— Не знаю, — сказал Коллеционер. — Мне трудно судить.

— Но тебе-то самому понравилось? — допытывался Чемодаса.

— Нет. Мне не понравилось, — честно ответил Коллекционер.

— Странно. Это, наверное, с первого раза.

— Я много раз заглядывал. Никак не мог поверить! Все надеялся: может, показалось. И каждый раз убеждался.

Он обхватил голову руками и замычал, словно у него болели зубы.

— Все-таки странно, что тебе там не понравилось, — смущенно сказал Чемодаса.

— Да что там может нравиться! Грязь, плесень, все покрыто какой-то слизью, клей разбух. Запах — как из канализации! Меня чуть не стошнило.

— Неужели? Кто бы мог подумать! — растерянно проговорил Чемодаса. — А раньше, если бы ты знал, как там было замечательно! Если бы ты только знал!

— Я-то знал.

Они замолчали, погрузившись каждый в свои воспоминания.

— А что говорят? — спросил Чемодаса.

— Кто говорит?

— Ну, там, в Чемоданах. Как они? Ты с ними разговаривал?

— Я даже кричал. Но на меня и внимания не обратили.

— Ну да, конечно. Все на работе, логосы поснимали.

— Да никто там не работает! И все как один в логосах.

— Чем же они заняты? — изумился Чемодаса.

— Не знаю. Толпятся под навесом, по очереди что-то проповедуют, кричат, ссорятся. Только что не дерутся. Я, сколько ни прислушивался, так ничего и не смог понять. Но ясно, что дела там идут неважно.

9. Слова Коллекционера ошеломили Чемодасу. Он просто не верил своим ушам.

— Что же это такое? Сколько я себя помню, у нас никогда никаких проблем с канализацией не было. Даже загадка такая была, про канализацию: «Не успеешь позвонить, а уже бегут чинить». И вправду, бывало, чуть какая поломка или засор — только подумаешь, что надо бы позвонить, глядь — а уже ремонт полным ходом. И так было не только с канализацией. Во всем был порядок: и в транспорте, и электроснабжении, не говоря уж о медицине и образовании. Причем все — абсолютно бесплатно. А уж какое было лифтовое хозяйство! Потому никогда и не ссорились — не было причин. А тем более чтобы драться! Если кого и ругали, так только одного Упендру, и то по заслугам.

— Ну, я не знаю, какие у него там были заслуги. Я рассказываю то, что видел.

— Честное слово, я ничего не понимаю! — чуть не плача сказал Чемодаса. — Но ты, по-крайней мере, веришь, что у нас не всегда так было?

Коллекционер пожал плечами.

— Какая разница, верю я или нет? Мне от этого не легче.

10. Что же произошло? Чемодаса сосредоточился, силясь собрать воедино все, что услышал от Коллекционера и о чем смутно догадывался сам. Как и всякий раз, когда он думал о чем-то вредном или неприятном, навязчивый образ Упендры неотступно маячил перед его мысленным взором. Он отчетливо вспомнил, какую неблаговидную роль сыграл Упендра при крушении стола, затем припомнил все ужасные подобности той катастрофы — и причина чемоданных бедствий обозначилась со всей ясностью.

— Я понял. Все дело в воде. Я тогда еще удивлялся, куда так быстро ушла вода? Неужели вниз, к соседу? А теперь я понял. Она ушла в Чемоданы.

Коллекционер фыркнул.

— Как могла вода попасть в чемоданы? Я сам убирал и хорошо помню: вокруг чемоданов было сухо. Вода не прошла за стену.

— Это только так кажется, — уверенно сказал Чемодаса. — Всех свойств воды мы знать не можем. Это же стихия, она непредсказуема. А он, между прочим, знал! И не предупредил, наоборот, еще и юродствовал. Я-то думал: что это он мелет, не иначе, как совсем свихнулся, а оказывается, вот оно что!.. Да-а… Положение у них там незавидное. Знаешь, чего мне сейчас захотелось больше всего на свете?

— Чего?

— Подойти к Упендре, посмотреть ему прямо в глаза и спросить, что он обо всем этом думает.

— Мне тоже! — сказал Коллекционер.

— Так в чем же дело? Пойдем и спросим. А я заодно соберу все для переезда.

11. Стяжаев задумался. Предложение было неожиданным. «А почему бы и вправду не сходить? — подумал он, — В конце концов, это меня ни к чему не обязывает. Заодно и поем, за хлебом идти не придется».

— Пожалуй, ты прав, — сказал он. — Почему бы нам не сходить? Это нас ни к чему не обяжет, мы ведь все равно остаемся при своем мнении.

— Разумеется, — отозвался из-под стола Чемодаса.

— Правда, я как раз собрался в магазин за хлебом…

— Зачем идти в магазин? У нас хлеба навалом, возьмешь сколько твоей душе будет угодно. Заодно и поужинаешь.

— А ты?

— Я-то само собой. Мне и после переезда придется там ужинать. Отказаться нельзя, для соседки это смертельная обида.

— Я знаю.

Дмитрий Васильевич встал с дивана. В первый момент у него от долгого лежания закружилась голова, но скоро все прошло. Он привел в порядок костюм, поправил волосы.

— Ты иди, а я подъеду позже, — сказал Чемодаса. — Приберусь немного на складе.

— Хорошо.

Дмитрий Васильевич прошел через прихожую и постучал в дверь соседней комнаты.

— Войдите! — послышалось оттуда, и он вошел.

1. В соседней комнате было чисто и уютно. Горела яркая люстра. По телевизору шла передача «В мире животных». Пахло чем-то сдобным, и тараканы уже собирались к ужину, но хозяйка не спешила накрывать на стол.

— Молодец что зашел! — обрадовался Упендра. — Сейчас закончим статью, и будем ужинать. Мы как раз только что о тебе говорили. Знакомься, это Марина, моя новая соседка. А это — он обратился к бывшей жене Стяжаева, — то самый мой друг, о котором я тебе говорил.

Марина обернулась и рассеянно кивнула Стяжаеву. Она сидела за столом, перед ней лежал большой лист бумаги, по которому прохаживался Упендра.

— Да ты садись! — засмеялся Упендра, — Ну до чего застенчивый человек! Пока ему не предложат, ни за что сам не сядет. Надеюсь, у тебя найдется несколько минут?

— Я не спешу, — ответил Дмитрий Васильевич.

— Тогда располагайся поудобнее. Мы вот-вот освободимся. Я должен срочно закончить статью. Чтобы успела попасть в вечерний выпуск.

2. — Ты решил написать статью? — удивился Стяжаев.

— Да, в защиту животных. Это сейчас актуально. Скажи, ты когда-нибудь был в зоопарке?

— Был. С мамой.

— Так что же ты молчал? Я и представить себе не мог, что животные в такой степени нуждаются в защите!

Дмитрий Васильевич пожал плечами. Он полагал, что наверняка есть люди, которые этим специально занимаются, и всецело им доверял, хотя и не знал их лично.

— Чему ты удивляешься? — сказал Упендра. — Ты, наверное, думаешь, что животным спаведливость не нужна? Что они не способны даже помыслить о лучшей доле и готовы всю жизнь влачить скотское существование?

Стяжаев поймал на себе испытующий взгляд соседки. «А Чемодаса прав. Они спелись», — подумал он и сказал с вызовом:

— Честно говоря, я об этом вообще не думаю.

Марина осуждающе поджала губы.

— Не удивляйся, — сказал ей Упендра. — Было бы очень странно, если бы рядовой гражданин, наслаждаясь всей полнотой своих прав, еще и думал о других. На это способны немногие.

— Да! — сказала она, глядя на Упендру глазами, полными восхищения.

— Будь добра, подскажи, на чем мы остановились, — попросил Упендра.

3. — Ты пишешь, что животным тоже нужна справедливость.

— Вот именно! Если они не высказываются в защиту справедливости, это еще не значит, что у них нет глаз, и они не видят, что творится вокруг. Взять хотя бы слона, — Упендра обратился к Стяжаеву. — Вот скажи, ты думаешь, ему не обидно?

— А что? — удивился Стяжаев

— Как что? Поставь себя на его место. Ты работаешь не приседая, день и ночь на ногах. Со всеми приветлив, общителен, практически один обеспечиваешь всю выручку зоопарка, на тебе, можно сказать, все держится. А рядом с тобой, буквально через стенку, пристроился какой-нибудь гад, злобное ничтожество, циничный паразит, который даже не считает нужным скрывать свое презрение к окружающим. Развел вокруг себя грязь, разлегся в своей лохани, только к ужину и выползает. Посетители от него шарахаются, дети плачут, взрослые откровенно плюют, никто понять не может, за что только его держат! И при всем при этом вы с ним уравнены в правах и питаетесь из общего котла. Скажи, положа руку на сердце, что бы ты чувствовал?