Полковник достал из кармана сотовый телефон и нажал кнопку.

После ухода Маркова Завадский не стал сидеть в кресле штурмана без дела, а для начала проверил те узлы, до которых можно было добраться, не вылезая из самолета. На работоспособность того, что он не смог проверить, приходилось только надеяться.

Времени на эту проверку ушло почти три часа. Марков все не появлялся. Завадский посмотрел еще раз, что утащили и что оставили "консервировавшие" самолет, некоторые пункты записал для памяти, а потом уснул-таки в кресле штурмана, хотя поначалу и не собирался.

Он проснулся от какого-то толчка и не сразу понял, что самолет качнуло ветром. Было темно, хотя всего только начало восьмого (профессор посмотрел на часы). Тучи затянули уже все небо, на юго-западе они были совершенно черными, и ветер по полю аэродрома дул им навстречу, как это бывает перед очень сильным ливнем с грозой, часто и с градом; но на стекла кабины не упала еще ни одна капля.

Маркова не было уже почти пять часов.

Вдруг сквозь шум ветра профессор услышал какой-то другой звук. Выглянув наружу, он успел заметить, как из-за стоявшего рядом "Ил-76" выехал бензовоз и, двигаясь краем поля, скрылся за хвостом "Ем-12". Профессор посмотрел в стекло с другой стороны и увидел, как тот же бензовоз, с трудом вписываясь в поворот, заруливает под левое крыло ракетоносца к третьему мотору.

Профессор торопливо выбрался на крыло. Дул сильный ветер, свистел в турбине "Ил-76". Сверкало и грохотало уже совсем близко. Бензовоз стоял под третьим двигателем, и с верха цистерны лез на крыло Марков, но у него не очень получалось.

– Это что? – спросил профессор.

– Бензин, – ответил пилот. У него в очередной раз не вышло закинуть ногу на крыло.

– А где водитель?

– Вон, в кабине спит.

– Цыганский гипноз? – почему-то шепотом спросил профессор.

– Какой, к черту, гипноз? Упоил его до зеленых чертей, – Маркову наконец-то удалось взобраться на крыло, и только тут профессор заметил, что от него идет очень сильный выхлоп.

– А-а… вы сможете вести самолет? В таком состоянии…

– Разве ж это состояние? Вот когда мы взлетали в Боснии, вот то было состояние… Алексей Иванович, там должна быть веревка, а ведро вон висит, – Марков махнул рукой в сторону машины. Он возился с крышкой одного из лючков двигателя.

Профессор притащил из самолета веревку, слез на цистерну, привязал ведро.

– Открывайте люк, – скомандовал Марков, – и давайте ведро туда.

– Вы что же, хотите ведром перелить четыре тонны?

– Алексей Иванович! Вы же бортмеханик! Возьмите себя в руки.

"И правда, пора взять себя в руки", – подумал профессор. Он зачерпнул ведром бензина из люка бензовоза, Марков на веревке втащил его наверх и слил в бачок двигателя вспомогательного насоса. Вытянул пусковой шнур, как у лодочного мотора, рванул его раз, другой, а с третьего рывка насос завелся, затарахтел. Марков спустил толстый шланг прямо в люк бензовоза, стук насоса стал глуше, и бензин потек в баки самолета.

– Тонн пять, не меньше! – похвастался Марков, как будто он сам наливал цистерну. – Может, до самого Алтая дотянем.

– На вышке не услышат? – обеспокоенно спросил профессор. И как раз в этот момент вспыхнули огни по границе аэродрома и прожекторы на мачтах рядом с диспетчерской. Профессор и пилот разом присели на крыле.

– Тут уж как повезет, – глубокомысленно заметил Марков, – может, услышат, а может, нет. Лучше помогите снять аккумулятор с машины.

– Нехорошо как-то, – смущенно сказал Завадский, – получится, что мы его украли.

– А бензин мы честно купили, да? Ну, ничего, Алексей Иванович, у кержаков грехи замолим! Вот примем кержацкую веру…

Когда они вдвоем, кряхтя и ругаясь, втащили аккумулятор в самолет и Завадский начал подключать к нему провода, Маркову показалось, что снаружи резко, скачком потемнело. Он высунул голову в люк, огляделся, потом стремительно обернулся к Завадскому.

– Алексей Иванович! Свет погас!

– Где?

– Везде! На вышке не горит, вдоль забора тоже. – Он снова высунулся в люк, посмотрел в сторону взлетно-посадочной полосы. – На ВПП огни не горят!

– Что случилось?

– Не знаю. Наверное, авария на подстанции. Алексей Иванович, бросаем все к чертовой матери и взлетаем!

– А бензин?

– Начхать, две трети по крайней мере уже взяли. Все, взлетаем, когда еще будет такая возможность? Алексей Иванович, мое левое крыло, ваше правое – опережение на минимум! До упора!

На крыле порыв ветра чуть не сбросил Завадского на бетон. Когда он, выставив опережение зажигания у моторов правого крыла, вернулся в самолет, Марков уже сидел в пилотском кресле и щелкал тумблерами на приборной доске.

– Володя, я не затянул клеммы аккумулятора.

– Я затянул. Проверьте люки, буду запускать.

– Аккумулятор слабоват. У нашего-то емкость была в три раза больше. Запустит?

– Один мотор заведется – остальные от генератора. Не заведется – придется на бензовозе драпать, колючку рвать.

Завадский проверил люки – они оказались заперты, и даже два болта, о которых говорил Володя, вставлены на место и затянуты.

Еще когда он проверял люки, Марков начал прокручивать один из двигателей левого крыла; затем профессор услышал чихание мотора, а потом звук стал ровным, и профессор понял, что мотор уже крутится сам и питает генератором бортовую сеть.

Профессор плюхнулся в кресло штурмана. Третий двигатель крутился, прогреваясь, а Марков уже запускал четвертый. Профессор натянул шлемофон, подключился к переговорному устройству, сказал:

– Все люки закрыты.

– Отлично, – ответил Марков. – Третий и четвертый на прогреве, запускаю второй.

В этот момент вспыхнули огни на столбах ограждения аэродрома. Через секунду снова погасли.

– Заразы, сейчас дизель-генератор заведут! – крикнул Марков. Он чуть прибавил газа третьему и четвертому моторам и, нарушая регламент, попытался запустить второй и пятый двигатели одновременно. Получилось. Потом сказал:

– Все, уходим в начало полосы. Сейчас прожекторы включат, будем, как на ладошке.

– А двигатели?

– Третий и четвертый худо-бедно тянут, еще два греются, последние запустим на ходу. Пока докатимся, глядишь, четыре будут работать на полную. Взлетим, машина ж пустая!

Когда он заканчивал фразу, самолет уже катился по бетону. Марков сразу же круто повернул влево и вел его по самому краю рулежной дорожки, иногда съезжая левым шасси в траву. Он старался держаться так, чтобы стоящий "Ил-76" все время оставался между ними и вышкой. Ни один огонь не горел ни на аэродроме, ни в городке, но вспышки молний, следовавшие одна за другой, освещали путь, и Марков вел самолет по дорожке уверенно и быстро.

В начале полосы самолет остановился. Третий и четвертый двигатели прогрелись полностью, второй и пятый были близки к этому, от первого и шестого пользы пока не было, Марков их только что запустил.

Огни на полосе вдруг вспыхнули и больше не гасли. Марков что-то прикинул в уме, осторожно добавил газа второму и пятому моторам, сказал:

– Взлетаем, Алексей Иванович. Полоса длинная, машина пустая – как-нибудь оторвемся.

Он дал максимальный газ третьему и четвертому моторам, и самолет покатился вперед, набирая скорость, причем профессору показалось, что разгоняется он никак не медленнее обычного. Марков видел, что это далеко не так, но длина полосы, даже при меньшем ускорении, была достаточной для разгона. Маркова больше беспокоил ветер, дувший навстречу наискосок резкими порывами, которые заметно раскачивали самолет. Без бомб и ракет, без части оборудования, почти без топлива – машина с максимальным взлетным весом 136 тонн сейчас едва тянула на семьдесят, и такой ветер мог оторвать ее от бетона, а потом, внезапно прекратившись или сменив направление, уронить обратно. О возможных последствиях думать не хотелось.

Самолет катился по полосе, набирая скорость, когда стекла кабины вдруг что-то ярко осветило снаружи.