В то же время князь Борис Горбатый прислал из Коломны в Москву Григория и Тихона Калеминых, которые также были обвинены в сношениях с беглецом. На вопросы князя Юрия и товарищей Калемины отвечали таким образом: «Сидели мы в городе Рязани в осаде, а за реку (Оку) отпустили своих людей и скот, и мы, господин, поехали было пособраться, как тут князь Борис велел нас поймать и послал в Москву; а об рязанском князе ничего не знаем и нам от него не было никакого приказа». Дмитрий Сунбулов подтвердил, что к Калеминым он не имел никакого поручения.

31 августа Сунбулова снова подвергли пытке, и на этот раз узнали от него следующее: грамоты, захваченные татарами, писал Гридя, сын Клементия Кобякова, к своему отцу и к Михаилу Кобякову. По этим грамотам они должны были выслать навстречу князю конюхов с конями, кроме того, Сунбулов на словах должен был передать своему брату, Кобяковым, Глебовым и Олтуфьевым, чтобы они выехали потихоньку из города и дожидались бы князя в Пустыне, Шумаше или Дубровичах (подгородные села на левом берегу Оки). Оттуда князь Иван хотел ссылаться с ханом, а в случае неудачи бежать в Литву, для чего и наказывал приготовить свежих коней и собрать дружину из детей боярских. «А теперь, – прибавлял Сунбулов, – вероятно, князь Иван находится в Пустыне, Шумаше или Дубровичах, и если бы государь послал меня с кем-нибудь, то я думаю, что отыщу его, если только он не убит татарами». Дальнейший ход этого розыска неизвестен».[154]

В конце концов князю Ивану Ивановичу удалось бежать в Литву. Мухаммед Гирей желал вернуть его на рязанский стол и навести страх на Василия III. Поэтому хан в 1522 г. отправил посольство к королю Сигизмунду с требованием, чтобы король отпустил Ивана с крымскими послами, обещаясь вернуть ему Рязанское княжество.

Вот что ответил на это хану Сигизмунд: «Великий князь Рязанский приехал к нам по опасной грамоте, в которой мы обещали ему, что он может свободно к нам приехать, свободно и уехать, без всякого препятствия с нашей стороны. Мы ему говорили и советовали, чтобы он ехал к тебе, и от твоего имени обещали ему, что ты посадишь его на великом княжестве Рязанском; но он никак не хотел к тебе ехать. Потом призывали его к себе в другой раз и говорили, что ты добудешь ему отчизну по своему письменному обещанию, которое дал нам, а без тебя он никаким образом не будет в состоянии возвратить себе стола. Мы советовали ему это в той мысли, что если ты посадишь его на Рязани, то один приобретешь добрую славу; если он будет в твоих руках и узнают о том его подданные рязанцы, то они и без твоей сабли сами тебе поддадутся со всею землею; ты сделаешь его своим слугою, а через его землю можешь и того общего нашего неприятеля (московского) принудить к такой же дани, какую предки его платили твоим предкам. Наконец, мы уговорили рязанского князя: он пришел к нам и объявил, что готов ехать к тебе; но с условием, чтобы ты дал ему залога (заставу): если ты его на Рязани не посадишь, то должен отпустить, и когда отпустишь, тогда и залог твой получишь обратно. Подумай об этом хорошенько, и на что решишься, дай нам знать без замедления».

Чем закончилась эта переписка – неизвестно, но Иван Иванович в Крым так и не поехал.

А в Рязани было неспокойно. Значительная часть населения желала возвращения Ивана Ивановича. Тогда Василий III начал массовую депортацию рязанцев в не столь отдаленные места Московского княжества. Ученый-физик и одновременно историк А.И. Астайкин лаконично заметил: «…из пяти боярских родов Рязанского княжества три предали своего князя и перешли на сторону Василия III, а два рода погибли. Рязань, можно сказать, как Псков и Смоленск, была взята “изменой боярской”».[155]

По моему мнению, король Сигизмунд не желал восстановления Ивана Ивановича на рязанском престоле и препятствовал его отъезду в Крым. Замечу, что восстановление независимости Рязанского княжества в 20 гг. XVI в. с помощью Гиреев было весьма вероятно. Сигизмунд же хотел сделать беглого рязанского князя пешкой в своей дипломатической игре с Москвой. Поэтому он дал Ивану Ивановичу в пожизненное владение местечко Стоклишки Ковенского повета Тронского воеводства (умышленно далеко от границы Рязанского княжества).

Историки не располагают сведениями о том, что опальный князь делал попытки вернуть «отчину». Наоборот, он быстро усвоил привычки местной шляхты: «носит атлас, затканный на золоте, и дорогие перстни, не платит долгов; держит большое количество бояр и слуг, которых награждает казенными землями без королевского разрешения, и вдобавок позволяет им грабить соседей».[156]

Умер последний рязанский князь около 1434 г. Детей у него не осталось. В IX томе «Истории Литовы», изданной Нарбутом, под 1534 г. упоминается, что король Сигизмунд I пожаловал Стоклишки князю Семену Федоровичу Бельскому, бежавшему из Москвы.

«В 1537 г. Семен Бельский просит у Сигизмунда помощи, чтобы возвратить себе отчину – не только княжество Бельское, но и Рязанское, конечно, на том основании, что будучи по матери внуком великого князя Рязанского Василия Ивановича Третного и княгини Анны Васильевны, он почитал себя наследником рязанских князей по пресечении мужской линии.

Следовательно, князя Ивана Ивановича в то время уже не было в живых».[157]

На этом закончилась история великих рязанских князей и Великого княжества Рязанского.

Точная дата основания Твери неизвестна, точно так же, как и дата основания Смоленска, Рязани и Москвы. Наиболее ранняя версия основания города связана с «Рукописанием» князя Всеволода Мстиславича 1135/36 г. В этом документе речь идет о значительных денежных суммах (сборах) новгородской церкви Святого Иоанна, при которой существовало купеческое сообщество типа гильдии. Эти сборы должны были выплачиваться «с тверского гостя, и с новгородского, и з бежицкого и з деревьского и съ всего Помостья».

Из этого многие историки делают вывод, что Тверь, или Тверская земля существовала уже во времена начала новгородского летописания. Весьма авторитетный историк А.А. Зимин, напротив, рассматривал это упоминание «тверского гостя» как анахронизм, правомерно ссылаясь при этом на большое число поздних интерполяций в тексте «Рукописания». Тверь скорее всего была основана полувеком позже.

Тверской «город» или «кремник» находился не прямо возле устья Тверцы, а в полутора километрах к западу на другом, правом берегу Волги. Центр города располагался на мысу, образуемом Волгой и впадающей в нее с юга рекой Тьмакой.

На этом месте в 1934 г. советские археологи провели раскопки, чтобы более точно определить дату возникновения Твери, поскольку письменные источники не дают исчерпывающего ответа на этот вопрос. Эти работы и последовавшие за ними контрольные раскопки на левом берегу Волги дали заключение: «город» с крепостными укреплениями располагался сначала на уже упомянутом мысу, образуемом Волгой и Тьмакой на правом волжском берегу. Древнейшее насыпное сооружение (вал) возникло не позднее XII в. До этого, в XI в., на том же месте существовало неукрепленное поселение сельского типа, в котором, впрочем, изготавливали металл.

Большинство историков сходятся на том, что тверские валы были насыпаны в конце XII в.

Откуда пошло название города, тоже неизвестно. По мнению одних историков, от названия речки Тверцы, а других – от слова «твердь», что в домонгольские времена означало «укрепление, крепость».

Тверь расположена на пересечении речных путей. Речной путь от Великого Новгорода шел из Ильмень-озера через реку Мсту и далее, через волок у Вышнего Волочка, – в Тверцу. Этот приток Волги впадает в нее с севера. Вблизи от места впадения Тверцы в Волгу и возникло местечко Тверь.