– Ты дом вместе с мебелью покупал? – с надеждой спросила Алла.

– Нет, это все твоя новая мачеха выбирала, – беззлобно усмехнулся Каха.

– Бедный папашка! Может, и мстить ему не надо? Господь уже за меня постарался? С такой сам загнется.

– Что? – не понял Каха.

– Это я так, с одним хорошим человеком говорю. Сама с собой, – улыбнулась Алла и смело шагнула в спальню, чтобы поближе рассмотреть это варварское и восхитительное сооружение.

Он тихо подошел к ней со спины вплотную и замер. Это было невыносимо сладостно. Желание и возбуждение поглотили все сомнения.

Каха стал чуть-чуть всем телом подталкивать ее к постели. Она медленно поддавалась, запрокинула голову, взглянула на лица купидонов, и ей стало смешно, радостно и беззаботно. Перед самой постелью она повернулась к своему загадочному черкесу лицом и стала расстегивать ему рубашку. Сердце бешено колотилось. Медленно нагнетая желание, они начали раздевать друг друга.

– Мне сейчас все можно, – радостно пробормотала Алла заранее припасенную подарочную фразу. Собственно, это была одна из веских причин ее столь быстрой сдачи позиций.

– А мне нет, – засмеялся Каха и потянулся к тумбочке за презервативом.

«Он что, мне не доверяет или болен?» – всполошилась Алла.

– Женщину должен охранять ее мужчина, – пояснил Каха, – но я сначала поздороваюсь с тобой без резинки, – и притянул ее к себе.

Все случилось не так, как представляла себе Алла. Желание и сладкое возбуждение были в избытке, но оргазм тенью метался где-то рядом, и его ничем невозможно было подманить. «Наверное, я перевозбудилась, – наконец сдалась девушка и томно застонала, ложно освобождая партнера от сексуальных обязательств. – Какие мужчины все-таки глупые, обмануть их в постели ничего не стоит», – печально усмехнулась она. Небольшое утешение при отсутствии оргазма.

Каха, наоборот, почувствовал такое бурное, упоительное освобождение, что удивился полноте этого давно позабытого ощущения. Он даже на несколько минут провалился в глубокое забытье. Сон, который бежал от него несколько месяцев, вдруг потащил Каху на такую глубину, что, очнувшись, он не сразу понял, где находится.

Они лежали, вольготно раскинувшись на кровати, и Алла мстительно думала, что новая мачеха изошла бы желчью, если б знала, что делает сейчас ее новоиспеченная падчерица в ее бывшей постели с ее бывшим черкесом. Купидонам тоже было смешно. Маленькая клеточка мести заполнилась янтарным сладостным ядом. Это, конечно, не оргазм, но очень приятно.

А Каха лежал с закрытыми глазами и думал, что вся его прежняя жизнь была заточена на единственную цель: заработать большие, чистые деньги, построить и оборудовать для родителей собственный госпиталь в Моздоке или еще лучше – открыть для них клинику в Чикаго. И вот отца нет, и матери нет, и цели нет. Все стало чужим, ненужным – день и ночь, любимое дело, друзья, собственные дети. Он жил и работал все эти месяцы со дня гибели родителей, как автомат, засыпая только со снотворным. И вот случайно переспал с какой-то шальной девчонкой и неизвестно почему впервые больше чем за полгода смог уснуть сам. Что это? Если он точно знает, что это не любовь? Может, это месть? Не та священная месть убийцам, которой теперь посвящена вся его жизнь, а мелкая, частная местишка? Пока его красавица жена, которую так трудно считать бывшей, спит со старым уродом, он вставил его дочери. Может ли он отрываться хотя бы на минуту от своей великой мести и получать удовольствие от малой? Не предательство ли это памяти родителей? Может ли он позволить себе хоть какую-то радость, пока не все убийцы найдены и изничтожены? И что делать со знанием, что его любимые родители были бы против этой кровавой охоты? Что его возвращение на родину рушит все их мечты? Ведь они оторвали от сердца единственного сына и уже в пятом классе отослали его учиться в Ленинград, пристроив в интернат. Мотались все время к нему в Питер, лишь бы он не прикипел к родной земле, не отравился родным воздухом Кавказа. Они, как пара китов, выталкивали своего любимого детеныша на поверхность, чтобы дать ему жизнь в другом мире, омываемом другими океанами. Неужели он предает их своей местью?

– Зачем все-таки ты меня нашла? – повернулся он к Алле.

– О, у меня были коварные планы, – засмеялась та.

– Не сомневаюсь. Какие же?

– Если честно, я так от отца натерпелась, что хотела сделать ему какую-нибудь гадость. С твоей помощью, – неожиданно для себя самой честно призналась Алла.

– Например? – Ему стало грустно. Неужели он теперь будет притягивать все большие и маленькие мести на свете? И они будут оседать на нем, как железная пыль на магните?

– Например, лишить денег. Какую еще гадость можно сделать коммерсанту? – Она досадливо пожала плечами.

– А у него есть деньги? – хмыкнул Каха и, слегка отстранившись, взглянул на нее внимательно, словно видел в первый раз.

– Не такие, как у тебя, конечно, но достаточные, чтобы за них удавиться.

Каха нахмурился, его задело пренебрежение, с которым Алла говорила об отце. Девушка поняла, что совершила оплошность, и стала оправдываться:

– Он очень жадный. Он мою любимую мачеху до смерти довел.

– И как ты себе представляешь план мести?

– Например, ты подпишешь с ним через дочерние фирмы какой-нибудь левый договор и выставишь его на бабки.

– А поточнее?

– Ну, поточнее можешь только ты придумать.

– Что ж, это можно устроить.

– Серьезно? А как?

– Раз ты сама не знаешь как, я тебя посвящать в это не буду.

«Напрасно я так быстро раскололась, – подумала Алла, глядя на снова замкнувшегося в себе любовника, но было уже поздно. Вот и выяснилось, что она не может держать долгой интриги. – Значит, я спринтер? Надо иметь в виду и не ввязываться в долгие проекты. Такие, как учеба в универе, – хихикнула она про себя, – или семейная жизнь. Боже, какая я дура. Я ведь даже не узнала, общается ли он с собственными детьми. А если он их забросил, как мой отец меня?» – вдруг закруглилась ее мысль.

На следующий день Алла, пересилив себя, все-таки доползла до универа и с изумлением обнаружила, что волшебное слово Кахой уже сказано: она не только легко сдала зачет по нуднейшим юридическим практикам, но проскочила ненавистную римку, на которой всех заворачивали по нескольку раз. Еще три экзамена – и могильный камень под названием «весенняя сессия» будет отвален. Однако облегчение не пришло. Ей казалось, что в аудиториях пыльно и душно, хотя на вид все было чисто. Потолки давили на макушку, хотя были высоки, а однокурсники смахивали на тарантиновских придурков и раздражали безумно.

– Пойдешь на тусню в «Точку»? – бросил Алле на ходу Вовчик Петров из ее группы.

Но только она собралась расспросить, что за тусня, как Вовчик уже завернул в аудиторию, словно и не ждал ответа. «Доктор, меня все игнорируют! Следующий!.. Пошел ты! КГ/АМ».

Когда Алла выходила из своего Второго Гума, земля у нее под ногами на мгновение дрогнула, и она краем глаза увидела, что вселенная универа за ее спиной сворачивается в комочек и липнет, как изжеванная жвачка, к подошве ее туфелек. Этого она как раз и боялась. Теперь, приходя в универ, ей надо будет тратить уйму энергии, чтобы развернуть этот скомканный мир и войти в него.

Неподходящие ей миры сворачивались сами собой, Алла ничего не могла с этим поделать. Неприятие учебы копилось и наконец прорвалось в самый неудачный момент. Ведь остались каких-то три экзамена, тройки по которым обеспечены. Три карты. Три карты. Нет, она их добьет, из принципа. И может, за каникулы вселенная универа, свернувшаяся в калачик, сама собой снова распрямится.

А пока она отправится в мир, который всегда для нее распахнут, в теплый мир ее возлюбленной покойной мачехи. По дороге пришла эсэмэска от Ильи: «Люблю, жду, жажду и стражду!»

– Ну, что сказал наш мститель? – встревоженно поинтересовалась Лина Ивановна, как только Алла появилась на пороге.