Так устроен мир. Мир жесток, так было всегда. Потом Джефф вдруг осознал очень важную вещь, и все его путаные мысли тут же улетучились: к нему мир не жесток. Единственное, на что можно полагаться, – собственный опыт, а представление о жестокости мира было для Джеффа чистым умозрением. Может, это всего лишь иллюзия, состряпанная средствами массовой информации, чтобы всех запугать и не дать выйти за рамки. Джефф захотел заорать «Эврика!»

Потом он вспомнил Адель, и в сердце образовалась дыра. Адель, с ее идеальной кожей и холодными глазами, была к нему жестока. И это очень, очень грустно. Так что грусть в его жизни присутствовала – пусть не такая, как в странах третьего мира, скорее – как в странах первого мира. Он не мог продумать это до конца. Неважно, почему тебе плохо. Если тебе плохо, тебе плохо.

Джефф, вконец запутавшись, остановился у входа в затхлый холл. На самом деле он не мог решить, счастлив он или несчастен. В каком-то смысле, он с облегчением воспринял «разрыв» с Адель, потому что ему уже не надо за ней бегать, чтобы проверить, как он к ней относится. Он свободен. А свобода – это хорошо.

Ему что-то говорила молодая женщина в черной юбке и белом переднике. Она возникла прямо из его воспоминаний о совместных семейных обедах. Протоофициантка, пра-официантка. Джеффа восхитила ее дружелюбность. Она смотрела прямо на него и что-то ему говорила.

– Что-нибудь перекусить? Что-нибудь перекусить? Что она хочет этим сказать? Он тут не для того, чтобы ему что-нибудь перекусывали.

– А? Чего?

– Что-нибудь перекусить? Или будете только пить?

– Пить хочу.

– Ну, посетителей немного, так что, если хотите, можете сесть за столик. Я сейчас.

Джефф направился к какому-то столику, но вид немолодых парочек, ковыряющихся в еде, толкнул его к барной стойке. Там в неоновой рекламе пива роились и извивались огоньки. За ними бутылки сливались с зеркалами, превращаясь в коричневые и светло-оранжевые пятна. Все это улучшило его самочувствие.

– Да?

Один слог – все, на что расщедрился бармен. Джефф ощутил исходящее от мужчины недоверие. А что, если это коп, который в свободное от работы время работает барменом, и поэтому всегда настороже – вдруг появится подросток под кайфом? Что, если он пытается расколоть Джеффа? Джефф был не в силах обработать всю поступившую информацию. Он тупо уставился на плотного мужика за стойкой, на этого говоруна.

– Что тебе сделать, парень?

Нет, обычный бармен.

– «Хайнекен»?

Взмах рукой, чпок, шипение – и перед Джеффом появилась зеленая бутылка и чистый стакан. Джефф отпил, холодная горькая жидкость ринулась вниз по горлу – и попала прямо в вены. Джефф тонул в своем счастье. Все дурные мысли смыло восхитительным пивом, стеклянными бутылками, надежными барменами.

– Ты сейчас был у торгового центра?

Бармен опять разговаривал.

– У торгового центра?

– Ага, ты там был? Что там такое?

– Пожар. Стрельба. Кажется, кого-то убили.

Бармен приподнял бровь, будто Джефф всего лишь пересказывал бейсбольную статистику.

– Да?

– Ага. – Джефф попытался скопировать безразличие бармена. Теперь мужик был не так уж похож на копа, скорее на доброго дядюшку. Бармен повернулся к проплывающей мимо официантке.

– Слышь, парнишка говорит, там кого-то подстрелили.

– Ага, и я слышала.

– Блин. Хорошо бы не кого-нибудь из знакомых.

– Ну, человека убили. В любом случае. И это само по себе хреново.

– Твоя правда. Вот же ёпть, твоя правда.

Официантка кинула бармену листок с очередным заказом, Джефф проглотил еще немножко пива. Прохлада побежала по самой сердцевине его тела, перетекла в руки и ноги, потом в пальцы на руках и ногах. Интересно, можно одновременно напиваться и быть под кайфом? Пока он решал эту сложную задачу, Донна вернулась на свое место, а Ленни, сетевой администратор, стал для нее не более чем смутным воспоминанием.

Донну и Джеффа разделяло одно пустое место.

– Там кого-то подстрелили?

Джефф повернулся и впервые заметил Донну. Он начал осторожно подбирать слова:

– Я видел тело на носилках. Думаю, его подстрелили.

– Я там только что была. Покупала кое-что. В какой части торгового центра?

– «Пенни».

– «Пенни»?

– Ага. Подожгли отдел со смокингами. Куча пожарных машин.

Донна смотрела, как двигаются губы Джеффа. Двигались они красиво, округло так. Голубые глаза, светлые. Светлые и красивые.

– Ух ты. Ты прямо видел трупы?

– Ага.

– А что это у тебя на голове?

– Дреды. Если не причесываться, оно через некоторое время становится вот таким.

– Ух. – Донне стало интересно, как пахнут его волосы. – Это плохо. Потому что, знаешь, если б ты был не в этих лохмотьях, а волосы у тебя не выглядели бы, как сушеные водоросли, ты был бы, в общем, очень милым.

– Ну, это, прости, что не угодил.

– Нет, угодил. Вообще-то я думаю, что ты очень смелый, если позволяешь себе выглядеть так странно. Как тебя зовут?

– Джефф. Э-э. А тебя?

– Донна.

Бармен налил им еще. Полная зала людей – и все жуют стейки и намазывают масло на булочки, – стала всего лишь шумовым фоном, потом испарилась. Джефф довольно смутно помнил, как он сюда попал, но он сидел в баре и разговаривал со странной женщиной по имени Донна.

– А чего ты сидишь тут в баре одна? – спросил Джефф.

Донна на секунду задумалась, как лучше ответить.

– Люди – это буээ-э-э. Ненавижу людей.

– Особенно когда их много.

Донна задумчиво улыбнулась:

– Ну, я их и по отдельности ненавижу.

Эту тему Джефф не собирался обсуждать.

– Ненависть – сильное слово. Мне не нравится… Мне не нравится, когда с людьми происходит что-то плохое. Неважно, кто они.

– Ты нормально себя чувствуешь? У тебя глаза как будто слезятся.

– Ага, все нормально. Просто, знаешь, расслабляюсь. – Джефф уже не улыбался.

– Любишь расслабиться? Ты настроен весьма серьезно.

– Нет, я… Я… – Джефф улыбнулся.

– Ой, он улыбается! Я тоже люблю расслабиться. Пойдем вместе расслабимся.

– Я думал, ты не любишь людей.

– Ты не люди, ты Джефф. Привет, Джефф!

Джефф повернулся и позволил себе впервые взглянуть на Донну. Она улыбнулась, и он провалился в ее глаза. Он сначала этого не заметил, а теперь видел, что она была по-своему красива: мягкая, слегка светящаяся кожа, глубокие, большие глаза, полные губы. Интересно, как можно было бы написать о ней, если сочинять книжку? Интересно, его к ней тянет? Джефф подумал, что это вовсе даже не исключено.

Голова откинута, руки обнимают колени. Мэл затвердел, как фарфор. Его нервная система схлопнулась, позволив остальным частям тела отдохнуть и восстановить силы. Он копил энергию, впитывал каждый звук, каждый шепот леса.

Горячий ветерок задел его щеку, и мысли развеялись. Он решил оценить свое положение. Человеческий организм, сто семьдесят пять фунтов. Но он не участвует в большой игре по херовым правилам. Он не просто еще одна работящая пчелка, он вообще не следует правилам. Он их нарушает. Он порождает хаос. Он убивает. Когда этим занимаются всякие крутые – будь то компании или правительства, – никому и дела нет. Только лохам не разрешается убивать. Вот оно, главное правило. Вот главное правило.

Мэл пустил словосочетание «главное правило» в плаванье по кипящему желе своего мозга. Из-за переутомления эта мысль оставалась отчетливой не больше минуты, а потом растаяла, как сахар в горячем кофе. Его тело отчаянно пыталось собраться, переварить печенья и молоко, отдохнуть, подумать. Но не могло, потому что амфетамин держал мешок с его внутренностями в постоянной готовности: улёт или убьёт. Его организм приближался к опасной черте, неумолимо, как у ласки, попавшей в капкан.

Ничего нового, все одно и то же. Его поредевшие волосы выцвели, зубы шатались, кожа была вся в нарывах и коросте. Но он все еще жив. Потому что знает, как успокоиться. Ему невероятно хотелось вскочить, открыть глаза и помчаться через лес, крича, стреляя горячими огненными ручьями. Но настоящее искусство в том, чтобы взять себя в руки и проложить себе путь сквозь это буржуазное болото, убивая, поджигая, так, чтобы все обоссались от страха.