Выздоровел и Учитель. Правда, осанка его так до конца и не исправилась, и ноги остались кривыми, но зато цероз как рукой сняло, врачи просто диву давались: как такое возможно, чтобы человек, который был уже, как говорят в Чемоданах, одной ногой в голове, вдруг без всякого лечения, самостоятельно возродился к жизни? Ведь сохранились рентгеновские снимки, так что ни о какой мистификации не могло быть и речи. Эти снимки — до и после выздоровления — были публично показаны по телевидению, чтобы все желающие могли убедиться в их подлинности. Да и какие могли быть сомнения? Если бы были хоть малейшие сомнения в подлинности этих снимков, разве принял бы их суд в качестве вещественных доказательств? А они неоднократно использовались обеими сторонами, и ни разу во время «вегетарианского» процесса ни у кого даже не возникло вопроса об их допустимости.

«Все-таки зачем-то же мы их демонстрировали, — пытался припомнить теперь Учитель. — Если не было сомневающихся, то к чему было и предъявлять? Значит, что-то все-таки было, уже тогда. С чего же все это началось?» При всей концентрации, он никак не мог нащупать ту слабую ниточку, которая где-то, в какой-то момент, по чьему-то то ли грубому нерадению, то ли невинному упущению, не исключено, что его же собственному, вдруг неведомо для всех надорвалась. А за ней, сперва так же незаметно, а глядь — уже и прямо на глазах, быстро-быстро, и главное, необратимо стало расползаться все, что ткалось так долго и с таким тщанием.

«Ведь у нас тогда уже практически не было врагов. Аоровцы — да их никто и всерьез-то не принимал».

Большинство поначалу обиженных родственников после потопа чистосердечно раскаялось в нападках на Истину, примирилось со своими близкими, и уже вовсю практиковало. Остались считанные единицы фанатиков. Но все понимали, что это — маньяки, которым только и остается, что хулиганить исподтишка. «Нет, это не они. Здесь что-то другое…»

9. При воспоминании об одном из хулиганств Учителю вдруг сделалось до того неприятно, что даже показалось, будто здесь-то он и нащупал искомую ниточку.

Вообще-то, хулиганства состояли главным образом в неприличных надписях и рисунках на заборе, которым была огорожена территория Корпорации. На этой территории располагались центральный офис, штаб, ашрам для саман и ряд служебных помещений. Рисунки и надписи появлялись обычно по ночам. Утром из ворот выходили дежурные саманы с ведрами и тряпками и, весело перекликаясь, с нетерпением спешили к забору. Это бхакти считалось самым приятным, из-за чего между саманами нет-нет да и разгорались споры: чья завтра очередь мыть забор.

Но то хулиганство было совсем не похожим на эти, ставшие уже привычным элементом повседневной жизни Сангхи и в сущности безобидные, проделки (если не считать незначительного понижения духовного уровня дежурных, каковым, в принципе, можно было пренебречь). То хулиганство отличалось злостным, даже зловещим характером и было исполнено каким-то особо изощренным и коварным способом. Не снаружи, на внешнем заборе, а в святая святых, центральном офисе, прямо на обитой кожей двери учительского кабинета, незвестный злоумышленник, искусно подделав почерк Ананды-тогда-уже-сейтайши, написал одно-единственное, причем даже как будто вполне приличное слово:

Первым обнаружил это Макиавелли-ши, который частенько с утра пораньше, до завтрака наведывался к Учителю, чтобы поделиться новостями и на свежую голову обсудить текущие дела. Решив не огорчать Гуру, он, как мудрый политик, тут же достал носовой платок и, за отсутствием поблизости крана, смочив его собственной слюной, тщательно стер хулиганскую надпись. После этого он как ни в чем не бывало вошел к Учителю и во все время разговора ни словом о хулиганстве не обмолвился.

Обсудив дела, они вдвоем вышли из кабинета.

К этому времени слюна испарилась, и надпись вновь проявилась со всей отчетливостью.

— Вы забыли соообщить мне самую главную новость, дорогой Макиавелли-ши, — с кроткой улыбкой сказал Учитель. — Оказывается, у нас в Корпораци завелись шпионы и диверсанты.

Макиавелли-ши смутился.

— Совсем забыл вам сказать, — пробормотал он, отводя взгляд. — В вечерней газете было: два человека скончались на операционном столе. Один — от прободения язвы, другой — от рака селезенки. Оба были последователями Правильного Питания. Еще семь человек в реанимации. Все семеро утверждают, что пришли к этому под Вашим влиянием.

— Как же это? — изумился Учитель. — Если под моим влиянием, то почему же они не следовали учению о Девятиричном Святом Пути?

— Они — не наши верующие, — многозначительно сказал Макиавелли-ши. — Они еще только стояли на пути к Истине. Потому и не могли получить секретного учения.

— Вот оно что, — Учитель нахмурился и не произнес больше ни слова, до самой столовой.

Действительно, пострадавшие от Правильного Питания, не были членами Корпорации Истины. Более того, они вовсе не стояли, как простосердечно верил Макиавелли, ни на каком пути не только к Истине, но и вообще к какой бы то ни было вере. Это были люди уже по природе своей неверующие, из породы так называемых рационалистов-скептиков. Правда, Учителя они ценили весьма высоко, но исключительно за его, как они говорили, «личные качества», а именно «государственный ум» и «харизму», что же до учения Истины, то оно, как полагали эти люди, выдумано было им специально для простого народа, к каковому они себя, само собой разумеется, не относили. Иное дело — учение о Правильном Питании. Здесь им, бог весть почему, привиделось «рациональное зерно». И с одержимостью, свойственной атеистам, с горделивым скепсисом игнорируя мольбы и позывы собственного естества, эти безумцы начали упорно практиковать то, что находилось в полном противоречии с их кармой.

Таким образом, эти люди на самом деле стали жертвами не «ложной доктрины, насильно навязанной обществу», как доказывали потом в суде их обнаглевшие наследники, а своего же собственного неверия. Если бы они поверили Учителю до конца, то о каждом из них можно было бы сказать словами Евангелия, дескать, вера твоя спасла тебя!

Только одного из них удалось откачать, да и то лишь благодаря тому, что, по настоянию его же собственной родни, его отвезли не в обычную больницу, а в клинику Корпорации, оснащенную самым совершенным оборудованием и укомплектованную профессионалами высочайшего класса. В качестве «благодарности» врачам-саманам, которые четверо суток боролись за его жизнь, этот неверующий Фома, не успев встать на ноги, тут же бросился собирать подписи и фактически выступил инициатором того печально знаменитого, первого проигранного Корпорацией процесса, вошедшего в историю под названием «Вегетарианского», после которого общество повернулось спиной к Истине, а Корпорация вступила в эпоху гонений.

1. Чемоданные жители всегда отличались отзывчивостью к новым веяниям в искусстве, культуре, политике. С удивительной легкостью воспринимают они любые перемены в духовных сферах жизни. Эта черта особенно ярко проявилась в первое время после Потопа, в так называемый период Корпорации, когда число формальных и неформальных объединений во много раз превысило численность населения. Организованная политическим департаментом перепись выявила множество случаев, когда одно и то же лицо состояло членом более десятка различных дискуссионных клубов, добровольных ассоциаций, потребительских союзов, товариществ на вере, литературных кружков, художественных группировок и теософских обществ, не говоря уж о религиозных объединениях.

Что до последних, то одних только христианских конфессий выявилось более ста, не считая общины так называемых самооглашенных (или, иначе, условно оглашенных), члены которой исповедовали в полном и неизменном виде все догматы православия, но при этом не крестились и христианами себя называть не смели, по тем принципиальным соображениям, что избранные ими епископы (или, как сами они их назвали, квазиепископы), не были ни крещены, ни рукоположены. По этой же причине условно оглашенные не приносили евхаристии. Чин их богослужения в точности воспроизводил первую половину православной литургии, до слов «Оглашеннии, изыдите!», после чего все верующие, во главе со своими квазипастырями, покидали квазихрам, и двери его запирались. Разумеется, самооглашенные не собирались вечно мириться со своим двусмысленным положением, рассмаривая его как временное и преходящее. Они регулярно предпринимали настойчивые попытки связаться с Московской Патриархией для скорейшего разрешения своей проблемы и не оставляли надежды в самом ближайшем будущем в полном составе войти во Едину, Святую, Соборную и Апостольскую Церковь.