– Так вот, Евгений Петрович, по первому вашему вопросу: возможен ли грозовой разряд с такой энергией, что превратит в пыль самолет массой семьдесят тонн? Энергия разряда подчиняется нормальному закону распределения – по крайней мере, это общепринятая модель, – который в предельном случае допускает сколь угодно большие величины, правда, с очень малой вероятностью. В действительности, конечно, это не совсем так, но, исходя из оценок энергии и доступных статистических данных, – молния такой силы возникает приблизительно в одном случае из пяти-восьми миллионов.

– Это ничего мне не говорит, Александр Сергеевич. Много это или мало, следует ли считаться с такой вероятностью?

– И мало, и в то же время много. Если бы на дорогах одно ДТП приходилось на пять миллионов поездок, – это была бы совершенно фантастическая, недостижимая на сегодняшний день степень безопасности. С другой стороны, вероятность отгадать шесть номеров из сорока пяти – один шанс на восемь миллионов с небольшим. Так ведь играют и, бывает, отгадывают… Теперь по второму вопросу, о возможности перемещения материальных тел во времени: нет, нет и еще раз нет. Любые подобные перемещения противоречат принципу причинности. Да бог с ним, с этим принципом, его философы придумали, – современная физика также не допускает никаких перемещений во времени, кроме того единственного способа, которым весь мир перемещается из прошлого в настоящее и дальше – в будущее.

Полковник молча протянул директору института тоненькую папку с материалами следственного эксперимента. Здесь было не все, только наиболее существенное, и выводы. Он специально, ожидая подобного ответа, не отдал папку Замятину при предыдущей встрече.

– Что это? – спросил директор.

– Почитайте. Здесь немного. Я не стал сразу вам отдавать это, чтобы услышать непредвзятое мнение.

Замятин пробежал глазами три подшитых в папке листа, вернул их полковнику и, помолчав полминуты, сказал:

– Либо это подготовленная вами провокация, – но я не вижу, с какой целью и на что вы могли бы меня провоцировать подобным способом, и эту версию отвергаю. Либо вы, Евгений Петрович, стали жертвой очень крупной мистификации.

Утром 23 августа 2001 года полковник Лисицын сидел в кабинете и по собственной инициативе писал докладную записку с соображениями по делу. Инициатива, как известно, наказуема, но у полковника были причины не опасаться наказания.

Накануне ему пришла в голову простая мысль, которая все расставила по местам таким образом, что из разрозненных фрагментов сложилась цельная картина. И сразу стал ясен ответ на вопрос, заданный Лисицыным майору Шевченко в машине по дороге в Новокаменск: почему они выбрали именно "Ем-12". А тот ли это самолет, и те ли профессор с пилотом, или все они двойники, и экипаж, и машина, – сразу перестало играть какую-либо роль.

Новокаменское СКБ разрабатывало космический перехватчик – самолет, способный на тяге собственных двигателей выходить в ближний космос, решать боевые задачи на высотах до трехсот километров и затем приземляться по-самолетному, как американские "шаттлы"; но, в отличие от них, он не требовал длительного и сложного ремонта теплозащиты после каждого полета.

Так, по крайней мере, это выглядело в техническом задании. Работа была еще в самом начале, но, вероятно, уже заинтересовала их. Потому и выбран был "Ем-12", что, появись он над Средним Уралом, его с большой вероятностью вернули бы туда, откуда все началось. Но не в этом заключалась основополагающая догадка полковника, а в том, что самолет был способен к перемещению не только во времени, но и к мгновенным броскам в пространстве. Собственно, это и было его основное назначение, а машина времени – прикрытие, дымовая завеса. Понятно теперь и то, откуда он взялся в небе над Пермской областью.

Марков и Завадский ходили по всей территории Новокаменска. В цеха и лаборатории их, естественно, не пускали, да они и не рвались туда, – по крайней мере, не делали таких попыток при свидетелях, но кто сейчас скажет наверняка? Вероятно, того, что они увидели, оказалось достаточно, а может быть, они просто почуяли, что запахло жареным. Они взлетели, профессор запустил свой аппарат, и сейчас они уже в США, или в Германии, или в Израиле, или где угодно.

Все это полковник аккуратно излагал в записке. Он писал, что необходимо активизировать усилия агентуры в странах, где мог появиться самолет; проверить данные спутниковых систем слежения; внимательно просмотреть сообщения в газетах и Интернете за период, начиная с 9 августа, а может быть, и несколько раньше, потому что не исключено, что в целях заметания следов профессор переместил самолет во времени немного назад.

Изложив свои соображения, Лисицын взял другой листок, написал еще одну короткую записку, затем достал из сейфа табельный ПМ. Дослав патрон в патронник, он приставил пистолет к виску, плавно нажал спусковой крючок, выбрал слабину, отпустил, снова нажал так же и снова отпустил. Потом сделал глубокий вдох, выдох, снова выбрал слабину – и в третий раз отпустил.

Ему пришло в голову, что все это – дешевый балаган в гусарском духе. Ну, ходили, ну, смотрели что ни попадя. Мало ли информации, куда как более секретной, уже утекло и еще утечет, и кому все это надо, черт возьми?!

Полковник поставил пистолет на предохранитель и положил на стол.

Почему-то закололо в груди с левой стороны, так сильно, что дышать стало почти невозможно. "Не хватало еще…" – подумал Лисицын и, уже теряя сознание, нажал кнопку на столе.

Вбежавший в кабинет адъютант увидел полковника, сползающего из кресла на пол, и сразу все понял. Позвонив из приемной, он вызвал на помощь бойцов из охраны, а сам принялся набирать 03.

Диспетчер "Скорой помощи", услышав адрес, не стал тянуть кота за хвост и срочно связался с машиной, шедшей на другой вызов. Через три с половиной минуты она уже въезжала во внутренний двор УФСБ. А еще через десять минут выехала из ворот, свернула на проспект Ленина и, расчищая себе дорогу сиреной и мигалкой, устремилась в сторону улицы Репина и дальше – на Юго-Запад, где в лесу перед окружной дорогой стояла областная клиническая больница.

Проведя в больнице два с половиной месяца с диагнозом "инфаркт миокарда", полковник Лисицын вышел на службу и в первый же день написал рапорт об увольнении из ФСБ по состоянию здоровья. Руководство удовлетворило его просьбу.

Прошло, наверное, уже с четверть минуты, как Марков зажмурился. Перед глазами плыли какие-то пятна – непонятно, то ли от света снаружи, то ли просто слишком сильно сжаты веки. Грома все не было, а потом он понял, что слышит приглушенный шлемофоном звук моторов.

Марков рискнул открыть глаза, и синева так ударила по ним, что потекли слезы, и он снова зажмурился. В этот момент в шлемофоне раздалось:

– Мамочка моя, это ж тысяча километров, не меньше!

С трудом проморгавшись, Марков посмотрел вниз через остекление штурманской кабины – и свистнул от удивления:

– Куда мы попали, Алексей Иванович?

Он мог бы и не спрашивать. Город, лежавший самое большое в трехстах метрах под самолетом, был обоим хорошо знаком, оба видели его с высоты неоднократно. По окраинам, конечно, поднялись новые здания, и телевышки этой в свое время не было, но исторический центр остался таким, как был, только выглядел так, как будто все эти храмы и крепостные башни построены совсем недавно. Похоже, реставраторы сильно потрудились над ним, но все равно спутать его с чем-либо было невозможно.

Это был Суздаль.

Конец второй части