Сзади к особняку примыкает небольшой тенистый парк, высокая металлическая ограда которого сплошь увита плющом. Красиво разделанные газоны радуют глаз яркой зеленью.

По вечерам и в ранние утренние часы, когда особняк пуст, тишину парка нарушает треск бензинового моторчика: садовник-немец подстригает траву и ставит автоматические лейки.

Когда горячее солнце накаляет каменные мостовые и в домах становится душно, в парке все так же прохладно. Там иногда прогуливаются люди. Но никогда не бывает женщин, не слышно веселого беззаботного смеха детей…

— Дорогой майор, а ведь я был прав! — с чувством внутреннего превосходства произнес солидный пожилой мужчина, одетый в светлый легкий костюм. — Теперь они будут валить на нас все…

Тот, кого назвали майором, хотя на нем не было военной формы, отшвырнул носком ботинка подвернувшийся камешек:

— А вы не уступайте, мистер Корвигер! У нас своих дел хватает.

Майор потянул вниз яркий галстук, как бы освобождая шею.

— Они получили сведения… Это распоряжение Вашингтона…

— Я не могу рисковать. Такое задание поручать ребятам еще рано. Они не прошли период легализации… А после провала четверки они должны притихнуть.

— Это приказ…

Майор с недоверием покосился на говорившего.

— Срочно?

— Чем быстрей, тем лучше! И обязательно — маяк.

— День «икс»?

— Нет. Но должна быть готовность.

— Приказ я обязан выполнять. Но предварительно нужно провести проверку. Хотя бы простую…

— В чем дело?

— Работа Дика на ключе мне показалась весьма странной. Первую телеграмму не приняли. В эфире были какие-то обрывки, которые все время пропадали.

— Он дал сигнал опасности?

— Нет, но…

— Почерк?

— Его, но бессвязный!

— Гм… Какой смысл? Я больше подозреваю тех, у кого все идет ровно и гладко. Не станут же русские делать сами себе помехи?

— Вы правы. И все же я хотел бы проверить.

— Я поставлю условие. А что другие?

— Маяк только у Дика…

— Благодарю вас.

Пожилой распрощался с майором и направился к зданию. Майор через калитку в зеленом заборе вышел на улицу.

— Входи! Входи! — с этими словами пожилой мужчина, с седыми, торчащими в разные стороны усами, отворил дверь и пропустил Ромашко. Потом он громко позвал:

— Хозяйка, принимай гостя!

Гость осмотрелся. Большая светлая горница с крашеным полом, чистые занавески на окнах.

Из соседней комнаты вышла моложавая женщина, в пестром сарафане, с мокрыми по локти руками. Она вытерла руки о передник.

— Здравствуйте. Очень рады! — Женщина подала руку, и Ромашко, смущаясь, ее пожал.

— Наш новый квартирант, — пояснил мужчина. — Покажи, Лукерья, комнату.

— Ну, что же. Очень даже приятно… Проходите. А где ваши вещи?

Ромашко хотел что-то ответить, но хозяин его опередил:

— Вещи потом…

Легко, ступая, хозяйка повела Ромашко в другую половину дома и, отворив дубовую дверь, показала:

— Вот тут…

Ромашко вошел следом за ней в комнату. Кровать под белым покрывалом, тумбочка, небольшой столик со скатертью. У Ромашко захватило дух от домашней обстановки и уюта. Но его не покидало ощущение, что он во сне. Проснется — и снова решетка, серый бетон тюремной камеры.

Хозяйка ушла. Ромашко осторожно сел на деревянный табурет. Закурил. Через окно видна была зеленая лужайка с пестрой клумбой, дальше — яблони, высокая береза с завитушками коры на стволе, а там — кусты. Слишком разительной была перемена.

— Пантелеймон, обедать! — голос хозяина вернул его к действительности. И только тут Ромашко почувствовал, что действительно голоден. С утра ничего не ел. Сначала был на деревообделочной фабрике, куда его устроили работать плотником. Потом майор из КГБ познакомил его с Василием Петровичем Крупенниковым, мастером той же фабрики. И вот теперь здесь. Как в сказке. Да и в сказке так не бывает!

— Обедать, обедать, — повторила приглашение хозяйка.

— Иду…

Рано утром в комнату тихо постучали. Пантелеймон резко подскочил, как привык делать это в тюрьме. Не сразу вспомнил, где он.

— Фу, ты! — перекрестился.

Протер глаза, оделся.

Завтракали вчетвером: Василий Петрович, хозяйка, их дочь Надя и Ромашко. Надя, торопливо позавтракав, побросала в портфель тетради, и, помедлив у двери, громко сказала:

— Мама, я пошла.

Она спешила в техникум.

— Ты, как, Пантелеймон, по плотницкому? — Василий Петрович допивал чай.

— Все умею, Василий Петрович.

— И вязать?

— Все, что надо. Я учился два года.

— Ну, ну. Сейчас пойдем.

Потом они шли по пустынным в этот ранний час улицам города. Чем ближе к фабрике, тем больше людей. Трудовой день начинался. И Ромашко охватил подъем, словно он попал на большой праздник, который будет длиться бесконечно…

Как-то, вернувшись с работы, Ромашко снял скатерть, аккуратно расставил на столе блестящие коробочки аккумуляторов. Зачистил контакты, подключил их к приемнику. До приема радиограммы оставалось пятнадцать минут. Пантелеймон подошел к окну, открыл его. На него нахлынули запахи леса, свежести, появилось ощущение легкости.

У цветочной клумбы копошилась Надя. Она поправляла побитые дождем астры. «Уже осень! Как быстро!» — подумал Ромашко.

Услышав стук открываемого окна, девушка обернулась и, увидев квартиранта, почему-то смутилась.

От пьянящего свежего воздуха, от вида растерявшейся девушки, которая порывисто поднялась и стала поправлять упавшие на лоб волосы, на душе у Ромашко стало тепло. Он улыбнулся, отошел от окна и подсел к приемнику.

«Та… та… та…» — Ромашко уловил свои позывные. На этот раз трудился необычно долго. Телеграмма оказалась длинной и очень его удивила:

В тот же день Забродин получил с нарочным сообщение из Орла и два пакета. В записке Ромашко изложил свои предположения:

Забродин ознакомился со всеми материалами и задумался. «Тысяча и одна ночь! Прав Ромашко или нет? Кто заложил для него пакеты? Другой агент? Где он? Как его найти? Безусловно и другое: Ромашко проверяют. Почему? Чем он вызвал подозрение? Необходима крайняя осторожность! Особенно во время его встреч с местными чекистами!»

Вот пакет № 2. Забродин осмотрел его: белый, упругий сверток, упакованный в целлофан. «Что в нем? Шифры? Расписание работы другого агента? Инструкции? Хорошо бы вскрыть и посмотреть. Но даже в руки взять нельзя, чтобы не оставить отпечатков пальцев. Ни в коем случае!..

Заложить пакет в тайник, устроить засаду и схватить, как предлагает Ромашко? Будет ли это наилучшим решением? А что потом с Ромашко? Узнают о провале и ему перестанут доверять!

Да, вот это задача! Все запутано и сложно… Может быть, заложить в тайник и никого не трогать? Имеет ли он моральное право отпустить шпиона, когда тот сам идет в руки. Передать ему сверток, присланный иностранной разведкой. А если шпион потом совершит убийство или диверсию?»

Генерал Шестов и Забродин долго перебирали различные варианты, пока не остановились на одном.

Третий секретарь иностранного посольства в Москве Джим Кэмпбелл, элегантный человек тридцати шести лет, и пресс-атташе того же посольства Майкл Руни вместе с женами заняли места в мягком вагоне поезда Москва — Симферополь.

Получая билеты в кассе «Метрополя», клерк посольства громогласно объявил: