— Ну да, яма. — Солдат настроил бинокль на резкость. — И черная земля. Хорошо вижу.
— Дай мне! — Лейтенант прижал бинокль к глазам, стал наводить на резкость. — Верно! Земля… Кто-то копал! Кто здесь был? — Лейтенант посмотрел на дежурных.
— Никого не видели, товарищ лейтенант,
— Сигнализация? — Лейтенант вошел внутрь штабеля и тут же вернулся. — Цела. Ничего не понимаю!
Лейтенант закурил. То ли от мороза, то ли от волнения, лицо его покраснело еще больше.
— Дежурить, как положено! — Лейтенант отдал приказ вновь прибывшей смене. — Грищенко, Дротиков, за мной!
Они побежали к автомашине.
В тот же день Забродин доложил Шестову, что радиомаяк похищен. Генерал резко поднялся из-за стола.
— Что вы сказали? — глаза генерала сузились.
— Только что позвонили из Ухты…
Забродин был так потрясен случившимся, что смог только предложить:
— Разрешите мне выехать и разобраться на месте…
— Когда это случилось?
— Обнаружили сегодня утром. Ведут поиски…
— Поиски… Упустили. Ничего нельзя поручить!
Генерал выдохнул облако табачного дыма. Раздраженно проговорил:
— Перехитрили нас… Берите Ромашко и немедленно отправляйтесь в Ухту. Кровь из носу, а найти!
— Есть!
Вторые сутки Забродин и Ромашко ходят по городу. Ромашко впереди, Забродин на небольшом расстоянии сзади.
Трудно сдерживать себя, когда внутри все кипит и бурлит. «Упустила охрана. А виноваты все. И он, Забродин, в том числе. Плохо продумал, плохо организовал… Исчез маяк, а вместе с ним растаял и след шпиона… Если учуял засаду, провал Пантелеймона неизбежен!»
Забродин приказал Ромашко:
— Смотрите на лица. Если встретите знакомого, не подавайте виду, что узнали, не попадайтесь на глаза. Дайте мне знак и следуйте за ним.
Сумерки наступали рано, но и вечерами они не прекращали поиск. Однажды вечером прошли вдоль вокзального перрона, обошли зал ожидания, помещение касс. Потом вышли на улицу, заглянули в пивную, в закусочную, посидели за столиками… Снова на улицу. Морозный воздух обжигал щеки. На ходу терли ладонями и шли дальше.
Еще один день прошел впустую. И снова утро. Торопливый завтрак. Снежные улицы. Лица… Лица… Одно дело, одна мысль: найти!
«Он не может быть старым. Такие дела по плечу лишь молодым! Высок или низок? Судя по отпечаткам лыж на снегу возле тайника — довольно высок.
Ромашко смотрит на лица пристально, до боли в висках. Забродину некого узнавать. Единственная надежда на Ромашко.
После обеда, когда стало уже темнеть, Ромашко остановился возле продовольственного магазина и застыл. «Что случилось? Вот он закурил, отошел в сторону ближе к забору. Стоит. Неужели кого-то ждет?» Забродин замер в напряжении. Неожиданно Ромашко заторопился. Полез в карман, вытащил носовой платок и потер нос… «Сигнал!»
Забродин еще плотнее втиснулся за выступ дома.
Из магазина вышел высокий плечистый парень, одетый в серый комбинезон. И прямым ходом к Ромашко. «Почему Ромашко не ушел или хотя бы не отвернулся? Растерялся?»
Парень что-то сказал, и они пошли. Куда?
Под ногами поскрипывал снег. Быстро темнело. Забродин едва различал фигуры… Вот они повернули за угол, вошли в пустой переулок. Дальше Забродину идти нельзя: парень увидит. Наконец остановились. Стукнула дверь, но вошел в дом, вероятно, один, на улице вспыхнула спичка и сразу же погасла. Только едва приметная искра прочертила замысловатый вензель и пропала.
«Почему Ромашко пошел с ним? Чего он ждет?»
И снова в переулке двое. Забродин заметался. «Нужно позвонить своим. А эти? Их тоже нельзя упускать из виду!» Пошли в сторону окраины. «Что делать? Следовать за ними? Отпустить Ромашко одного?» У Забродина за плечами многолетний опыт, и все же голова идет кругом!
Прижимаясь к домам, Забродин пошел вслед за ними. Вот и кончается переулок. Дальше — лес…
Неожиданно фигуры застыли на месте, словно в раздумье. Потом сблизились. И — рывок в разные стороны. Снова вместе… Повалились в снег. Забродин — бегом. И тут же тишину разрубил крик:
— Ко мне!..
От бега захватывает дух, ноги скользят.
Двое на снегу. Темно, не видно, кто из них Ромашко. Из ворот дома выбежал мужчина.
— Помоги! Диверсант!
Удар в руку ожег. Навалились на диверсанта вдвоем, выбили нож. Высокий роет ногами снег, выворачивается, как скользкий угорь. Ромашко освободил руку, ударил по затылку… Тот, в комбинезоне, затих…
Ромашко с трудом поднялся, прислонился к забору, рукой зажал правый бок.
Пантелеймон открыл глаза. Комнату наполнял рассеянный дневной свет. Он попытался откинуть одеяло, пошевелить рукой. Нестерпимая боль пронзила грудь. Сразу вспомнил все и через силу улыбнулся. «Какое сегодня число? А-а… Теперь неважно. Скоро домой. В Орел!» От этой мысли стало легко на душе. Появилась няня. Привычным движением смочила лицо мокрым полотенцем, потом вытерла насухо. Накормила обедом.
Полковник вошел тихо, но Ромашко сразу ощутил его присутствие, дернулся и попытался сесть. Забродин положил ладонь ему на грудь и одними губами проговорил:
— Лежите.
Ромашко откинулся на подушки. Забродин пододвинул к кровати стул, сел:
— Почему вы вчера так?
Ромашко понял вопрос:
— Он меня сразу узнал… Ушел бы один, и все! Как бы я дальше жил?
— Вы правы. Сегодня я улетаю. Врачи сказали, что ранение у вас не опасное. Надеюсь, здесь долго не задержитесь.
— Владимир Дмитриевич, — выдохнул Ромашко и, смутившись, замолчал.
— Что у вас? Говорите.
— Можно написать в Орел?
— А-а! — Забродин улыбнулся. — Теперь пишите!
Вечером того же дня, заканчивая доклад генералу Шестову об операции, Забродин сокрушенно сказал:
— Совсем вылетел из головы этот Фред, когда я увидел, что Ромашко ранен. Я кинулся к нему, чтобы оказать немедленную помощь, а в это время диверсант ухватил зубами воротничок рубашки и раскусил…
— Досадно! Ну, что поделаешь… Главное, что маяк снова у нас…
Холодный декабрь 1955 года положил начало суровой зиме. В один из таких дней Забродина вызвал к себе генерал Шестов. Здесь же был и полковник Сорокин, который работал с другой парой парашютистов.
Генерал только что пришел от высокого начальства. Он бросил на стол толстую папку, набитую бумагами, и деловито сказал:
— Присаживайтесь. Нужно посоветоваться.
Генерал осторожно опустился в кресло, надел очки и придвинул к краю стола пачку папирос:
— Курите!
Шестов достал из портфеля листы бумаги, на которых было что-то напечатано, и передал Забродину.
Это был перевод письма Аденауэра государственному секретарю США — Даллесу:
«…Специфические задачи Федеративной Республики ясны. Мы хотим как можно быстрее создать вооруженные силы, которые мы включим в союз НАТО…
Пользуясь случаем, я хотел бы здесь подчеркнуть, что при формировании вооруженных сил решающую роль, не считая, конечно, необходимости учитывать политические соображения, которые должны обеспечить также и внутреннюю готовность наших солдат защищать демократию и свободу, будут играть только военно-технические аспекты. Финансовые соображения ни в какой мере не будут тормозить или замедлять осуществление этой программы.
Параллельно с этой внутренней консолидацией должно усиливаться сотрудничество в Европе. Смею заявить вам также, что мое правительство готово к самому широкому сотрудничеству при осуществлении всех мероприятий по обеспечению европейской интеграции и что мы присоединимся к любому начинанию в этом направлении, будь то создание общего рынка или учреждение атомного пула.
Я уверен, что решимость, выраженная в осуществлении этой программы, не может не произвести впечатления на Советы, если будет налицо другая предпосылка, о которой я упоминал в начале: решимость в действиях должна сопровождаться решимостью в позиции по отношению к Советам…»
