти к Чемоданам и приставить его к ним вплотную, так, чтобы не было никаких зазоров, и площадь соприкосновения была как можно больше. Будем надеяться, что сработает переселенческий инстинкт.

— А чехол снять? — спросила Марина.

— Да, желательно. Иначе инстинкт может не сработать… А, ч-черт! — вдруг вскрикнул Упендра, с досадой хлопнув себя по лбу. — Там ведь еще эта «надстройка»! М-м-м! — он замычал, как от зубной боли, и бросил на Чемодасу-старшего взгляд, полный презрения. — Архитектор хренов! Руки бы поотбивать! Нет, одна ты не пойдешь.

Быстро, как десантник, он влез в «серьгу». Марина наклонила голову, щелкнуло ушное крепление. Упендра махнул рукой.

— Поехали!

— Может, и мне с вами? — предложил Чемодаса-старший. — Я бы помог.

— Сиди уж, «помощник», — сказала Марина. — Ты свое дело сделал.

— Да! Он пойдет с нами, — властно приказал Упендра. — Даже нет! Ты пойдешь первым и разберешь свой Версаль. А мы — за тобой.

«С какой стати, — подумал он, — я должен из-за этого ублюдка рисковать жизнью своей жены и своего будущего ребенка?»

— Всего можешь не разбирать, достаточно с одной стороны. Только смотри там, аккуратно, без детонации! — строго предупредил он. — И безо всякий своих импровизаций. А то я тебя знаю.

— Да что я, не понимаю, что ли? — обиженно сказал Чемодаса. — Если бы я не понимал, разве бы я к вам пришел?

Но Упендру было трудно обмануть. Он ясно чувствовал, что Чемодаса что-то замыслил. А он и вправду замыслил, и тоже ясно видел, что Упендра это чувствует. Поэтому решил признаться, хотя бы наполовину, чтобы усыпить подозрения.

— Я вот что думаю, — сказал он. — Я, наверное, одну сторону зачищу, а сам пройду внутрь и там прослежу, чтобы все было путем. Во-первых, посмотрю, на каком там у них этапе все это дело. Может так случиться, что уже поздно что-то предпринимать. Вдруг там уже все сложено, осталось только спичкой чиркнуть. Так какой смысл вам жизнью рисковать? Я тогда стукну: мол, все, хана, бегите! И вы, может, успеете эвакуироваться. А если еще не хана, то тоже не мешает поприсутствовать. Проследить за переселением, и главное — чтобы они врывчатку организованно разобрали и унесли с собой. Или разложили обратно по сараям. В крайнем случае, если упрутся, сам потихоньку растаскаю. А то ведь что получится: их-то мы спасем, а сами останемся, как на бочке с порохом.

«Что ж. Это разумно», — подумал Упендра и согласился.

На самом деле у Чемодасы-Ганеши была еще одна, заветная мысль. Ведь он не зря ходил в Чемоданы. Он выполнял там Бхакти, причем не простое Бхакти, а такое, которое мог выполнить только он, и никто кроме него. За исключеним, разве что, Упендры. Но этот, как один из врагов и гонителей Истины, был не в счет. Пока не в счет. Конечно, с ним стоило бы поработать, попытаться привести его к Истине. То, что у него явно отрицательная кармическая связь, еще ничего не значит. Вернее, это как раз-таки довольно много значит. Во всяком случае, это лучше, чем отсутствие всякой связи. Не исключено, что в одной из будущих жизней отрицательная связь перейдет в положительную. Но сейчас было бы в высшей степени неразумно ради одного упрямого барана, который сознательно противится Истине, оставлять без помощи тысячи душ, заслуживающих Спасения.

Когда на суде решено было отпустить Ганешу на поруки, он спросил у Учителя, не хочет ли тот передать что-нибудь на волю, саманам. И Учитель, после недолгой медитации, сказал:

— Подумайте о тех, кто остался. Сейчас внутри намного хуже, чем снаружи. Вот кто нуждается в спасении в первую очередь, — и вошел в Самадхи.

Выйдя на свободу, Ганеша-сейтайши сразу же собрал Сангху и передал наказ.

Никому не хотелось идти в Чемоданы. Каждый считал, что его место — здесь, рядом с Гуру, на суде, где решается судьба Корпорации. В конце-концов нашелся один доброволец, который согласился пропустить одно заседание, тем более, что он только накануне блестяще выступил в защиту Истины. Его снабдили пачкой листовок и стопкой самых популярных брошюр, где на простейших примерах разъяснялось учение Истины, и проводили, не ожидая ничего худого. А на другой день нашли лежащим в луже крови, без сознания, в коридоре Надстройки, возле одного из выходов. Кровь хлестала изо рта, ноздрей и ушей. Его пытались реанимировать, но тщетно. Он скончался, не приходя в сознание. Вскрытие показало, что смерть наступила от обширного кровоизлияния в мозг.

На следующий день в Чемоданы отправилось уже трое миссионеров. Но и с ними произошло примерно то же. Двоим удалось выползти. Один из них, не приходя в сознание, скончался на реанимационном столе, другой чудом выжил, но также не приходя в сознание, и с тех пор пребывал в состоянии, внешне напоминающем Нирви-Кальпа-Самадхи. Третий навсегда остался в Чемоданах.

Обобщив эти факты, медики Корпорации выдвинули гипотезу о существовании прямой связи между инсультами у бывших чемоданных жителей и посещением Чемоданов.

После этого от добровольцев, желающих на себе проверить эту гипотезу, не стало отбоя. Однако Макиавелли-ши, пользуясь полномочиями главы политдепортамента, в административном порядке запретил эти эксперименты.

— Я полагаю, что сейчас для нас главное — это сохранить Сангху и отсудить Учителя, — объяснил он свое решение. — А остальное приложится.

— Что значит отсудить? — «удивленно» спросил Ананда-сейтайши.

— То и значит. Отсудить — значит отсудить, — охотно пояснил Макиавелли-ши. — Чтобы, значит, отпустили его, живого и невредимого. Ничего! Бог даст, отсудим. А когда Учитель будет с нами, то и все остальное приложится. Что ж тут непонятного?

— Бог даст? — снова «удивился» Ананда-сейтайши. — Какой бог?

— Что значит какой? Бог — он и есть Бог, как его ни назови. Ну, допустим, Господь Шива. Он ведь нашему Учителю знаете, кем приходится? Значит, должен помочь.

Ананда-сейтайши уже не мог сдержать улыбки.

— Так вы полагаете, уважаемый Макиавелли-ши, что необходимо, как вы выражаетесь, «отсудить» Гуру, не гнушаясь никакими средствами? Даже в ущерб Истине?

— Какой же может быть ущерб Истине от Учителя? — уже сурово сказал Макиавелли, догадавшись, что молодежь над ним попросту подшучивает. — Истина — она и есть Истина. Ей ущерба не будет. Тем более, вы сами когда-то говорили, разве не помните: не надо, дескать, трех слов. Еще до того, как к нам пришли.

Ананда-сейтайши смешался. Но немного погодя все-таки спросил, как бы ни к кому не обращаясь и глядя в сторону:

— Так значит, наказ Гуру выполнять уже не будем?

— Наказ есть наказ, — сказал Макиавелли-ши. — И выполнять его мы, конечно, будем. Только вот каким образом его выполнить, чтобы не растерять половину Сангхи — это надо сначала обмозговать.

— А тут и мозговать нечего, — вмешался Ганеша-Сейтайши. — Я могу ходить в Чемоданы.

Макиавелли-ши нахмурился. Чемодасе всегда казалось, что старик его за что-то недолюбливает. «Вероятно, ревнует, — думал он. — Ведь раньше он был правой рукой Учителя, а теперь — я. Понятно, завидует».

— Мысль хорошая, — сказал наконец Макиавелли-ши, стараясь не встречаться глазами с Ганешей-сейтайше. — Но спешить не будем. Пусть вас сначала врачи осмотрят и скажут, можно вам туда идти или нельзя.